Юрий Авербах - О чем молчат фигуры
Интересен вопрос: что заставило экс-чемпиона, человека уже побывавшего шахматным королем, попытаться еще раз штурмовать шахматный Олимп? Ведь ему было уже за шестьдесят, когда большинство гроссмейстеров, как правило, сходит с дистанции. Кстати, именно в этом возрасте его друг и соперник Ботвинник принял решение полностью отойти от практической игры.
Мне кажется, причиной явилось самолюбие Смыслова. Ему не нравилось, что его начали величать ветераном. И у него возникла мысль доказать тем, кто годился ему в сыновья или даже во внуки, что, превосходя их в философском понимании шахмат и опыте, он нисколько не уступает им в практической силе. Именно эта идея стала могучим стимулом, который заставил Василия Васильевича самозабвенно и фанатично работать над шахматами. И если, как мы дальше увидим, второй штурм Олимпа удался не до конца, то свою задачу, как мне кажется, он выполнил и с полным правом может сказать: «Я сделал все, что мог. Пусть кто-нибудь в моем возрасте попробует сделать больше!»
Дела журнальные
Пять лет я успешно сочетал работу в редакции с общественной деятельностью в роли президента Шахматной федерации СССР. Однажды выяснилось, что это сочетание имеет свои минусы. Как-то издательство «Физкультура и спорт» передало мне для рецензии рукопись некоего товарища Миронова «Заметки любителя шахматных этюдов». Написана она была живым языком, но выражала взгляды человека, далекого от реальной шахматной жизни, не знающего и даже не понимающего действительных проблем «поэзии шахмат». Я написал отрицательную рецензию, отметив, что вопросы, поднятые автором, в лучшем случае заслуживают пары статей, но отнюдь не целой книги.
Вторым рецензентом оказался композитор Генрих Каспарян. Человек мягкий и деликатный, отметив очевидные недостатки рукописи, он, тем не менее, написал, что исправив их, рукопись можно будет издать. За рецензию Каспаряна и ухватился Миронов. Он оказался человеком чрезвычайно пробивным, с большими связями, до ухода на пенсию работал референтом какого-то министра. Миронов нажал на все педали, и его сочинение всетаки было опубликовано.
В журнале «Шахматы в СССР» обычно печатались рецензии на выходящую шахматную литературу. Вскоре композиторы В. Корольков и Э. Погосянц принесли мне статью, в которой расчехвостили книгу Миронова в пух и прах. Мы ее опубликовали.
Миронов немедленно нанес ответный удар — настрочил жалобу в ЦК, обвинив меня в том, что будто бы я свожу с ним счеты за критику в адрес шахматной федерации (в книге он утверждал, что федерация зря проводит первенство страны по задачам и этюдам, хотя эти первенства появились еще с конца сороковых годов, задолго до того, как я возглавил федерацию). Из ЦК жалобу Миронова переслали в Спорткомитет. И вот у секретаря парткома Спорткомитета состоялась встреча, на которой кроме жалобщика и меня присутствовал председатель комиссии по композиции И. Ляпунов. После того, как Миронов высказал свои претензии, слово предоставили мне.
Я сказал примерно следующее:
— Представьте себе, сидит человек у телевизора и смотрит, например, соревнования по фигурному катанию. У него могут возникнуть интересные мысли, но это не значит, что он должен писать книги о фигурном катании, поучать спортсменов, как проводить соревнования, а уж тем более, как кататься.
Объяснение оказалось доходчивым, вопрос был снят.
Отдел композиции в журнале «Шахматы в СССР» начиная с 1971 года возглавил мастер по композиции и по практической игре Анатолий Кузнецов. Человек чрезвычайно деятельный, он не раз публиковал дискуссионные статьи, посвященные проблемам шахматной композиции и, когда двухходовая задача переживала очередной кризис, провел дискуссию о дальнейшем пути ее развития. Небольшое число ходов в таких задачах привело к тому, что стало чрезвычайно трудно придумать что-то новое. В результате появились задачи-механизмы (Кузнецов называл их переключатели), весь смысл которых заключался в определенных перемещениях фигур, а не в красивых, замысловатых ходах и не в трудности решения.
Как нередко бывает в дискуссиях, четко определились две полярные позиции — одни горой стояли за эти задачи, другие были против. На этом обсуждение закончилось. Время должно было показать, кто прав.
К сожалению, людей с так называемым совковым менталитетом, кто считал, что дискуссия обязательно должна заканчиваться оргвыводами, такой финал удовлетворить не мог. И в идеологический отдел ЦК пошло пространное, написанное в резкой форме письмо любителя задач из Новосибирска. Он обвинил журнал, а заодно и федерацию в том, что по итогам дискуссии не были сделаны необходимые оргвыводы, требовал, чтобы тогдашний руководитель комиссии по композиции В. Чепижный, поддерживающий и пропагандирующий задачи нового типа, был снят со своего поста.
Его доводы оказались подкреплены многозначительной подписью:
«Сидоров, любитель задач, член партии с 50-летним стажем!»
С визой зам. начальника идеологического отдела ЦК, требующего разобраться и ответить автору, письмо было отправлено в Спорткомитет и попало под особый контроль. Нам пришлось писать объяснение, доказывать свою правоту. Все это отнимало много сил, а главное, времени.
Когда я еще был президентом федерации, ко мне обратился председатель украинской комиссии по композиции Н. Зелепукин. Он просил, чтобы ему присвоили звание мастера по шахматной композиции, так сказать, «гонорис кауза» (из уважения к заслугам). Пришлось ему объяснить, что звание мастера по композиции дается не за общественную работу, а за творческие успехи. Мой ответ пришелся ему не по вкусу и, видимо, он искал случай, чтобы со мной расквитаться.
Через несколько лет такая возможность представилась. Издательство «Физкультура и спорт» начало публиковать второе издание «Шахматных окончаний».
И вот однажды вызывает меня к себе директор издательства Василий Арсеньевич Жильцов и спрашивает:
— Некто Зелепукин донес в ЦК, что ты в своих книгах пропагандируешь врагов народа, невозвращенцев, эмигрантов, диссидентов. Что ты можешь сказать в свое оправдание?
— Что можно сказать? — ответил я ему. — В «Шахматных окончаниях» около четырех тысяч примеров. Среди них есть окончания Алехина, Боголюбова, Богатырчука, Корчного, Шамковича, Альбурта, Лейна, Юхтмана, этюды Селезнева и Гербстмана. Многие из этих примеров общеизвестны. Они были приведены в первом издании «Шахматных окончаний» еще в пятидесятые годы.
— Лучше быть от греха подальше! — резюмировал осторожный Василий Арсеньевич. — Насчет общеизвестных примеров у меня вопросов нет, но в следующих томах сомнительные фамилии мы ограничим или вообще уберем.
Действительно, в последующих томах окончания некоторых партий сопровождались невразумительной информацией — «из практической партии». И был минимум сомнительных фамилий!
Кстати, с этой же проблемой немного раньше столкнулся Ботвинник, когда издательство «Физкультура и спорт» опубликовало написанную им совместно с Я. Эстриным книгу «Защита Грюнфельда». В ней была приведена партия, выигранная В. Корчным. Видимо, ему тоже пришлось объясняться, о чем свидетельствует следующее письмо.
Главному редактору издательства
«Физкультура и спорт» тов. Жильцову В. А.
На Ваш устный запрос о целесообразности опубликования в советских журналах и книгах творческих материалов, принадлежащих шахматным специалистам, политическое лицо которых является враждебным нашей стране, отвечаем:
1. Вопрос этот со всей определенностью был решен еще в 1928 году — см. книгу «Матч Алехин — Капабланка на первенство мира» (изд-во «Шахматный листок»). Отказ от опубликования этих материалов, (если они являются ценными) нанес бы ущерб творческим и спортивным достижениям советских шахматистов.
2. После 1928 года этот вопрос неоднократно обсуждался, и каждый раз решения 1928 года подтверждались. В связи с этим мы считаем целесообразным, чтобы ЦК КПСС принял решение о запрещении обсуждать этот вопрос в дальнейшем так же, как патентные институты не рассматривают заявки на изобретения вечного двигателя.
Письмо это подписано М. Ботвинником и А. Карповым и датировано 27 июля 1979 года.
Судя по результатам моего разговора с Жильцовым, совместное письмо чемпионов его не убедило, несмотря даже на юмористический пассаж о вечном двигателе. Немного позднее, в 1980 году он пошел на повышение — из главного редактора издательства превратился в его директора и, естественно, не хотел рисковать. К тому же Жильцов был достаточно опытным человеком и знал, что свистопляска с «сомнительными» фамилиями имеет у нас в стране многолетние традиции, причем не только в шахматах. Достаточно сравнить энциклопедические словари разного времени, чтобы увидеть, как многократно переписывалась история, как появлялись и исчезали разные люди — политики, военноначальники, писатели, артисты. Что же касается шахматной печати, то в конце 30-х годов из книг и журналов вымарывались фамилии Залкинда, Каминера, Крыленко. Во время войны в теории дебютов исчезла защита Алехина. Ее переименовали в «неправильное начало». А когда в 1951 году был арестован впоследствии реабилитированный мастер Ю. Сахаров, победитель львовского полуфинала чемпионата страны, то из «Шахматного ежегодника» за тот год убрали таблицы всех четырех полуфиналов, а про турнир во Львове сообщили, что права участия в финале добились Л. Аронин и В. Симагин (по 12 из 19) и С. Флор (11,5). И ни слова о том, что первое место занял Сахаров, набравший 12,5 очка!
