Хяртан Флёгстад - У-3
Беря курс на опрокинутое небо, Алфик сначала развернул машину. Где-то в глубинах сознания возник обрывок мелодии, постепенно на него стали нанизываться слова, сперва по одному, потом сразу несколько, в смысловой связи. «Хлеба растут», — бормотал Алфик Хеллот. «Растут хлеба, хлеба растут?» Что-то в этом роде. «И время молодым». Что время молодым? «К уборке приступать». Точно, вспомнил, именно так звучат эти строки. И вроде бы автора звать Коре Холт. Приборная доска освещала снизу лицо Алфа Хеллота. Вообще-то ему не полагалось размышлять о картинах природы и вечном круговороте вещей. Нарушить круговорот, подчинить его себе, вырваться из круга. Вот на что он запрограммирован. Но очень уж прочно укоренились в его душе эти слова.
Ведя машину, Алф Хеллот заново видел перед собой горящие сучья, языки пламени над костром, искры, дым, что таял в светлой летней ночи, сливаясь с сумерками над Тюрифьордом. Холмы вгрызались зубцами елей в густеющий мрак над землей. Алф Хеллот снова был в лагере рабочей молодежи. Выстроившись кольцом вокруг костра, они пели про хлеба, что растут. Совсем не в его духе слова. А вот же, запомнились, и мелодия красивая. Это была первая встреча Алфика с хлебами, с елями, с присущим жителям восточных областей обостренным восприятием природы. И он пел вместе со всеми. Про молодых, которым предстояло пожинать то, что было посеяно Авг. Хеллотом и другими.
Он выехал на шоссе. Большая, тяжелой довоенной модели машина вплела свет своих фар в поток, направляющийся к центру, и сама покатила туда же. Тормозные огни — последнее, что увидела Констанца Хеллот из голого окна. Два уголька вспыхнули в облачке выхлопа — и погасли, сгинули совсем.
Дорога была свободна. Путь открыт, жми на всю катушку. Два часа спустя Алф Хеллот задвинул фонарь кабины, пристегнулся ремнями и, сменив баранку на штурвал, оторвался от земли.
MAYDAY
— Я звоню из Будё. Долго говорить не могу.
Связь работала плохо. Еле слышно, хотя она кричала:
— Будё! Ты сказал — Будё?
Его пальцы перебирали провод, по которому сочился крик, крутили его, вязали узлы.
— Это конец, — сказал Алф Хеллот черной трубке. — Навсегда. Смерть не почтовая станция, как тебе представляется. Где мы просто меняем лошадей и скачем дальше, куда нам назначено — вверх или вниз. К вечному блаженству или прямехонько в преисподнюю. Это конец, бесповоротный конец. Больше ничего.
Долго звенела тишина, прежде чем провод снова донес слова издалека.
— Есть один богослов, — послышался наконец голос Линды. — Католик, между прочим. Ранер, Карл Ранер. У него поразительные суждения по этому вопросу. Когда мы умираем, говорит он, это вовсе не означает, что душа отделяется от тела и обретает вечную жизнь. Напротив, человек никогда не освобождается от слагающей его материи. Слово ведь стало плотью и кровью. Умирая, мы не покидаем материальный мир. Только глубже в него проникаем. Наше мертвое тело сливается воедино с миром. Это и есть спасение. Слиться воедино с миром — значит слиться с Богом. Все мы христиане, и милость Божья распространяется на всех. Я думаю, Алфик, что и отец твой спасен. И то, что мы видели на Восточном кладбище, — не конец.
Алф Хеллот:
— Гниение и спасение — одно и то же? Ты это хочешь сказать.
— Алфик! — В голосе Линды звучала скорбь. — У тебя светлая голова. Слишком хорошая, чтобы все время прятать ее под шлемом. Слишком светлая, чтобы служить боеголовкой. Я только пыталась сказать тебе о твоем отце. Что я его по-настоящему уважала. И что мы были не так уж далеки друг от друга, как он думал и как ты думаешь. В том смысле, что мы оба стремились к познанию. Познанию мира, чтобы изменить мир. А стремление к познанию неотрывно от признания реальности. Единственный пусть к познанию Бога для нас, людей, лежит через реальность, через окружающий мир, нам надлежит открыть наше тело миру и слиться с ним.
Алфик вдруг отчетливо увидел окружающий его конторский интерьер, капли дождя на окне, серые летные полосы и камуфлированные казармы за окном. Быстро произнес:
— Я должен кончать. Хорошо, что поговорили. Позвоню еще из Бардуфосса.
— Алфик?
Вопрос из черного аппарата повис на тонкой ниточке.
— Да.
— Одна цитата напоследок. Шекспир: «Love is not love — Which alters when it alteration finds — Or bends with the remover to remove» [6]
Алфик осторожно положил трубку на рычаг, но со мной связь не прервалась. Оборудование станции подслушивания в толще горы под Рейтаном включало и коммутатор, и дешифровальную аппаратуру. У меня были длинные уши и свободные линии.
* * *Рука капитана Алфа Хеллота все еще лежала на телефонной трубке.
Ничто не сравнится с одиночеством — глухим одиночеством в пять часов, когда рабочий день окончен, а ночь с обещанием сна лежит за пределами китайской стены циферблата, опоясывающей наши собственные Срединные Царства.
Он поднял руку.
Посмотрел на хронометр на запястье. Опустил руку и снова взял трубку. Набрал другой номер, меньше цифр, и ставки ниже.
Ему ответила столовая. Повар мог предложить морского окуня с пюре из кольраби, вареным картофелем и маргарином. На десерт кукурузная каша. И тут ничего утешительного. Хеллот сказал спасибо и положил трубку. На мысу за окном, рябым от дождя, тянулись вдаль летные полосы, теряясь в морском тумане. Полным ходом шли работы по расширению ВПП и строительству новых помещений. Целые эскадрильи должны были расположиться в рассредоточенных подземных ангарах. И время не ждало. Работали сверхурочно. Хеллот видел рабочих с красно-белыми рейками и геодезистов, которые, зажмуря один глаз, горбились над растопыренными треногами теодолитов. Синий тягач тянул по рулежной дорожке длинную вереницу тележек, направляясь к рейсовому самолету на стоянке.
— Наверно, вы будете отмечать завтрашний день, капитан?
Хеллот медленно развернулся вместе со стулом. Теперь он сидел спиной к письменному столу и окну, а перед ним переливался красками роскошный букет из звезд и нашивок. Сам инспектор ВВС, генерал-майор Эг, и его молодой коллега в генеральском чине, Тюфте-Юнсен. Далее, командир базы — полковник Хейне-Эриксен, начальник его штаба — майор Колбьёрн Люнне и административная группа в лице подполковника Спирдала. И наконец, полковник Рёрхолт из службы связи вооруженных сил.
Будет ли он праздновать 1 Мая? От Дня международной солидарности трудящихся мысли Алфика перебросили мостик к дню похорон. Весна и похороны хорошо совмещаются. Когда земля раскрывается после долгой зимы, самое время для похорон. Авг. Хеллот не хотел, чтобы его прах доставили в Ловру и там предали земле. Но и кремацию не признавал. А чтобы все было честь по чести: добротный гроб и погребение в земле. Восточное кладбище в Осло. Струи песка на крышку гроба. Пустые заверения священника. Венки — от профсоюзного секретариата, от партии, от химического концерна, от родных. Авг. Хеллот пал одним из первых. Но и когда остальные падут, дело их поколения будет жить. Соратники Герхардсена: Хокон, Мейсдалсхаген, Магнхильд Хагелиа, Конрад, Ментсен, Азак. Созданная ими Норвегия будет жить дальше.
— Ты улыбаешься? — заметил начальник штаба.
В самом деле? Хеллот сказал:
— Да, в нашей семье такая традиция. В день Первого мая отмечать единство и международную солидарность рабочего класса. Против диктатуры и тоталитаризма.
Начальник штаба не унимался. Он явно хотел завести Алфика.
— Но социал-демократы, особенно молодежная организация, сильно заражены пацифизмом. В том, что касается политики безопасности, на них положиться нельзя.
Алф Хеллот ответил:
— В мирное время мы, военные, очень уж подвержены консервативному мышлению. Послушать вас, так мир чересчур затянулся.
Командир крыла был настроен философически.
— Человек — жалкое творение, — примирительно произнес он.
— Мы голодаем, терпим нужду, — иронически подхватил интендант.
Офицер разведслужбы, который до сих пор молчал, решил все же высказаться:
— Рабочие, нерабочие. Будто не все работают. Все утром встают с кровати и отправляются на работу, всяк на свою. Я так считаю: жизнь общества зависит от циркуляции денег.
— С рабочим классом все ясно, — вступил в разговор один капитан, немногим старше Хеллота. — А что такое буржуазия? Буржуа — от латинского «бургус»: укрепление, замок. Стало быть, буржуи — те, что в замках живут? А где они, замки эти? Дома да хижины, никаких замков. Разве не так в нашем гимне поется?
Два последних оратора посмотрели на инспектора ВВС, надеясь прочесть на его лице одобрение. Однако лицо генерала Эга ничего не выражало. Представитель службы связи тоже воздержался от санкции. Радионавигационная станция слушала и пеленговала, предоставляя другим делать выводы.
