Валентин Рунов - 1941. Победный парад Гитлера. Правда об Уманском побоище
Я со своей группой двигался впереди, за нами штабная группа, двигались медленно, большее время ползком. С рассветом сделали остановку на большом поле с подсолнухами, впереди открывалось чистое поле – пар, – которое способствовало явным обнаружениям нас. Местность освещалась ракетами, день прошел благополучно, нас не обнаружили. Днем мы сделали некоторые наблюдения местности, по направлению нашего движения оказались овраг и деревня. В деревне были немцы с техникой.
В подсолнухах были еще орудия (пушки) недалеко от нашего места стоянки, но огня почему-то не вели, с утра было только два или три выстрела, по которым мы не смогли определить направление стрельбы, так как их не ожидали, а когда подготовились к этому, они перестали стрелять, мы хотели определить более точно направление движения.
С наступлением ночи явился в нашу группу штабной командир, в подсолнухах мы отдельно находились группами, и сказал, что штабная группа идет в направлении оврага первой, наша группа за ними, встреча в овраге. Обе группы до оврага дошли незамеченными. В овраге, к сожалению, встреча не состоялась. С нашей стороны было предпринято всё по их поиску, но безрезультатно. Их план уединения мне был не известен.
Так как до того и в тот момент не было известно направление движения войск армии и дивизии в частности, решили двигаться на восток. После ночного марша, на котором всё время встречались следы боев, разбитая техника и трупы, – был сделан привал. Днем выяснилось, что мы прошли по территории, где ранее проходили бои других частей.
Было пройдено несколько сотен километров по Украине, занятой немцами, двигались только ночью. Последнее время я не имел топографической карты местности, и воспринимаю местность только глазомерно.
Мне писал однополчанин того времени – Ищенко Захар Павлович, что последний бой проходил на реке Ятрань. Но мне помнится, что это происходило на реке Синюха…
Помнится, у села был мост через реку. Ночью, когда мы двигались, – мост горел. Овраг был с деревьями твердых лиственных пород. Я не помню название села, но в памяти до сих пор сохранилось название «Песчаный Брод».
Из воспоминаний Бойко Виктора Иосифовича, командира взвода 12-го отдельного батальона связи 44-й горнострелковой дивизии.
«4 августа 1941 года мы заняли оборону в районе села Маслоброд, на левом берегу р. Синюхи, в тот день мы отбивали ожесточенные атаки врага, в моей роте осталось всего 5 солдат: два радиста, два шофера и я. Мы занимали оборону на правом фланге возле самой Синюхи. Берег был обрывистый, больше всего гранитный. Впереди был яр, в который прямо спускалась дорога. С обеих сторон дороги стояли беленькие домики, окруженные садами. В каждом дворе строений было три или четыре. Самый крайний, очевидно, был пасечником, потому что тут были улья. Между этими строениями я замаскировал две машины, радиостанцию и машину с имуществом.
Под вечер бой разгорелся с большей силой, немцы подтянули свежие силы, особенно ожесточенный бой начался на левом фланге, там был какой-то лесок, в котором замаскировались наши обозы. Немецкие автоматчики стали проникать в яр, выше над яром показались минометчики, они установили свои минометы, чтобы своим огнем отрезать нас от Синюхи, я снял двух минометчиков. Среди немцев замешательство, они уже не ждали тут сопротивления. В это время ко мне прибежал кто-то из команды и приказал отходить за Синюху. Переправы через Синюху не было. Прежде чем отойти, я решил уничтожить машины и документы, которые находились на рации. Радистам я приказал отходить, а с шофером Дмитриевым облили машины бензином, кинули в них по гранате и подожгли.
Выйдя из-за строения, меня увидели немцы и стали стрелять из миномета, начали выть мины. Я упал в кукурузу. Мина разорвалась недалеко от меня. Мне опалило левый бок и оглушило, но я по-пластунски выбрался из кукурузы и по камышам спустился вниз к Синюхе. Синюха кипела от разрывов мин и беспрерывных очередей пулеметов и автоматов. За Синюхой меня ждал радист Мас. Он помог мне выбраться из воды, и мы по ручью, что впадает в реку, стали пробираться в направлении Подвысокого.
Через какой-то час я услышал голос командира 44-й горнострелковой дивизии генерал-майора Ткаченко. Он собирал остатки дивизии и давал приказы на занятие обороны.
На рассвете 5 августа я был направлен с донесением в Подвысокое, там были штабы 6-й и 12-й армий. С утра началась бомбежка с воздуха, прыгнул в какой-то погреб, после окончания бомбежки пошел в расположение штаба 44-й горнострелковой дивизии, но снова началась бомбежка. Бомба разорвалась рядом с оградой из жердей, меня придавило этими жердями, засыпало землей. Еле выбрался.
Когда пришел в расположение дивизии, начался бой. Я занял место на правом фланге. Людей было мало, немцы все время атаковали нас. Мы переходили в контратаку и отбивали немцев. Бой продолжался целый день. В этом бою многие погибли, среди них батальонный комиссар Ломовцев и батальонный комиссар Джеря. Под вечер бой стих.
Решили в ночь идти на прорыв. Нас четыре человека оставили прикрывать отход. Часов в 11 вечера и мы снялись с позиции и пошли в Подвысокое. Село затаилось. Было тихо, лишь в стороне расположения немцев слышны пулеметные и автоматные очереди да вспышки ракет. В каком-то дворе, когда проходили мимо, слышны стоны наших бойцов и командиров. Тут находился 96-й медсанбат, который не успели эвакуировать.
Дорога, по которой мы шли, вела в лес. Вдоль дороги стояли оставленные машины и подводы. Выйдя из леса, в каком-то селе, на окраине, наткнулись на немецкие танки, свернули вправо, в поле наткнулись на немецкий дозор и ярочком на рассвете вышли на окраину села. Тут мы натолкнулись на немецкую пушку, в коротком рукопашном бою уничтожили прислугу пушек. Из одной из них стали стрелять до флагу со свастикой, у немцев получилась заминка, а потом они поняли, что нас мало, и стали окружать. Завязался бой.
В это время к нам подъехала машина «газик», в кузове стоял пулемет «максим», мы сняли его и заняли оборону в каком-то саду. Мы увидели, что на одной из хат что-то зашевелилось на крыше, и из-под соломы показалось дуло немецкого пулемета. Наша очередь опередила немца, загорелась кровля на хате, через несколько минут пылала вся хата. В этом бою я был ранен, контужен и попал в плен. Это было село Перегоновка».
Из письма Лютова Николая Михайловича, ветерана 213-й мотострелковой дивизии.
«Как вы знаете, в «Зеленой браме» Долматовский (стр.101) утверждает, что «впереди идущих на прорыв был бригадный комиссар в кожаной тужурке. В руках он нес знамя». И, как пишет далее, это был бригадный комиссар Михаил Никифорович Пожидаев – комиссар 58-й, горнострелковой дивизии. При этом он ссылается на воспоминания Александра Верескова из Череповца.
Я участник этого прорыва с первой минуты его зарождения и до трагического конца и хорошо запомнил это утро 7 августа в районе села Копенковатое. И потому, что я был в первой цепи атакующих и недалеко от комиссара, имею право утверждать, что он не нес знамя и был в коричневом кожаном пальто.
И нельзя говорить, что этот человек был бригадным комиссаром по званию. Даже идущий локоть в локоть с ним знаменосец не мог видеть в петлицах знаков различия. И, кстати, данный эпизод достоверно описан в очерке «Стоит в селе памятник» В.К. Воронецкого в газете «Красная Звезда» еще в середине шестидесятых годов.
И когда я в «Красной Звезде» от 17 июля 1979 года из очерка Долматовского «Они остались непобедимыми» узнал о нелепом утверждении Верескова о комиссаре, через Череповецкий горвоенкомат установил его адрес и тут же написал Верескову Александру Ивановичу.
Рассказав о себе, попросил Верескова подробно описать эту штыковую атаку по прорыву. Но он мне не ответил. Видимо, стыдно было за изложенную в статье неправду, а точнее, за вранье – другого слова не подберу.
На мое несогласие с утверждением А.И. Верескова Е.А. Долматовский в письме от 18.04.80 года ответил: «Не о цвете кожаного пальто, а о более серьезных вещах идет речь. Мой товарищ, давайте не будем себя считать единственно правыми. Вы и Вересков, в общем-то, видели один подвиг…»
Да, подвиг один. Только кое-кто из участников по каким-то причинам, исказив его, приписывает этот подвиг совсем другому человеку. И мне понятно, почему Долматовский поверил Верескову.
Видимо, потому, что А.И. Вересков вышел из окружения и его версия в то застойное время для Е.А. Долматовского стала более эффективной, чем правда бывшего военнопленного. В этом весь секрет.
Мы не знаем, но быть может, что комиссар Пожидаев до того, как появился в «Зеленой браме», считался без вести пропавшим. Кто подтвердит, что впереди атакующих со знаменем в руках шел бригадный комиссар? А может, это был полковой комиссар? Но только утверждаю, как очевидец, что тот комиссар, который запомнился мне, был среднего роста, худощавый брюнет и, как показалось мне, еврей по национальности».
