Игорь Перетрухин - Агентурная кличка - Трианон. Воспоминания контрразведчика
Когда Ленгина уже спала, он неожиданно встал и вышел из квартиры. Быстро сбежал по лестнице с двадцать шестого этажа на три пролета вниз и вошел в конспиративную квартиру. Здесь он сказал поджидавшим его сотрудникам ЦРУ, что, видимо, серьезно засветился, попал в поле зрения КГБ и в ближайшее время будет отозван в Москву. Он был до крайности испуган и близок к истерике. После бурной дискуссии он вновь вернулся в свою квартиру, а через несколько минут возвратился с дорожной сумкой. В сопровождении двух сотрудников управления он вышел к поджидавшей внизу автомашине, которая стрелой вылетела из Манхэттена.
В коттедже, куда его привезли, спать так и не пришлось. Все понимали, что исчезновение известного дипломата вызовет огромную сенсацию в средствах массовой информации и побудит советское представительство при ООН официально потребовать принятия срочных мер по его розыску.
На следующий день, увидев рано утром, что мужа дома нет, и убедившись несколько позже, что на работу он не явился, Ленгина, обеспокоенная его исчезновением, поставила в известность об этом сотрудников советского представительства при ООН. В то же утро Шевченко позвонил домой, но, услышав незнакомый голос, повесил трубку.
Об исчезновении Аркадия Шевченко немедленно информировали Министерство иностранных дел СССР. Аналогичное сообщение поступило и в Комитет государственной безопасности. Естественно, что необходимые сведения были получены также руководством Второго главного управления, а затем и Службой безопасности МИД.
Как было положено в таких случаях, во избежание «провокаций со стороны американских спецслужб, возможно похитивших советского дипломата», Ленгину Шевченко очередным рейсом «Аэрофлота» в спешном порядке отправили в Москву. Вместе с ней из Нью-Йорка по окончании командировки вылетел и уже упоминавшийся руководящий работник МИД и приятель А. Шевченко — С. Во время полета он сидел рядом с Ленги-ной, и они о чем-то долго разговаривали.
Одновременно по тем же причинам через руководство МИД из Швейцарии был срочно отозван под благовидным предлогом работавшим там сын Шевченко Геннадий.
Тем временем в нашей прессе было опубликовано официальное сообщение, что «жертвой происков американских спецслужб стал аккредитованный при ООН советский дипломат А. Шевченко» и что наши компетентные органы принимают меры по его освобождению.
И действительно, в Манхэттене с ним встречались посол СССР в США А.Ф. Добрынин и советский представитель в ООН О.А. Трояновский. Но все переговоры закончились безрезультатно: кроме взаимных оскорблений, там ничего не было.
По прибытии в Москву Ленгина сразу же попыталась встретиться с Лидией Дмитриевной Громыко и даже с самим министром, поскольку была не без оснований абсолютно уверена в его личных симпатиях к ней. Однако ни та, ни другая встречи не состоялись: она практически встретила глухую стену отчуждения. То же самое случилось и с ее попытками связаться с другими руководящими работниками министерства, с которыми она была хорошо знакома.
Вскоре ей стало известно, что кто-то из руководства Управления делами Совмина распорядился об откреплении ее семьи от правительственной поликлиники 4-го Управления Минздрава СССР и закрытого распределителя в гастрономе номер 1 (Елисеевском магазине).
В связи с укреплявшимися с каждым днем подозрениями, что Шевченко изменил Родине, а затем уже на основании появившихся в американской печати сведений о том, что он официально попросил в США политического убежища, с санкции прокурора, выданной ввиду заведенного на Шевченко уголовного дела, на его квартире на Фрунзенской набережной с участием понятых был произведен обыск в расчете на то, что следственные органы КГБ смогут таким образом получить дополнительные интересующие их факты и материалы.
Квартира, по тем временам довольно большая, состояла из четырех комнат общей жилой площадью 120 квадратных метров. В доме имелась богатая библиотека, значительную часть которой составляли многочисленные подписные издания. Поражало обилие предметов антиквариата и прочих того же рода вещей, таких, например, как тончайшей работы беломраморный бюст французского императора Наполеона или панно из полудрагоценных камней западного производства. По всей видимости, они достались семье от тещи Аркадия Шевченко Анны Ксаверьевны, муж которой длительное время работал в какой-то советской организации в Австрии, связанной с учетом и реализацией трофейного имущества после разгрома фашистской Германии.
Одна из комнат была почти полностью заставлена набитыми до отказа чемоданами с привезенным в разное время из-за границы «тряпьем». В-спальне во встроенном в стену большом шкафу висело десять-двенадцать различных дубленок и штабелем лежали картонные коробки с женскими сапогами, и другой обувью. Холодильник и шкафы на кухне были набиты дефицитными в то время импортными продуктами.
Как и следовало ожидать, ни обыск, ни беседы с членами семьи каких-либо заслуживающих оперативного внимания результатов не дали. Но формальность, однако, была соблюдена. Обращение с членами семьи было исключительно вежливым и столь же корректным. Аналогично вели себя по отношению к нашим сотрудникам жена, теща и сын Аркадия Шевченко. Исключением, пожалуй, являлась только шестнадцатилетняя дочь, которая проявляла довольно негативное отношение ко всему происходящему.
Вполне можно было понять состояние Ленгины Шевченко, которая в полной мере начала понимать, в какой трагической ситуации оказались она и ее дети. И все это после многолетней беспечной и богатой различного рода событиями и впечатлениями жизни, в которой все свершалось как по мановению волшебной палочки!
Обстановка осложнялась еще и тем, что сын Геннадий был уволен из МИД. Вскоре после этого от него ушла жена, и ее родители порвали с ними всякие отношения.
Объяснить их поведение было нетрудно. Состоять в родственных отношениях с семьей изменника Родины, каким стал отец Геннадия, не сулило ничего хорошего ни в личной жизни, ни в делах служебных, хотя теоретически и принято считать, что сын за отца не ответчик. Слишком свежи были в памяти времена сталинских репрессий.
Если говорить о прошлом, то родители Геннадия в свое время без особого восторга узнали о его намерении жениться на дочери полковника, служившего где-то на периферии в системе ПВО страны. Попытки отговорить его от этого столь непрестижного в их понимании брака не увенчались успехом, они вынуждены были дать согласие, и свадьба состоялась. Вскоре, правда, сват то ли благодаря его личным качествам, то ли по другим неизвестным нам причинам был продвинут по службе, оказался в Московском военном округе, получил квартиру в столице и через некоторое время удостоился чина генерал-майора.
Родители были в какой-то степени удовлетворены этим. Во всяком случае, это все-таки генерал, а не какой-то полковник, да еще из глубинки!
Не видя выхода из сложившейся ситуации, будучи совершенно не приспособленной к преодолению трудностей и не имея к тому же сил пережить все случившееся, Ленгина приняла решение покончить жизнь самоубийством. Мать всячески отговаривала ее от этого, но та оставалась непреклонной. Не подействовал на нее и довод о том, что она тем самым еще больше осложнит ситуацию, в которой оказались ее престарелая мать и дети. О высказанном намерении дочери Анна Ксаверьевна нас по непонятной причине в известность не поставила.
Через два-три дня после первомайских праздников Анна Ксаверьевна сообщила по телефону нашему сотруднику В.В. Молодцову, который поддерживал контакт с членами семьи Шевченко, что Ленгина исчезла, оставив на столе в гостиной адресованную дочери записку, начинавшуюся со слов: «Дорогой Анютик!.. Я не могла поступить иначе… Врачи тебе все объяснят… Жаль, что мама не позволила мне умереть дома…»
В связи с поступившим сигналом Анне Ксаверьевне было рекомендовано, как полагается в таких случаях, официально сообщить о случившемся в районное отделение милиции по месту жительства. Через некоторое время оттуда на квартиру прибыл сотрудник, бегло осмотрел ее и составил соответствующий протокол. К поиску пропавшей подключилась и Служба безопасности. Следует признать, что упоминание в записке: «Жаль, что мама не позволила мне умереть дома…» — сразу же направило нас по ложному следу. Кому-то из молодых оперативных работников пришла в голову мысль: а не утопилась ли она в Москве-реке? На что я полушутя-полусерьезно ответил, что она, по моим представлениям, в такое время года в холодную воду ни при каких обстоятельствах не полезет, а искать ее следует там, где достаточно тепло и сухо: в подвалах, на чердаке и в тому подобных местах.
Близился День Победы, и я с вполне спокойной совестью с разрешения начальства на выходные дни отправился с сыновьями на машине на наше излюбленное место — на реку Протву в Калужской области, благо от Москвы она находится примерно в 120 километрах.
