Владимир Хазан - Исцеление для неисцелимых: Эпистолярный диалог Льва Шестова и Макса Эйтингона
II: 185 (см. также прим. 2 к письму 74 Шестова Эйтингону, от 15 февраля 1936 г.).
Через несколько месяцев после смерти Шестова, 19 февраля 1939 г., Шор читал доклад о нем в Тель-Авиве. В письме Эйтингонам, отправленном за несколько дней до этого, 15 февраля, он сообщал:
Дорогие Мир<р>а Яковлевна и Макс Ефимович,
в воскресенье, 19 февраля<,> я читаю о Льве Иса<а>ковиче. Если Вы будете в этом время в Тель-Авиве, я буду очень рад видеть Вас на моем докладе.
К слову сказать, отношения Шора и Эйтингонов составляли важную страницу в его и их жизни, неотделимую от общих культурных и художественных запросов и интересов палестинской еврейской интеллигенции. Так, в письме к Мирре Яковлевне от 20 августа 1939 г., написанном в тот же день, что и письмо Эйтингону, приводившееся во вступительной статье, Шор поднимал вопросы, связанные с его размышлениями, как он их определяет, о «культурных печалях в Палестине».
Мы живем с воспоминаниями и тоской о большой и утонченной культуре, – писал он, невольно перекликаясь со знаменитым мандельштамовским определением акмеизма как «тоской о мировой культуре», – об искусстве в стране, которая начинает свой культурный путь. Вправе ли требовать и ожидать здесь такой культуры и такого искусства и с этими критериями подходить ко всему, что делается здесь? И не являются ли эти требования преувеличенными и не является эта преувеличенность наших ожиданий источником постоянных огорчений?
Недавно, размышляя о нашем искусстве, я набрел мыслью на понятие, которое может «оправдать» наше искусство и дать нам историческое «утешение». Понятие это – «новый примитив». А сущность его заключается в том, что всякое национальное творчество в начале существования своего непременно двоится: оно несет в себе влияния старых культур и является наследником их законченности, с другой стороны, в них проявляется совершенно новый дух строящегося народа, который не нашел еще подлинного выражения и манифестирует себя в том, что искажает и нарушает законченные формы, перенятые от других народов. Так, в греческой архаике наряду с изысканнейшими формами появляются внезапно странные, нелепые, неожиданные, «примитивные» пропорции – новый примитивизм, который начинает бороться против чужеземных влияний и оказывается источником будущего греческого искусства. Так и у нас – даже у лучших мастеров нередко появляются примитивизмы, которые кажутся художественными пробелами, но которые, может быть, представляют собой начало нового творчества. Что, конечно, не значит, что каждая беспомощность в художественной технике свидетельствует о новом и оригинальном искусстве. Если это так, если в примитивизмах нашего искусства кроется начаток будущего развития, то многое из того, что и в искусстве, и в жизни нас так шокирует, приобретает совершенно иное и гораздо более утешительное значение.
О том, что это – не только теоретические размышления, но и наблюдения над реальными явлениями в искусстве и жизни, я должен сегодня умолчать. И так я увлекся эпистолярной беседой, живо представляя себе, как Вы с добрым вниманием слушаете собеседника и склонением головы и понимающим взором ободряете его. В результате письмо мое стало чрезмерно длинным – в особенности для пациента, только что оправившегося от своей болезни.
Рассуждения Шора о примитивном искусстве возрождающихся народов органично вплетались в его занятия «высокой» наукой и «высоким» искусством. Сохранился набросок плана-проспекта книги Шора о Шестове (на иврите) Torato shel Lev Shestov: Nisaion lefaneakh al derekh ha-filosofit at ha-ruakh ha-yehudi ve-at tafkido be-tarbut iropa (Учение Льва Шестова: Опыт философского раскрытия еврейского духа и его роли в европейской культуре)[129]. Согласно этому плану, задуманная книга должна была состоять из вступления, пяти частей и заключения.
Вступление, – говорилось в плане-проспекте, – представляет собой тройное введение в философию Шестова. 1-ая глава «Вступления» намечает роль Шестова в духовной жизни еврейского народа и в развитии европейской культуры и тем самым предварительно устанавливает историческое значение его. 2-ая глава характеризует сущность экзистенцио-нальной философии в противоположность философии спекулятивной. 3-я глава ставит проблему формы в философии и открывает в нарочито эссеистической и афористической бессистемности шестовского творчества динамическое единство «живой системы».
Далее должны были следовать части, предназначенные раскрыть философию Шестова как мессианское дерзновение и как теорию этого акта. «Так как мысль Шестова постоянно движется по линии борьбы между “Афином” <sic> и “Ерусалимом”, то и раскрытие его философии дается в аспекте противоположения автономной мудрости и религиозной философии».
I-я часть (Борьба против «Афин»), по замыслу автора, должна была быть «посвящена преодолению лжемессианства науки и теоретической философии» и состоять из трех глав. Раскрывая их содержание, Шор писал:
1-ая глава – Критика теоретической истины – излагает опыт метафизики познания Шестова и его новую и радикальную Критику чистого разума.
2-ая глава – Критика автономной морали – обнаруживает трагедию падшего и сопряженного со злом добра и внутренней этики секуляризованного существования. Экскурс – Критика отвлеченной красоты – устанавливает индивидуальный и неповторимый характер красоты и объясняет напрасные усилия построения генерализирующей эстетики.
3-я глава – Критика идеалистического мировоззрения – находит в основе идеалистического мышления идолопоклонства перед абсолютированной идеей, которое приводит к подавлению и уничтожению человеческой личности и ее свободы и развенчивает таким образом ложные притязания идеализма на обретение спасения для человека и человечества[130].
II-ая часть книги (На путях к Ерусалиму) задумывалась в виде анализа методов экзистенциального мышления и должна была представлять «введение в теорию и практику философии мессианского дерзновения». В плане-проспекте это расшифровывалось так:
1-ая глава – Exercitia spiritualia – 1) устанавливает цели и задачи «духовных упражнений», 2) вырабатывает диалектику шестовского мышления как основу этих «упражнений», 3) раскрывает внутреннюю структуру и последовательность <этих «упражнений»> и показывает таким образом философию Шестова как систему духовного воспитания на путях мессианской веры. 2-ая глава – Странствования по душам – дает теорию экзистенциальной психологии в понимании Шестова, показывает на ряде примеров ее приемы и определяет метафизическое значение добытых ею результатов. 3-я глава – De profundis – открывает экзистенциальную ситуацию (ситуацию трагической безысходности), как исходный пункт философии и источник философского творчества.
Цель III-й части (Миф и мудрость в творчестве Шестова) Шор формулировал как выработку «положительного содержания учения Шестова». Она также включала в себя три главы:
1-ая глава, Миф и мудрость, представляет собой попытку выяснения религиозного мировоззрения Шестова, которое намеками и фрагментарно дано в его произведениях и которое является основой его учения. 2-ая глава – За пределами познания и разума – осуществляет завещанную Шестовым в его последнем произведении парадоксальную задачу построения «логики мышления 3-го измерения» и дает заложенную в творчестве Шестова систему религиозной философии. 3-я глава – Человек перед лицом бездны – раскрывает трагедию человеческого существования, как основу экзистенциального мышления и показывает пути преодоления этой трагедии в учении Шестова.
Наконец, в IV-й (Эллины и иудеи) и V-й (Библейское откровение и судьба философии) частях, говорилось в плане-проспекте, определяется «значение еврейской идеи, раскрытой в философии Шестова для настоящего и будущего еврейского народа и человечества». TV-я часть, в которой должна была быть осуществлена попытка «проникнуть в метафизический и экзистенциальный смысл борьбы между эллинским и иудейским духом», состояла из трех глав:
1-ая глава – Соблазны и очарования «Афин» – дает характеристику эллинской культуры и раскрывает заложенную в ней антиномию одновременного утверждения жизни и смерти. 2-ая глава – Заветы Ерусалима – устанавливает творческую сущность еврейского духа и смысл лежащей в основе его манифестации отказа от создания «кумиров». 3-я глава – Между «Афинами» и «Ерусалимом» – вскрывает борьбу эллинского и еврейского духа как основу европейской культуры и выясняет творческий смысл этого духовного конфликта в аспекте судеб еврейского народа и человечества.
