Виктор Тамман - В черной пасти фиорда
Продвигаемся в глубь залива. Время от времени подвсплываем, и я внимательно вглядываюсь в перископ, фиксирую каждую мелочь, которая может пригодиться при выполнении задачи.
Производим сложные маневры, обходя надводные и подводные опасности. Не доходя до мелководной вершины фиорда, где впадает небольшая речка, поворачиваем вправо. Идет третий час пополудни, а уже совсем темно. Но я успеваю разглядеть в перископ вход в бухту, которую ищем. До ночи остается довольно много времени, и было принято решение лечь на грунт.
Звучит команда, все занимают места согласно расписанию, и лодка на самом малом ходу начинает углубляться. Но едва она касается дна, как раздается громкий скрежет и визг.
— Что такое? — беспокоится старший инженер-механик.
— Нарвались на кораллы, — поясняю Александру Николаевичу. — Вот уж не везет так не везет — они очень редко здесь встречаются, и угодить на них — это просто свинство[8].
На жестком ложе подводная лодка слегка покачивается (крупная зыбь, заходящая в фиорд, достигает и нашей 30-метровой глубины), корпус лодки трется о жесткие ветви известковых полипов, издавая невероятную какофонию.
— Такое и глухой услышит, не говоря уже о немецких гидроакустических станциях, — ворчит вполголоса Афанасьев.
Тут же снимаемся с грунта и переходим на другое место: ложимся на песочек, как на пуховую перину.
Ко мне в каюту заходит главстаршина Алексей Карпенко.
— Есть задумка, — говорит он. — Пока лодка на грунте, провести партийное собрание. Вы не против?
— Нет, конечно. Но о чем? Ведь задачи коммунистов обсуждались перед выходом в море…
Карпенко поясняет: в партийную организацию во время похода поступило пять заявлений. Люди стремятся связать свою жизнь с ленинской партией.
— Время выбрано удачно. А как посмотрит на это представитель политотдела?
— Я «за», — слышится голос Новикова, появившегося в дверях. — Ну, а если возникнет опасная ситуация, прервем собрание.
Обговорив время и место собрания, Новиков и Карпенко уходят — им надо тщательно подготовить это важное мероприятие. А я невольно задумываюсь. Вспоминаются юношеские годы. Шестнадцатилетним пареньком — это было еще в период гражданской войны — я вступил добровольцем в Красную Армию, служил телефонистом в роте связи одной из частей московского гарнизона. Там, в армейской семье, получил первую политическую закалку. После демобилизации, в 1922 году, был принят в комсомол, а лет пять спустя — кандидатом в члены партии, а потом и в члены ВКП(б).
В первом отсеке собираются коммунисты. Рассаживаются кто где — одни на разножках, обтянутых парусиной, другие, подложив ветошь, на трубопроводах, на маховиках клапанов… Замечаю: среди участников собрания немало краснофлотцев и старшин. Партийная прослойка среди личного состава увеличилась.
Повестка дня — прием в партию. Первым рассматривается заявление кандидата партии А. С. Пухова, старшины группы торпедистов. Его все знают: сын рабочего и сам рабочий, на заводе он вырос до крупного специалиста — испытателя торпед. Плавал на подводной лодке «Л-3». Лучшего мастера торпедного дела, пожалуй, и не сыщешь. Секретарь партийной организации не спеша зачитывает его заявление, рекомендации (одна из них моя), другие документы. Он характеризует Пухова положительно: кандидатский стаж явился для него школой партийности. Пухову задаются вопросы, о нем говорят коммунисты — и опять не спеша, как будто собрание проходит не на дне морском. Что ж, прием в партию — дело серьезное.
Коммунисты единогласно принимают Александра Пухова в члены ВКП (б).
На собрании были приняты также: в члены партии — старший краснофлотец Иван Мазуров, кандидатами — боцман Павел Каравашкин, старшие краснофлотцы Георгий Бабошин и Иван Пухкало. Все они классные специалисты, политически грамотные, проверенные в боевых походах люди.
Около 21 часа всплываем и двигаемся в надводном положении. Темно. Высокие горы стоят перед нами черной, непроницаемой стеной, к которой мы начинаем приближаться. Ни щели, ни просвета, а мы подходим все ближе и ближе. Кажется, форштевень вот-вот ткнется в отвесные скалы.
— Не вылетим на камни? — спрашивает стоящий рядом со мной старпом.
— Не должны. Перед покладкой на грунт штурман записал пеленг, по нему и пойдем.
Входные гранитные мысы, похожие на столбы, открываются в непосредственной близости, и мы проскальзываем между ними в бухточку. Здесь подводному минному заградителю тесновато. К тому же кругом торчат банки и рифы, а их ограждение отсутствует или его не видно в темноте. Словом, маневрировать придется с большой осторожностью: посадка на мель в чужой бухте — наша гибель.
Видимость улучшается благодаря снегу. Он лежит сплошным покровом на южном низменном берегу, а в горах, на пологих склонах и в расщелинах, держится пятнами или полосами. Бухта просматривается довольно четко: виднеются строения, небольшой причал. Позднее мы обнаружили еще и прибрежное шоссе.
Лодка разворачивается носом на выход — при первых признаках опасности она сможет тут же покинуть бухту. Медленно идем задним ходом, пока корма лодки не приблизилась к береговым камням. Кажется, ничего подозрительного, кругом тихо и спокойно.
Вызываю для опознания местности представителя разведотдела и норвежца. Старик сразу узнает родной край, улыбается, кивает головой и что-то говорит лейтенанту. Тот перевел:
— Он подтверждает, что это именно та бухта, где мы должны встретиться с его товарищами. А вот и пристань, от которой отойдет шлюпка.
В такой ситуации держать лишних людей на мостике нельзя, и они спускаются вниз.
— Подать условный сигнал!
Сигнальщик энергично работает рычагом ратьера, и в темноту узкой полосой света несется сочетание вспышек — точки, тире…
Наступает волнующий момент. Кто там, на берегу? Друзья или злобный враг? Вспоминается разговор с Виктором Хрулевым, командиром «малютки». Его лодка подошла к вражескому берегу, чтобы принять разведчиков, выполнивших боевое задание. Был подан условный сигнал. А вместо ответа по лодке ударили гитлеровцы — зацокали пули, загудели артснаряды. Корабли противника пытались запереть лодку в заливе и уничтожить. С трудом подводники вырвались из расставленной ловушки и вернулись в базу.
Мы ждем ответа на сигнал. А ответа нет — ни хорошего, ни плохого. Проходит час… Удерживать лодку становится все труднее. Ее сносит ветром и приливным течением. Приходится почти беспрерывно подрабатывать машинами.
Проходит еще час. Увы, на свои запросы мы так и не получаем отзыва. Русская пословица гласит: «Ждать да догонять хуже нет». Не знаю, как в отношении «догонять», но «ждать» действительно тяжело. В этом мы теперь воочию убеждаемся. Достается всем членам экипажа, в том числе и сигнальщикам, ведущим круговое наблюдение. Их напряжение — и физическое и моральное — на пределе.
— Товарищ капитан третьего ранга, — слышу я шепот Мазурова, — какие-то «глаза» смотрят на нас с берега!
Ну, думаю, неужели сигнальщику начинает уже казаться?
— Посмотрите чуть правее, — уточняет он. — Вон там…
И мне вначале кажется странным: по заснеженной равнине двигаются две лиловые точки. Они чуть подмигивают, временами исчезают, но явно приближаются к нам.
— Эх, морячки! Забыли сухопутье. Солдат сразу догадался бы… Это же автомобиль с затемненными фарами.
Машина тем временем выезжает к бухте и несется вдоль берега. Молча следим за ней, готовые ко всему. Но вот наконец она исчезает.
— Стоило фрицам остановиться на перекур, и они заметили бы нас, — говорит, с облегчением вздыхая, старпом Редькин.
— Господам офицерам не до наблюдения: спешат на встречу Нового года, — добавляет Ямщиков.
Становится совсем светло — в небе заполыхало северное сияние. Наше пребывание в бухте теперь связано с риском. Но что делать — задание есть задание. Стою на мостике. Реглан на рыбьем меху — холод пронизывает насквозь. Душит кашель…
Близится полночь. На мостике появляется Новиков.
— Вы поздравите экипаж с Новым годом или это сделать мне?
Но я не могу оставить мостик. Условливаемся: Новиков пройдет по отсекам, поздравит экипаж, а потом вместе сделаем обход корабля.
…Второй час ночи. Люди по-прежнему — пятый час — стоят на своих постах по боевой тревоге. А партизан нет.
Становится очевидным — по какой-то причине они не смогли прийти. Время разумного риска, без которого не обойдешься на войне, давно кончилось — наше пребывание в бухте теперь уже ничем не оправдывается.
Команда, как я считал, крайне нуждалась в отдыхе. Штормовые дни, минная постановка, томительное ожидание партизан — все это вымотало людей. Решаю: лечь на грунт, дать возможность экипажу подкрепить свои силы в спокойной обстановке. Ведь наступил Новый год.
