Манфред Кох-Хиллебрехт - Homo Гитлер: психограмма диктатора

Анализ технократами создавшейся в результате нападения Гитлера на Советский Союз ситуации привел их к выводу, что все возникшие проблемы можно решить при помощи хорошо функционирующей программы массовых убийств. Холокост должен был прежде всего облегчить продовольственную проблему. «Хотя необходимыми условиями геноцида были антисемитизм и антибольшевизм, следует учитывать еще один фактор — серьезные экономические причины, которые подстегивали страшную динамику массовых убийств».

Именно панический страх Гитлера перед голодом стал главной причиной Холокоста. В декабре 1941 года он заявил, что вместо планировавшегося «территориального разрешения еврейского вопроса», т. е. переселения евреев в отдаленные малоприспособленные для жизни районы, будет использован быстрый способ промышленного умерщвления при помощи специального технического оборудования. Еще осенью того же года он признал, что ввиду начала затяжной войны следует пересмотреть программу обеспечения продуктами питания.[43] Фюрер боялся возникновения голода в рейхе, поскольку план поставок провизии из оккупированных восточных областей срывался. Глубокий снег и жестокий холод военной зимы будили первобытный страх и воспоминания о голодных годах молодости. Он решил немедленно уничтожить «лишних едоков», которых после вступления 11 декабря 1941 года в войну США нельзя было больше использовать в качестве заложников.

Печи крематория в Освенциме раскаленными буквами выжгли это географическое название в коллективной памяти человечества. Здесь убивали голодом и газом. Отбор происходил прямо на железнодорожной платформе. Одни сразу же отправлялись в газовые камеры, а другим предстояло в течение нескольких недель или месяцев медленно умирать от недоедания и непосильной работы. Фотографии заморенных голодом заключенных концлагеря шокировали мировое общественное мнение. У администрации Освенцима имелось специальное жаргонное словечко для тех, кто был настолько истощен, что больше не мог работать и подлежал уничтожению, таких узников называли «мусульманами». Однако для жертв вряд ли существовала большая разница, погибнуть от газа или голода. Один из переживших этот ад заключенных рассказывал о своем душевном состоянии во время отбора в газовую камеру. Его больше не интересовало, останется он жив или будет убит: «Я хотел испытать последнюю радость, прежде чем умру. Единственным, что меня волновало, — была еда! Еда! Умереть сытым! Я так страдал от голода, что не мог думать ни о чем другом!»[44]

Убийства посредством работы и голода стали, по словам Петера Лонгериха, «столпом политики уничтожения».[45] Программа эвтаназии осуществлялась не только посредством эффектного отравления газом в душегубках, но и при помощи тихой смерти от голода, которую в немецкой психиатрии начали практиковать еще во время первой мировой войны.[46]

4. СТРАСТИ ГИТЛЕРА: СЕКСУАЛЬНОСТЬ

4.1. Требования к выбору супруга

Немецкий диктатор выпадал из общепринятых рамок и в сексуальной сфере, что вообще не имеет исторических аналогов. Убежденный холостяк вступает в брак, длящийся всего несколько часов, в течение которых он заботится не об исполнении своих супружеских обязанностей, а о составлении политического завещания. Все это заканчивается двойным самоубийством, трупы молодых заворачивают в ковры, обливают бензином и сжигают. Даже с учетом того, что в истории культуры есть примеры самых разнообразных отношений между мужчиной и женщиной, поведение Гитлера, причем не только ужасный конец столь короткой супружеской жизни, но и все его предшествующие отношения с противоположным полом, совершенно не похоже на что-либо известное науке.

Представления о нормах взаимоотношений полов различны в разных культурах и не раз менялись на протяжении западноевропейской истории. Маргарет Мид и другие, пожалуй, даже более компетентные антропологи на наглядных примерах из жизни примитивных обществ продемонстрировали современникам, что кроме их иногда слишком наивной схемы «мальчик встречает девочку» существует множество совершенно иных типов поведения.[1]

Начиная с Франции, где впервые было достигнуто цивилизованное регулирование рождаемости методами контрацепции, в течение XVIII в. во всех западных странах распространилась революционная идея, согласно которой предпосылкой для бракосочетания является взаимная любовь, состояние, которое не очень легко поддается точному психологическому определению. Эта идея довольно скоро утвердилась в голове каждого европейца. Великие оперы XIX столетия при помощи лучших выразительных средств музыки пропагандировали чарующее чувство любви. Герои и героини предпочитали смерть браку с нелюбимым человеком. Самые известные романы этого столетия изображают чувства женщин, несчастных в браке. Мадам Бовари и Анна Каренина не нашли в супружестве любви и теперь имели право требовать ее вне брака, несмотря на все законы, ограничения и предрассудки общества.

Католическая церковь весьма скептически относилась к новомодному требованию выбора супруга по любви. Хорошие дети в вопросе брака должны были подчиняться выбору родителей, как это было во время Рима и Средневековья. Великолепно, если к этому добавлялась и любовь, однако она отнюдь не считалась необходимым условием при заключении брака.

По этому поводу Адольф Гитлер имел весьма определенное мнение, которое он четко изложил в 8 главе «Майн кампф»: «Брак не может быть самоцелью, но должен служить расширению и сохранению расы. Только в этом заключается его смысл и задача».

Адольф Гитлер сформулировал принципы, по которым следовало жить людям в третьем рейхе. В ноябре 1934 года «Райхсаусшлюс фюр Фолькгезундхайт» предложил вниманию молодых женщин десять основных требований к выбору супруга. Так, среди всего прочего писалось, что краткий миг страсти не есть «настоящая любовь» и «брак является не игрой для двоих, а длительным обязательством, исполненным глубокого значения как для жизни отдельного человека, так и для существования всего народа. Смысл брака заключается в детях и воспитании последующего поколения».[2]

Античность находила любовь, эту основанную на чувствах эстетически мотивированную форму влечения к другому человеку, скорее в отношениях между представителями одного пола. Поэтов вдохновляла страсть более взрослого влюбленного к прекрасному мальчику. Сафо в своих стихотворениях описывает пламенную любовь женщины, разлученной со своей возлюбленной. Абеляр и Элоиза стали первой любовной парой современного образца. Испытавший всю силу новых чувств средневековый монах, которому так жестоко отомстили родственники его возлюбленной, объяснял столь необычно сильную любовь мужчины к женщине тем, что Элоиза, получившая классическое образование, ранее не доступное представительницам слабого пола, стала очень похожа на юношу.[3]

Решающие периоды развития Европы всегда идут рука об руку с кризисами сексуальной идентификации. Так, эпоха Ренессанса во Флоренции сопровождалась расцветом гомосексуализма. Созданный Боттичелли женский образ представлял собой воздушное, нежное и почти безгрудое существо. Особенности эротических наклонностей жителей Флоренции были настолько хорошо известны к северу от Альп, что в Германии слово «флорентиец» и «гомосексуалист» стали синонимами.[4] Позднее дело зашло так далеко, что в XV в. более половины проживавших в городе мужчин по меньшей мере однажды имели гомосексуальный контакт, причем не особенно скрывали это.

Разумеется, при этом речь шла почти исключительно о сексуальных контактах между мужчинами старше 20 с мальчиками в возрасте между 12 и 18 годами. Причем это считалось предосудительным только для мальчиков, поскольку они играли пассивную женскую роль. Как самостоятельная форма сексуальной идентификации, основанная на равноправии и примерно равном возрасте партнеров, гомосексуализм возник только в XVIII в. в Париже. В течение следующего столетия он стал субкультурой, противопоставившей себя гетеросексуальному обществу, которая распространилась прежде всего в Северной Европе. На юге в течение еще долгого времени господствовала древняя форма средиземноморской педерастии.

Сексуальные предпочтения европейцев изменялись с течением времени. Во времена барокко в моде были блеклые, анемичные женщины, похожие на мальчиков. Глаз радовали только румяные фигуры Рубенса с пышными бедрами и громадными грудями.

Эпоха Великой французской революции и последовавшие за ней потрясения, ставшие осевым временем европейской культуры, вызвали в Германии кризис сексуальной идентификации. В то время как Фридрих Шиллер в «Песне колокола» (1799) воспевал традиционную роль женщины в обществе: «И в доме правит умелая хозяйка…» — романтики уже искали новые перспективы половых отношений. Роман «Люсинда» Фридриха Шлегеля потряс прямотой, с которой в нем обсуждались интимные стороны жизни. Мужское патриархальное общество начало медленно меняться. Талантливые и грозные женщины стали бороться за свое место на интеллектуальной сцене.[5]