Николай Жогин - По следам преступлений
— Ваша правда, Вера Николаевна, — согласился, наконец, Мулерман, — будем думать, будем искать нераскрытые резервы.
— Ну вот и славно, — улыбнулась главврач, — значит, договорились.
На этом пятиминутка закончилась, и все разом разошлись.
— Нет, Семен Михайлович, — высокопарно сказал Мулерман своему начальнику, беря его под руку, — я вижу, что могучую поступь прогресса нам не остановить.
— Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду прямое указание начальства о дальнейшем развитии нашего предприятия. Зайдемте к вам в кабинет, — предложил он, — это разговор не для всех.
В кабинете Торчинского Мулерман дал волю своей богатой предпринимательской фантазии.
— Нужны новейшие трикотажные машины, — говорил он, возбужденно расхаживая по маленькому кабинету. — Это раз. Нужна отличная, высокосортная пряжа. Чистая шерсть. Это два. Больным требуется осмысленный труд.
— Раз, два, три! — оборвал его Торчинский. — А где деньги? Вы же знаете, сколько отпускают нам по смете, — кот наплакал. А у горздрава больше копейки не выпросишь.
— Приведите в действие весь ваш фосфор, Торчинский, — сказал начальник ведущего цеха. — Именно наличием фосфора в коре головного мозга мы отличаемся от животных. Вы когда-нибудь изучали такую науку, как политическая экономия, часть первая?
— Вы же знаете, у меня есть диплом.
— При чем тут формальности? Я говорю вам о деле. До сих пор мы имели только доход с нашего небольшого социалистического предприятия…
— А, слезы! — поморщился Торчинский. — Какие там доходы…
— И ничего не вкладывали для развития средств производства, для дальнейшего расширения производственных мощностей, — не слушая его, докончил Му-лерман.
— Поясните вашу мысль, — попросил Торчинский.
— Охотно. Придется организовать на ходу маленький семинар по политической экономии. Жаль, нет здесь нашего главного врача, она имела бы право поставить галочку в отчете и хорошо выглядеть в высших горздравовских инстанциях.
— Бросьте трепаться, — поморщился Торчинский. — Если у вас есть конкретные предложения, выкладывайте.
Но Мулерман не торопился. Он уже вошел в роль наставника. Он даже перестал бегать по кабинету, а встал за стол, как за кафедру, и глубоко задумался. Торчинский по опыту знал, что в такие минуты этому философу лучше не мешать.
— Прибавочная стоимость, — начал Мулерман, — есть то главное звено, которого нам недостает. Но для ее создания необходима коренная перестройка всего технологического процесса, усовершенствование и замена устаревшего оборудования. А это, как известно, потребует серьезных капитальных затрат. Нужен изначальный капитал. Однако у нас есть полная гарантия, что прибавочная стоимость будет образована, когда производство заработает в новом ритме.
— Объясните попроще, — попросил Торчинский.
— Можно своими словами. Мы приносим сюда свои монеты, кто сколько может, и на них закупаем новые станки и приличную шерсть. Даем все это нашим дорогим шизофреникам. Они работают. Мы реализуем товар и получаем тугрики. Барыш делим.
— Как?
— Не по чинам, разумеется, а соответственно взносу. Введем акции. Принципы, проверенные многолетним опытом предков.
— Но если я куплю станок, то получается, что он уже вроде бы мой собственный? — недоверчиво спросил начальник мастерских.
— Не будьте ребенком, Торчинский, частная собственность на средства производства в нашей стране давно отменена. Вы что, не слыхали об этом?
— Значит, надо брать на баланс?
— Разве так трудно написать бумажку?
— А продукция?
— Что продукция? Как мы делали до сих пор, так будем делать и дальше. Часть пойдет прямо, часть — налево, часть — направо.
— Но продукции будет больше?
— Значит, больше пойдет налево. Вот так и образуется прибавочная стоимость — краеугольный камень любого уважающего себя предприятия. Вы что-нибудь поняли?
— А сырье?
— Разве я вам не сказал? Надо найти нужных людей и закупить за наличные франки то, что нам нужно, а не то, что нам суют на базе.
— Опять расходы?
— Не скупердяйничайте. Вы же состоятельный человек. Возьмите карандаш. Посчитайте, что получится. Новое оборудование, закупленное за наши кровные, окупится через два месяца после того, как психи станут на лечебно-трудовую вахту в новых условиях.
— Надо подумать.
— Думайте, Торчинский, но учтите: время и наш главный врач неумолимы. Они нас торопят. И они, как всегда, правы.
На этом необычный экономический семинар закончился.
Начальник мастерских переводил теорию на практические рельсы два дня. На третий он вызвал к себе начальника ведущего цеха и сказал:
— Я согласен. С чего начнем?
Мулерман молча вынул из потертого портфеля несколько листов бумаги и положил их на стол.
— Договор? — испугался Торчинский.
— Зачем вверять свои судьбы истории и ОБХСС? Мы джентльмены. Нам достаточно слова. Это письма на фабрики, просьба по-братски поделиться оборудованием с соседним предприятием, борющимся за звание.
— Но мы же такие письма писали не раз. Что толку?
— Эти я повезу сам. Снимайте с книжки ваши гульдены, они пригодятся во время высоких переговоров. Не бойтесь, все будет по-джентльменски.
В число акционеров было решено принять главного бухгалтера Портнова, главного механика Губанова и заместителя начальника мастерских Святского. Люди свои, проверенные.
С крупной суммой дукатов в потертом портфеле основатель фирмы и главный держатель акций Мулерман выехал в Курскую область, в служебную командировку. Пункт командировки — Глушковская фабрика, цель — новые трикотажные станки, которые фабрика получила совсем недавно. Это, так сказать, неофициально.
Два дня начальник цеха из Москвы, приехавший согласно командировочному предписанию за опытом внедрения новой техники, толкался по фабрике, внимательно приглядываясь к людям. Письмо — слезную мольбу о помощи мастерам, больным психическим расстройством, Мулерман пока никому не показывал.
На третий день московскому гостю приглянулся начальник снабжения Воловой. Надо же случиться такому приятному стечению обстоятельств: начальник снабжения имел пониженное давление, а у москвича было как раз повышенное. Сразу же определилась тема для разговоров — можно ли то, а можно ли это. Оказалось, что и тому и другому не противопоказаны овощи, манная каша и категорически запрещен коньяк.
Выяснилось также и другое счастливое совпадение— начальник снабжения в субботу собирался в Курск, а Мулерман, хотя командировка еще и не кончилась, с удовольствием может составить брату гипертонику компанию, чтобы, так сказать, выпить рюмку-другую манной каши и закусить маринованным огурчиком.
В этом месте последовало обоюдное «ха-ха-ха», и в субботу в середине дня такси уже катило двух веселых гипертоников в областной центр.
Командированный за опытом Мулерман не ошибся в начальнике снабжения. Воловой был тертым калачом. Он лениво потягивал молдавский коньяк и ни о чем не расспрашивал столичного гостя. А тот, выпив рюмку, повел речь издалека: подробно изложил причины психических заболеваний на данном отрезке времени; упирал главным образом на то, что в наш век — век бешеных скоростей, век грандиозного развития техники — в корне изменился ритм жизни современного человека.
— Вы возьмите простую вещь, — говорил он, — наш с вами прапрадед топал из Курска в столицу за песнями на своих двоих и преодолевал это расстояние за десять-двенадцать дней. Потом на транспорт пришла гужевая, тягловая сила. На лошадке наш дед покрывал этот путь за неделю. На смену лошадке идет паровоз-электровоз. Я приехал сюда в мягком вагоне с постельными принадлежностями за пять часов. А самолет летит всего сорок минут. Вам едва успеют подать кофе.
— Все это правильно, — сказал Воловой, потягивая коньяк, — но зачем вы мне это рассказываете?
— Я вам рассказываю это для того, — пояснил Мулерман, — чтобы вы поняли, что делает этот прогресс с простым человеком. Техника шагает семимильными шагами, а человеческий организм совершенствуется куда более медленными темпами. Наше сердце, как и сердце нашего прапрадеда, способно отбивать восемьдесят-девяносто ударов в минуту, но не больше, а легкие вмещают воздуха ровно столько же, сколько они вмещали у нашего далекого предка.
— И что же из этого?
— А то, что организм не выдерживает ритма эпохи и дает сбой, как говорят большие знатоки на московских бегах. У одних, как у нас с вами, появляется гипертония и ограничение на коньяк и прочие удовольствия жизни, другие получают вывих мозгов и попадают в наши мастерские. Они надеются с нашей помощью, с помощью умного труда снова стать полноправными гражданами нашей Родины и, как равные, пить коньяк и любить женщин. Наша задача — поставить им мозги на место…
