Владимир Бешанов - Шапками закидаем! От Красного блицкрига до Танкового погрома 1941 года
Русский стиль демократии
Весной 1940 года война на Западе становилась все менее «странной», захватывая в свою орбиту новые страны и народы. В апреле немцы оккупировали Данию и высадились в Норвегии. 10 мая вторжением в Голландию и Бельгию началось генеральное наступление Вермахта на французском фронте. Фюрер повернулся к Красной Армии спиной. Советское правительство, в лице премьера, пожелало ему удачи. «Молотов по достоинству оценил сообщение и сказал, что он понимает, что Германия должна была защитить себя от англо-французского нападения. У него нет никаких сомнений в нашем успехе», – доносил Шуленбург. Для Москвы складывалась удачнейшая политическая и военная ситуация, чреватая любезными сталинскому сердцу «случайностями» и приятными «неожиданностями». Иосиф Виссарионович надеялся, что крупнейшая в Европе армия Франции его надежды оправдает и кровопролитие на укрепленных линиях Мажино и Зигфрида затянется на достаточно длительный срок, истощая обе стороны.
Молотов среди своих откровенно делился перспективными планами: «Сегодня мы поддерживаем Германию, чтобы удержать ее от предложений о мире до тех пор, пока голодающие массы воюющих наций не расстанутся с иллюзиями и не поднимутся против своих руководителей… В этот момент мы придем им на помощь, мы придем со свежими силами, хорошо подготовленными, и на территории Западной Европы… произойдет решающая битва между пролетариатом и загнивающей буржуазией, которая и решит навсегда судьбу Европы».
К переброске «свежих сил» к западной границе приступили, едва подписав мир с финнами. Срок демобилизации призванных из запаса бойцов и командиров был отодвинут почти на полгода. К концу июня СССР мог выставить против «загнивающей буржуазии» 84 стрелковых и 13 кавалерийских и механизированных дивизий, подкрепленных 17 танковыми бригадами. Вермахт у советских рубежей располагал на тот момент 12 пехотными дивизиями, по большей части ландверными.
Готовясь к войне с Германией, советское руководство стремилось окончательно укрепиться в стратегически важном регионе на границе Восточной Пруссии, устранить малейшую возможность антисоветских действий прибалтийских стран, а заодно и расширить зону «социализма», освободив трудящихся Прибалтики от капиталистического гнета. Обстановка в Европе и заветная цель диктовали необходимость присоединения Прибалтики к СССР. Рассуждения о том, будто Советский Союз стремился предотвратить превращение стран Прибалтики в германский плацдарм, – не соответствующая фактам болтовня – «вуаль… вуаль…». Сталину самому нужны были выдвинутые далеко на запад плацдармы.
11 мая, буквально на следующий день после начала немецкого наступления, Москва потребовала от руководства прибалтийских стран форсировать переговоры о расширении советского военного присутствия. Вслед за этим в «Известиях» была опубликована передовица, воспевающая право сильного: «Последние события еще раз подтвердили, что «нейтралитет» малых стран, за которыми нет реальной силы, способной обеспечить этот нейтралитет, – является не чем иным, как фантазией. Таким образом, шансы малых стран, желающих оставаться нейтральными и независимыми, резко сокращаются и сводятся к минимуму. Всякие рассуждения о правомерности или неправомерности действий в отношении малых стран, когда великие империалистические державы ведут войну не на жизнь, а на смерть, могут выглядеть только наивными».
К удивлению всего мира, в том числе и немецких генералов, и крайнему разочарованию советского лидера, судьба Французской кампании была решена в течение двух недель. Утром 14 июня германские войска вступили в «открытый город» Париж. Товарищ Сталин, узнав об этом, матерно выругался и, не забыв отправить поздравительную телеграмму, решил подготовиться более основательно.
Но нет худа без добра: Франция была повержена, отпали причины для заигрывания с Англией. Занятость Германии на Западе позволяла окончательно решить прибалтийскую проблему. Можно было беспрепятственно вышвыривать «хозяев из квартиры», причем, как показало время, не только в переносном, но и в буквальном смысле. Вслед за оккупацией, пусть и «добровольной» (хотя П.А. Судоплатов утверждал, что все подписанты с той стороны были платными агентами НКВД и вся история с договорами – суть тайная операция внешней разведки), готовилась аннексия. Она была запланировала еще в момент подписания советско-германского пакта о ненападении, но, соглашаясь на раздел «сфер интересов», Гитлер и слышать не хотел о большевизации этих самых «сфер». И Москва сделала выбор в пользу многоходовой комбинации. Генерал П.А. Судоплатов, вспоминая состоявшееся в октябре 1939 года совещание с руководителями разведки, писал: «Открывая совещание, Молотов заявил: «Мы имеем соглашение с Германией о том, что Прибалтика рассматривается как регион наиболее важных интересов Советского Союза. Ясно, однако, что, хотя германские власти признают это в принципе, они никогда не согласятся ни на какие «кардинальные социальные преобразования», которые изменили бы статус этих государств, их вхождение в состав Советского Союза. Более того, советское руководство полагает, что наилучший способ защитить интересы СССР в Прибалтике и создать там надежную границу – это помочь рабочему движению свергнуть марионеточные режимы». Из этого заявления стало ясно, как именно мы толковали соглашения с Гитлером… Самоуверенная, дерзкая постановка вопроса отражала то новое мышление, которое демонстрировали Сталин, Молотов и Берия после подписания пакта, который явно прибавил им веры в собственные возможности».
То, что Прибалтика фактически оккупирована, для всего мира было так же ясно, «как простая гамма», и вели себя послы оккупированных стран совершенно одинаково. 17 мая Молотов встретился с посланником Королевства Дания и «поставил ему вопрос»: как идут дела в Дании? На что господин Л. Больт-Йоргенсен безмятежно, совсем в духе Рея или Мунтерса, отвечал, что положение в Дании нормальное и спокойное: «Дания оккупирована Германией, и ее положение можно сравнить с положением Эстонии, Латвии и Литвы. Правительство руководит вполне независимо. Все существенные вопросы обсуждаются Министерством иностранных дел с Министерством иностранных дел Германии. Дания не имеет никаких оснований жаловаться. Все сведения, распространяемые английскими радиостанциями о том, что в Дании плохо, являются ложными».
Операция поглощения Литвы, Латвии и Эстонии вступала в завершающую стадию. Как ни старались прибалты не провоцировать грозного соседа, Москва таки «спровоцировалась».
Начать решили с Литвы, там творились кошмарные дела. «Рассчитывая на поддержку фашистской Германии, – сообщает нам «История Второй мировой войны», – правящие круги Литвы все чаще прибегали к провокационным действиям против гарнизонов советских войск. Дело дошло до того, что литовские фашисты стали похищать советских военнослужащих и, применяя насилие, пытались получить от них секретные сведения».
А наше терпение не беспредельно.
24 мая 1940 года советский полпред в Литве сообщил в Москву, что 24 апреля и 18 мая из советских частей, расположенных в Литве, сбежали два красноармейца: Носов и Шмавгонец, которые разыскивались по линии военного командования. Уже на следующий день Молотов предъявил посланнику Наткевичусу обвинение в том, что литовское правительство организовало похищение двух бойцов Н-ской танковой бригады: «Нам достоверно известно, что исчезновение этих военнослужащих организуется некоторыми лицами, пользующимися покровительством органов литовского правительства, которые спаивают красноармейцев, впутывают их в преступления и устраивают их побег либо уничтожают их». Обвинив литовцев в провокациях, Молотов потребовал прекратить их, разыскать пропавших солдат и вернуть в части, выразив надежду советского правительства, что Литва «пойдет навстречу его предложениям и не вынудит его к другим мероприятиям». Спустя двое суток красноармейцы объявились в расположении своих частей и поведали о том, как они были похищены неизвестными, посажены в подвал, где «насилием и угрозами расстрела» от них пытались получить сведения о танковой бригаде и о ее вооружении.
30 мая 1940 года газета «Известия» опубликовала сообщение наркоминдела «О провокационных действиях литовских властей», где в подробностях живописались мытарства двух танкистов. Так, Шмавгонец семь дней просидел в подвале, «не получал ни пищи, ни воды», а затем «с завязанными глазами был вывезен за город и там отпущен». Красноармеец Носов, который к этому времени трансформировался в красноармейца Писарева, бежал из заточения «через люк водосточной трубы». Кроме того, «имел место следующий случай с младшим командиром Бутаевым, исчезнувшим из воинской части в феврале сего года. В ответ на требование советского командования о розыске Бутаева литовские власти в Вильно сделали такое сообщение, что 12 мая Бутаев, при попытке задержать его, покончил жизнь самоубийством. При этом литовские власти сообщили, что смерть последовала от выстрела в рот, тогда как при осмотре тела обнаружилось, что рана была в области сердца». А раз так, значит, сами литовцы его и убили. Советское правительство потребовало немедленного прекращения провокационных действий и розыска исчезнувших военнослужащих, выразив надежду, что литовцы не вынудят его «к другим мероприятиям».
