Христофор Колумб - Хроники открытия Америки. Новая Испания. Книга I: Исторические документы

Кортес с веселым выражением лица сказал, что уже много-много лет тому назад, прежде чем мы прибыли в эти края, он знал о том, какие они добрые люди, и потому чрезвычайно удивился, когда они на нас ополчились, и еще сказал, что мексиканцы, которые здесь находятся, ждут ответа для своего господина Моктесумы. Что ж до просьбы тласкальцев идти немедля в их город и за припасы, которые они нам все время приносят, и другие услуги, он их благодарит сердечно и отплатит добрыми делами, и что он, мол, уже отправился бы к ним, ежели бы было кому нести наши тепуске, сиречь бомбарды.

Едва услышав эти слова, они чрезвычайно обрадовались, что сразу было видно по их лицам, и сказали: «Да как же так? Из-за такой малости ты задержался и нам не сказал?» Не прошло и получаса, как привели они пятьсот индейцев-носильщиков, и на другой день рано поутру мы выступили в путь к столице Тласкалы в образцовом порядке — артиллерия, и верховые, и аркебузиры, и арбалетчики, и все прочие, как у нас было заведено.

Прежде чем продолжить повествование, хочу сказать, что во всех селениях, через которые мы проходили, и в тех, где о нас только слышали, Кортеса называли Малинче, и я тоже буду его впредь именовать Малинче во всех беседах с индейцами этой провинции и города Мехико, а Кортесом — лишь там, где это уместно. Причиной же, почему дали ему такое имя, было то, что его всегда сопровождала донья Марина, наш толмач, особенно когда приходили посланцы или когда шли беседы с касиками и она их переводила на мексиканский язык, поэтому-то Кортеса называли капитаном Марины, а для краткости Малинтцин, или Малинче.

Еще хочу сказать, что с того времени, как мы вступили на землю Тласкалы, и до нашего похода в ее столицу минуло двадцать четыре дня, и вошли мы в город двадцать третьего сентября 1519 года.

о том, как мы отправились в город Тласкалу

Когда касики увидели, что процессия носильщиков с нашим грузом отправилась по дороге в их город, они поспешили вперед распорядиться, чтобы все было как следует приготовлено к нашему приему и назначенное нам жилье обильно украшено зеленью. И когда мы приблизились к городу на четверть лиги, нам навстречу вышли те же самые касики, что ушли вперед, и они привели с собою своих детей и племянников и многих знатных индейцев, каждый род, каждое содружество и каждая партия особо, ибо в Тласкале имелось четыре партии, не считая партии Текапанеки, владетеля Топоянко, с которой было пять. Набрались также из всех окрестных селений их подданные, одетые в разноцветные одежды, отличавшие их, — хотя и сотканные из волокон агавы, ибо хлопок они не могли раздобывать, одежды эти были очень красивы и искусно украшены вышивкой и рисунками.

Затем явились жрецы со всей провинции, а было их там множество в огромных кумирнях, где они держат своих идолов и приносят им жертвы. Жрецы эти несли жаровни с раскаленными углями и курениями своими окурили всех нас, и некоторые из них были одеты в очень длинные одежды, наподобие стихарей, все белые, и на головах у них были капюшоны, подобные тем, что носят у нас каноники, а волосы у них очень длинные и спутанные, не расчесать, ежели не острижешь, и слипшиеся от крови, которая текла из ушей, ибо в тот день они своею кровью кропили алтари, и шли они, опустив головы в знак смирения перед нами, и ногти на руках у них были очень длинные, и, как нам сказали, жрецы эти слыли людьми благочестивыми и праведной жизни.

Кортеса тут же окружили самые знатные индейцы, составив его свиту, и, когда мы вошли в город, все улицы и крыши домов были запружены индейцами и индеанками, вышедшими на нас поглядеть, и лица у всех были радостные. Подарили нам штук двадцать гирлянд из здешних роз различной окраски и приятного запаха, — их поднесли Кортесу и тем из солдат, которые им казались познатнее, особенно же верховым.

Нас повели в просторные дворы, где стояли дома; там Хикотенга-старший и Масеэскаси, взяв Кортеса за руки, ввели его в покои, и для каждого из нас в назначенном нам жилье было, по их обычаю, ложе из циновок с покрывалом из агавы; также и друзей, приведенных нами из Семпоальяна и Хокотлана, поселили поблизости от нас.

Кортес приказал, чтобы послов великого Моктесумы разместили рядом с его домом. И хотя мы оказались на земле индейцев, по всей видимости настроенных дружелюбно и вполне мирно, мы не предавались беспечности и, по нашему обыкновению, были все время начеку.

Помнится мне, что один из наших капитанов, кому выпал черед назначать полевых разведчиков, дозорных и часовых, сказал Кортесу: «По всему судя, сеньор, индейцы настроены очень мирно, и, думаю, можно обойтись без столь многочисленной охраны, ведь нам нечего опасаться, как бывало». На что Кортес сказал: «Сеньоры мои, мне ваши речи вполне понятны, однако, по нашему доброму обычаю, мы должны быть всегда наготове — как бы ни были хороши к нам индейцы, не должно верить в их миролюбие, надобно держаться так, словно они намерены с нами воевать и мы ждем, что они вот-вот нападут на нас; помните, что многие капитаны потерпели поражение из-за доверчивости своей и беспечности. А нам-то особенно следует остерегаться, ведь нас так мало, да и великий Моктесума прислал послов, чтобы предупредить об опасности, и пусть это даже не правда, а вымысел, нам надобно быть начеку».

Хикотенга-старший и Масеэскаси сильно обиделись на Кортеса и сказали ему через наших толмачей: «Либо ты, Малинче, считаешь нас врагами, либо не показывай своими делами, что не доверяешь нам и обетам мира, которые дали мы тебе, а ты нам; говорим тебе это, ибо видим, что вы себя охраняете и ходите в полном вооружении, как тогда, когда шли на бой с нашими отрядами; и мы полагаем, Малинче, что ты так поступаешь из-за предательских и злобных наветов, нашептанных тебе мексиканцами, дабы тебя с нами поссорить. Смотри не верь им, ты ведь находишься у нас, и мы дадим тебе все, чего пожелаешь, и самих себя и детей наших, и готовы умереть за тебя. Посему можешь взять себе в заложники кого захочешь».

Кортес и все мы были поражены тем, с каким умом и добрыми чувствами это было сказано, и Кортес ответил, что он и так им верит и не надобны ему никакие заложники, ибо он не сомневается в их добром расположении; что ж до того, что мы ходим с оружием, таков уж наш обычай, и пусть они на это не обижаются, а за все их предложения он им благодарен и со временем надеется отплатить.

Едва закончилась эта беседа, явились другие старейшины с уймой кур, маисовых хлебов и смокв и прочих плодов, какие там произрастали; теперь наш лагерь был всем обеспечен, и те двадцать дней, что мы там пробыли, нам всего доставляли в изобилии.

о том, как в присутствии многих касиков была отслужена месса

На следующий день поутру Кортес приказал поставить алтарь для богослужения, поскольку у нас уже были и вино и облатки, и мессу отслужил клирик Хуан Диас, ибо у падре де ла Мерсед была лихорадка и он очень ослабел; при службе присутствовали Масеэскаси, старый Хикотенга и другие касики. После окончания службы Кортес удалился в свои покои, с ним пошли мы, солдаты, которые обычно были при нем, а также оба старших касика. Хикотенга сказал, что хочет преподнести ему дары, и Кортес с самым наилюбезнейшим видом ответил, что готов принять их, когда им будет угодно.

Тотчас расстелили циновки и поверх них покрывало и принесли шесть или семь рыбок из золота и не очень ценных камешков и несколько стопок одежды из агавы — все весьма убогое, и двадцати песо не стоило, и, преподнося это, касики со смехом сказали: «Наверняка, Малинче, столь малые дары наши ты примешь не так уж охотно. Но мы же присылали сказать тебе, что мы бедны и что у нас нету ни золота, ни других каких-либо сокровищ, а причина в том, что коварные и злобные мексиканцы и нынешний их правитель Моктесума выманили у нас все добро, что мы имели когда-то, за посулы мира и перемирий, которых мы у них просили, страшась их набегов. И ты не смотри, что все это малоценно, но прими благосклонно, как дар от друзей твоих и слуг». Потом они еще принесли отдельно много всяких припасов.

Кортес все взял с веселым лицом, говоря, что больше ценит эти дары, полученные из их рук и с добрыми чувствами, чем если бы кто другой преподнес ему целый дом, наполненный золотым песком, и, мол, все это он принимает охотно, и был с ними весьма любезен.

Все эти касики, видимо, договорились, что отдадут нам своих дочерей и племянниц, самых красивых девиц на выданье, и старый Хикотенга сказал: «Малинче, дабы всем вам была очевидней наша любовь и желание доставить вам удовольствие, мы хотим отдать вам наших дочерей, чтобы они были вашими женами, а вы имели потомство, ибо мы хотим, чтобы вы стали нашими братьями, раз вы такие доблестные и могучие люди. У меня есть дочь-красавица, она не была замужем, и я хочу отдать ее тебе». Также Масеэскаси и остальные касики сказали, что приведут своих дочерей и просят нас взять их в жены, и многого другого они наговорили и напредлагали и весь день от нас не отходили, и Масеэскаси и Хикотенга все беседовали с Кортесом, а поскольку старый Хикотенга был слеп, он рукою ощупывал Кортеса — голову, бороду, лицо и все тело. Что до женщин, Кортес ответил, что и он, и все мы весьма благодарны и со временем постараемся отплатить добрыми делами. При сем присутствовал падре де ла Мерсед, и Кортес ему сказал: «Сеньор падре, думается мне, сейчас самое время попытаться уговорить этих касиков отказаться от их идолов и от жертвоприношений, они, думаю, сделают все, что мы прикажем, потому что очень уж боятся мексиканцев». И монах сказал: «Вы правы, сеньор, но лучше подождем, пока они приведут своих дочерей, тогда будет повод заговорить об этом — ваша милость сделаете вид, будто не желаете принять девиц, пока их отцы не пообещают отказаться от жертвоприношений. Ежели это подействует, тем лучше, ежели нет, поступим так, как велит долг». Так и отложили до следующего дня.