Владлен Измозик - «Черные кабинеты» История российской перлюстрации. XVIII – начало XX века
Это требование соблюдали и чины политической полиции на местах. 26 ноября 1914 года начальник Саратовского ГЖУ выговаривал ротмистру Кононову, своему помощнику в Балашовском уезде:
В записке Вашей от 18‐го сего ноября за № 53, а не в рапорте, как это требуется циркуляром штаба Отдельного корпуса жандармов от 10 минувшего октября за № 131, слово «Перлюстрация» незашифровано. Между тем… слово это, как термин, определяющий известный розыскной прием и притом весьма серьезный, не должно писать открыто и даже в тех случаях, когда в какой бы то ни было переписке нужно указать на обстоятельство, определяющееся этим словом, не зашифровывая, таковое должно заменяться фразой «совершенно секретный документ». Поставляя Вам это на вид, предписываю на будущее время принять к строгому исполнению это преподанное мною указание602.
В провинциальных «черных кабинетах» выписки делались в двух экземплярах. Один направлялся старшему цензору в Петербург, второй – на имя генерал-губернатора. В столице из этих выписок делался отбор для министра. Остальное уничтожалось603. До 1906 года выписки направлялись в специальном конверте. Например, 18 октября 1894 года А.Д. Фомин сообщал в Москву старшему цензору К.А. Келеру, что «с сегодняшнего дня на Ваше имя будет отправляться конверт для министра № 663»604. Министр внутренних дел часть выписок, по словам А.Д. Протопопова, «представлял на обозрение царя и царицы». Государю он вручал выписки лично или посылал со всеподданнейшим докладом. Александре Федоровне – отдавал лично или передавал через А.А. Вырубову. Много выписок посылалось дворцовому коменданту В.Н. Воейкову. Если верить Протопопову, Николай II «не любил перлюстрации… и ею почти не интересовался», зато государыня «просила сообщать ей выписки, касавшиеся Распутина». Но одновременно бывший министр противоречил сам себе, отмечая, что «наиболее интересовавшие государя выписки оставлялись им у себя»605. Об особом интересе императрицы к перлюстрации вспоминал и С.П. Белецкий. Он, в частности, писал:
Из бесед с [А.А.] Вырубовой я выяснил себе, кто из тех или иных лиц, в какой степени и в силу каких соображений интересует императрицу. И сообразно с этим я прибег к помощи перлюстрации, составив для… [М.Г.] Мардарьева соответствующий список лиц, корреспонденция которых подлежала просмотру. Этот список был дополнен фамилиями лиц, которыми интересовался также и [А.Н.] Хвостов. Материал, почерпнутый из вскрытых писем, а также и сведения из других источников, служили темой для докладов Вырубовой.
Например, из пары перлюстрированных писем настоятеля Царскосельского Феодоровского собора, духовника государя и государыни с февраля 1914 года, воспитателя цесаревича Алексея – отца А. Васильева, который подозревался в том, что «не является сторонником императрицы», было усмотрено «несколько отрицательное его отношение к Распутину». Копия одного из писем отца Александра была передана Вырубовой606. Судя по контексту, этот эпизод относится ко времени совместной службы министра внутренних дел А.Н. Хвостова и товарища министра С.П. Белецкого, с октября 1915 года до февраля 1916‐го.
После 1905 года особое внимание уделялось секретности пересылки материалов из провинции в Санкт-Петербург А.Д. Фомину или М.Г. Мардарьеву. Действительно, если до начала XX века сотрудники «черных кабинетов» в своей деятельности чувствовали себя неприкосновенными и охраняемыми высшей властью, то после 1905 года ситуация изменилась. По словам старшего цензора в Киеве К.Ф. Зиверта, в 1905 году на местах было получено устное указание «уничтожить немедленно весь архив в случае серьезных беспорядков, народных волнений и т. п.»607 Одновременно был изменен порядок пересылки из провинциальных «черных кабинетов» в Санкт-Петербург копий или выписок из перлюстрированных писем, представлявших интерес. Многие годы они посылались в одном конверте на имя старшего цензора Санкт-Петербургского почтамта. 14 июля 1906 года на места был направлен циркуляр за подписью Фомина о новом порядке пересылки копий и выписок в столицу. Во-первых, к ним теперь надо было прилагать реестр, написанный на простой бумаге с указанием числа, месяца, года и номера по следующему образцу: «На имя Солодовникова с текстом (вместо – с химическим текстом); На имя Солодовникова на усмотрение». Во-вторых, предлагалось после вложения в пакет запечатать его чьей‐либо частной печатью и указать фамилию адресата. Затем следовало этот пакет вложить в другой пакет со следующим отношением: «Число, месяц, год. Прилагаемый пакет представляется для препровождения по принадлежности. Имя и фамилия заведующего данным пунктом», запечатать его и на пакете сделать надпись: «В Санкт-Петербургскую цензуру иностранных газет и журналов». Наконец, все это нужно было поместить в третий пакет, адресованный «В канцелярию Санкт-Петербургского почт-директора». Притом второй и третий конверты надлежало запечатывать личной печатью местного старшего цензора608. «Матрешка» из Варшавы делалась немного по‐другому: на первом конверте была надпись «Передать по принадлежности», и он вкладывался в конверт с адресом «В Санкт-Петербургскую цензуру иностранных газет и журналов», помещаемый в свою очередь в конверт «В отдел доставки высочайшей корреспонденции»609.
Но даже такой сложный конспиративный порядок казался не очень надежным. К.Ф. Зиверт 14 марта 1907 года обратился из Киева к столичному руководству с письменным сообщением о том, что начальник почтового округа предупредил его о необходимости «при отправке пакетов от Киевской цензуры соблюдать крайнюю осторожность». Он советовал Зиверту, во‐первых, сдавать пакеты на почту с надписью «От начальника Киевской почтовой конторы» (в этом случае они вместе с корреспонденцией «Высочайших особ», в особом пакете, будут ежедневно отправляться «простым порядком» по адресу «В канцелярию Санкт-Петербургского почт-директора»). Во-вторых, иногда отправлять пакеты с надписью «с документом», но тоже от имени начальника конторы (эта почта шла как заказная корреспонденция). Наконец, он рекомендовал «по возможности избегать подписи и цензурной печати». В результате Зиверт предлагал следующий механизм пересылки выписок и задержанных писем: начальный конверт адресовать в санкт-петербургскую цензуру иностранных газет и журналов, но без указания отправителя и с печатью Киевской почтовой конторы; его вкладывать в следующий конверт с препроводительной бумагой, но без подписи Зиверта, с частной печатью на конверте; все это помещать в третий конверт, адресованный в канцелярию санкт-петербургского почт-директора от имени начальника Киевской почтовой конторы. Кроме этого, предлагалось в секретных бумагах на имя А.Д. Фомина ограничиться словами «Ваше Превосходительство», не упоминая его фамилии, имени и отчества. На письме Зиверта имеется резолюция – по приказанию Фомина написано, «чтобы поступал, как предлагает»610. Спустя десять лет, в марте 1917 года, в ходе обыска в помещении «черного кабинета» в Киеве были обнаружены конверты двух форматов: внутренние, с надписью «В отдел иностранных газет и журналов», и большие, верхние – «В отдел доставки высочайшей корреспонденции»611.
Был и другой вариант конспиративной переписки с петербургским начальством. Копии и выписки вкладывались в конверт с надписью «Его превосходительству С.В. Соколову» (имя этого давно умершего чиновника цензуры использовалось как псевдоним М.Г. Мардарьева). Данный конверт помещался во второй – с печатным адресом «В отдел доставки высочайшей корреспонденции», после чего письмо отправляли в Санкт-Петербург, обычно от имени начальника местной почтовой конторы612. Особый вариант связи, как я указывал выше, существовал для «черного кабинета» в Тифлисе.
Подобные же меры предосторожности принимались при доставке выписок в Министерство внутренних дел. Один из секретарей министра рассказывал: «Ежедневно в кабинет министра подавался мною большой толстый конверт листового формата, запечатанный сургучной печатью с неизвестным мне гербом без инициалов. Сам я приходил на службу в девятом часу утра и уже находил этот пакет у себя на столе». На этом конверте типографской краской была напечатана фамилия министра. Секретарь был предупрежден, что вскрывать этот конверт он не имеет права. На деле внутри первого конверта имелся еще один – с короткой надписью «Его Сиятельству»613. По показаниям А.Д. Протопопова, он получал два экземпляра выписок и один из них пересылал, по заведенному ранее порядку, председателю Совета министров. Но сам же при этом замечал, что «иногда посылал не полный набор, вынимая те письма, которые не хотел ему сообщать, например те, в которых меня особенно бранили». С выписок, представлявших интерес для других министров, снимались копии и отправлялись им614.
