Сергей Есин - Дневник. 2009 год.
Из дома, пообедав, поехал на машине в Минкульт, но машину решил поставить в институте, это через дорогу. Но уже тут же понял, что дальше, как у меня было намечено, на спектакль к Соне в Библиотеку иностранной литературы, проехать к сроку не удастся, Москва полна автомобильных пробок. Позвонил Виктору, вечером он машину заберет и перегонит домой. В Библиотеку придется ехать на метро. Так я потом и сделал, от Таганки шел пешком.
В министерстве на совете народу было не очень много, и список на этот раз был не так велик. Как обычно, поснимали довольно много людей, претендующих на звание заслуженного деятеля искусств. Претендуют доценты, администраторы от культуры, чиновники – это звание кажется им каким-то межведомственным. Было интересно, для меня это еще некоторая игра ума, игра в логику, где ответы всегда в личном деле, и в истории, надо быстро только все отгадать. По репертуару, по образованию, по послужному списку. Обидно только, что не дали званий нескольким преподавателям-технарям, многолетним участникам какого-то хора звания заслуженного работника культуры. Пусть бы гордились, пожадничали.
Из минкульта забежал в институт, где шло обсуждения книги, собранной из выступлений научной конференции по Иннокентию Анненскому. Это было интересно: и все разговоры В. П. Смирнова, и, как всегда, была очень умная речь Н. В. Корниенко. Меня тоже внезапно подняли с уютного места в заднем ряду, пришлось говорить. В основном о понимании литературы не нами, начальством, которое в плену чиновничьих представлений, что вузу сегодня надо, а чего нет, а о понимании литературы «в низах», на поле преподавательской науки, там, где она любима и почитаема.
Соня Рома очень ловко скрутила пьесу на трагические мотивы жизни Цветаевой. Самое трудное в такой работе не что-то найти, а от чего-то отказаться. Я на спектакль пригласил Анатолия Просалова, который в театре у С. И. Яшина сейчас репетирует роль сына Цветаевой Мура. Вот Мура-то как раз не было. Актеры все исключительно из Америки. Один актер – Рильке, Эфрон, Мандельштам и Пастернак, а второй – кагэбэшник. Это, по словам Анатолия, который сейчас все по Цветаевой изучил, некая дань западному представлению о России. Было еще две актрисы: одна исполняла отрывки вокализа, кажется, Глиэра, а вторая, пианистка, играла еще и роль матери. Главную роль, с огромным текстом на английском языке, исполняла первая жена Костолевского, Романова. Это было довольно сильно.
От Котельнической набережной до метро «Кропоткинская» шли с Анатолием пешком, я уже давно понял, что, сидя целыми днями за компьютером, теряю здоровье. Это любимое для меня время года: на набережной, идущей вдоль Кремля, стриженые газоны, а вокруг каждой липки посадили еще и анютины глазки – довольно безвкусно. Спал как убитый.
22 мая, пятница. Все утро был дома: ходил в банк, потом покупал сухой корм для мелких попугаев-неразлучников, которых завела еще Лена и оставила, чтобы на машине Витя привез их домой; разбирал на столе бумаги, что я неизменно делаю раз в пять или шесть дней. Этими бумагами набил целый рюкзак, с надеждой, что разберусь в них на даче, но, конечно, этого не сделаю. В первую очередь здесь много газет, со статьями о нашей действительности, хотел бы сделать «Обзор прессы».
В четыре часа приехал Володя с Машей и своим братом Андреем. Наша задача заехать за Сергеем Петровичем, потом рвануть сначала к нему на дачу, чтобы оценить возможность – это заработок Володи, который все еще не работает, а перебивается случайными подработками, в основном в дачном хозяйстве С. П. – поставить у него в доме такое же, как у меня в Обнинске, электрическое отопление. Это стало насущным, тем более что поселок, где дача С. П., уже перевели на три фазы. Витек должен приехать на своей машине уже поздно вечером – он тоже что-то зарабатывает, возит сына Анатолия с восьмого этажа в спортивную школу и обратно. Мальчик играет в теннис. Основное, почему собрана такая большая компания, это поднять книжный шкаф и сервант на дачу на третий этаж, через окно. Обычным образом через дверь и по лестнице мебель не проходит. Все это будет декорировано баней и шашлыком. Я, честно говоря, люблю эти сборища: вечерами примыкаю очень ненадолго к пиву и бане, а потом ухожу в свою комнату, читаю и отсыпаюсь. Какая однообразная у меня жизнь.
Вечером, пока коллектив рубил дрова и топил печку, начал читать магистерскую работу Сережи Чередниченко. Работа большая, она состоит из огромной повести, которая в 2005 году была опубликована в журнале «Континент», и научной части. Здесь ряд литературоведческих и критических статей о современной литературе, среди которых есть и Зоберн, и Сенчин, наши выпускники и молодые писатели. Работы этих ребят меня очень интересуют. Сам Сережа, сейчас подрабатывает институтским фотографом. Родом он, как и Роман Сенчин, из Тувы. Возможно, эта отдаленность от Москвы вырабатывает такую жгучую протестную тягу и влечение к серьезной литературе.
23 мая, суббота. Естественно, утром все спали, после вчерашнего веселья в бане и пива, чуть ли не до двенадцати часов. Маша проснулась в восемь, я в девять, и мы сразу дружно бросились на огород. Правда, к этому времени Маша уже очистила одну грядку от сорняков в большой теплице. Туда мы сразу же посадили в четыре руки помидорные кусты, которые уже месяца два зрели у меня в Москве на всех подоконниках. Мне самому на все это потребовалось бы не менее дня. А к этому времени встал дотошный, как немец, Володя и стал рулеткой измерять шкафы, рассчитывать, могут ли шкафы пролезть в окно. Задачу я, конечно, задал ребятам, для меня невыполнимую и, самое главное, с моей точки зрения, технически даже не представляемую. Но я уже знал это поразительное свойство русского человека – смекалку. Уже через полчаса они развернули алюминиевую лестницу, и шкафы потихоньку поползли наверх. Теперь в поднятых шкафах надо снова смонтировать полки, разобрать и расставить книги и безделушки. Я хочу наполнить комнату, в которой жила Валя, ее вещами, ее книгами, фотографиями, которые висели в ее комнате в Москве. Я уже сказал себе, что именно в этой комнате и буду писать и монтировать книгу о ней и ее жизни.
Конечно, огромную магистерскую работу Сергея Чередниченко можно было бы и мельком просмотреть, но это все было так ново для меня, что долго и внимательно все читал. Еще раз убедился, как много значит для наших институтских ребят возраст. Двадцать семь у Чередниченко – это совсем не двадцать один, двадцать два или даже двадцать, как у нас заканчивают ребята. Здесь есть уже и опыт, и нажитая биография, и некоторые дополнительные знания. В частности, по начитанности дают о себе знать и два курса в университете в Абакане. Повесть называется «Потусторонники», здесь некое слово-манок из терминологии Ницше. Это описание первого поколения молодежи перестройки. Среда мне совершенно незнакомая и не любимая, не вызывающая сочувствия, герои и вожди ее – Летов и Цой. Из этой среды вышел и Сенчин, который несколько раз упоминается. Возможно, что это одна из лучших повестей о молодежи того времени.
Некоторая особенность вещи заключается и в том, что по своему характеру Сережа не беллетрист. Он довольно долго размышлял, на какой семинар – прозы или критики – ему в свое время надо было поступать, соблазнился прозой. Отголосок давних пристрастий царит и в его прозе – все здесь, казалось бы, на документе, хотя допускаю, что многое и придуманное. Первый этап творческой жизни любого писателя – юность и детство – пройден. Но на юности своего поколения Чередниченко не останавливается. Здесь еще написаны и взрослые, несколько провинциальных их слоев: и простецы, и интеллигенция. Сделано это и не без злобы, и не без сочувствия.
Вечером ребятам сделали шашлык, меня разбудили уже в два часа ночи. С трех и до пяти снова читал работу Сережи. Это уже статьи о литературе. По напряжению это, конечно, чуть слабее, но охват довольно значительный. Как и некоторым другим его сверстникам, Сереже интересны проблемы его собственной, молодой литературы. Большинство статей публиковались, он постепенно входит в круг критиков. Я думаю, что Сергей вряд ли удержится в беллетристике, в которой сегодня нет позитивных идей, а значит, легко скатится к коммерции и гламуру. Среди статей, связанных со старшим поколением – например, жесткая критика новых романов Крапивина, есть и рецензия о новой книге Владимира Коянто, камчатского писателя, культурного деятеля, бывшего когда-то еще и народным депутатом СССР. Здесь, в этой статье, и большая ссылка, касающаяся меня. Я ее на всякий случай перепечатываю.
«Залог успеха дневника в искренности его автора. Но дневники бывают разного рода. Для одних писателей это разговор с собой, способ разобраться в жизни, понять себя и мир. Так писал свои дневники Лев Толстой; вершиной этого направления является, наверно, «Дневник» Жюля Ренара, опубликованный с купюрами посмертно. Это дневники-интроверты. Есть и другие дневники, направленные вовне; в них писатель пишет, как правило, о событиях действительности и прямо или косвенно обращается к читателю, к общественности. Таков отчасти «Дневник писателя» Достоевского; лучшим примером такого дневника последних лет служит «Дневник ректора» Сергея Есина, публиковавшийся в журналах и выходивший отдельными книгами. В самом названии дневника Сергея Есина есть интересный нюанс: «Дневник ректора» в условиях нашей всепроникающей вертикали власти – это, казалось бы, дневник чиновника, бюрократа. Однако Сергей Есин пишет не как чиновник, а как прозаик-романист; в его «Дневнике…» не только Литературный институт, но и события политической и культурной жизни, социальные катаклизмы постсоветской России.
