Александр Бренер - Что делать? 54 технологии сопротивления власти
8. Технологии сопротивления: кусать
Во времена танков и пограничных десантов баррикады как техника сопротивления выглядят несколько старомодно. А что можно сказать по поводу такой архаичной и «варварской» техники, как укус? Старики, женщины и дети иногда прибегают к этому способу, чтобы противостоять насилию и произволу. Боксер Майк Тайсон откусил кусочек уха у своего противника. Здесь мы опять входим в область технологий, связанных с непосредственными физическими контактами, с межличностными отношениями.
Сначала нам хотелось бы вспомнить старую художественную акцию американца Вито Аккончи, когда он пытался укусить себя так; чтобы на теле остались глубокие следы, которые художник затем заливал краской, чтобы добиться эффекта татуировки. Укусить самого себя глубоко и больно — это не так уж просто, это требует немалых усилий. Больше того, этот акт выглядит странным, он напоминает нам о существовании трансгрессии. Укусить другого — гораздо легче. Еще легче — откусить кусок свежего творожного торта с вишней, конечно, если у вас есть возможность купить этот торт или получить его каким-либо иным способом.
Можно ли всерьез говорить об укусе как о реальной технике сопротивления в современном обществе, где отношения власти часто «бессубъектны», где власть отправляется не Монархом, не Председателем и даже не Парламентом, а многочисленными и нередко скрытыми, неявными структурами и аппаратами? Кого здесь кусать, на кого здесь направить свою ярость, свое бессилие, свое неистовство?
Речь здесь идет, по-видимому, уже не об осознанных стратегиях и техниках сопротивления, а о бунте тел, о восстании сомы. Властные отношения в сегодняшнем обществе уже очень давно центрированы вокруг тела, понимаемого как машина: его дрессура, увеличение его способностей, выкачивание его сил, параллельный рост его полезности и его покорности, его включение в эффективные и экономичные системы контроля — все это обеспечивается процедурами власти, которые пристально изучают тело и ведают всеми его функциями. Эта дрессура приобрела со временем тотальный характер — контроль над телом стал одним из самых головокружительных успехов современной власти и ее агентов. Медицина, спорт, системы здорового питания, полезные режимы работы и отдыха, туризм, индустрия развлечений специально заведуют телом и регулируют его жизнедеятельность. Однако всякий тотальный контроль всегда имеет свою изнанку. На границах и в зазорах осуществляющейся над телами власти вспыхивают часто дикие и непредсказуемые мятежи, странные и в то же время достаточно регулярные мелкие бунты и потрясения. Тела начинают вдруг впадать в одичание, погружаться в безумие, становятся чудовищно агрессивными или ломаются, как надорвавшиеся машины. Именно так возникают побоища футбольных хулиганов, так вспыхивают сенсации серийных убийц, так вызревают случаи насилия над полицейскими. Все это и есть укусы бунтующего, выпадающего из-под контроля тела, укусы, наносимые в ослеплении куда попало, неизвестно зачем, лишь бы укусить. Это не техника сопротивления, это вываливание автоматизированного, переконтролированного тела из режима нестерпимой, почти тюремной дисциплины, куда его поместила заведующая телами и их существованием власть. Укусите свою мамочку в утробе — вот вам наш совет.
9. Технологии сопротивления: нетерпимость к государству
Памяти Мишеля Фуко
Есть индивидуумы, для которых существование таких консервативных понятий (и связанных с ними институций), как традиция и иерархия, семья и собственность, порядок и организация, — само существование этих слов, — нестерпимо, невозможно, отвратительно до последней степени. Неспособность и нежелание признать государство — это как бы органическое свойство таких людей, их движущая сила, вектор их существования. Мы именуем их анархистами, хотя это могут быть люди и не принадлежащие к анархистским группам и партиям. Их неприятие государства — это не технология сопротивления, но внутренний стержень их жизни, ощутимый во всех их действиях и словах. Их поступки, подчас весьма противоречивые и не похожие друг на друга, имеют явную типологическую общность. Прежде всего, эти люди не ищут в своей борьбе некоего главного врага или какого-то центрального штаба неприятеля, который нужно было бы уничтожить, но стараются противостоять тому конкретному противнику, которого видят перед собой в данный момент времени. Они ведут непосредственную, прямую борьбу, поскольку критикуют и разрушают те механизмы или институции власти, которые здесь и сейчас воздействуют на людей. Они не ищут решения проблемы в будущем (в грядущей революции, национальном освобождении или конце классовой борьбы), а полагают, что их сегодняшний удар по власти — это и есть решающее действие, настоящее сражение.
Современная теория сопротивления выделяет три принципиальные формы борьбы: 1) против господства (этнического, религиозного или социального); 2) против эксплуатации (которая отчуждает индивидуума от того, что он производит) и 3) против насильственной субъективации (иными словами, против того, что фиксирует идентичность индивидуума и тем самым подчиняет его отношениям власти). В истории три эти формы борьбы существовали вместе или раздельно, но всегда можно было выделить доминантную для конкретного исторического периода форму. Так, например, в ХIХ веке, в эпоху расцвета капиталистических отношений, на первый план вышла борьба против эксплуатации. Однако сегодня борьба против насильственной, принудительной субъективации, против подчинения через политики репрезентации и стратегии идентификации индивидуумов становится все важнее, все актуальнее, хотя две другие формы борьбы не исчезли и не потеряли своего значения. Причина того, что борьба против субъективаций вышла на первый план, кроется в том, что уже с XVI века континуально развивался и достиг самых изощренных степеней развития важнейший тип политической власти — государство. Считается, что государство есть такой тип политической власти, который игнорирует интересы индивидуумов в пользу интересов значительных групп населения, сословий, социальных классов. Однако это не совсем так. Власть государства столь сильна и всеохватна, поскольку она носит одновременно и индивидуализирующий, и тотализующий характер. Контролируется все: отдельный человек, так же как и массы. Современное государство, как показал Мишель Фуко, апроприировало многие технологии власти из христианской пастырской традиции. Так же, как церковная пастырская власть, власть государства ведет гражданина «за руку» всю его жизнь, от рождения до смерти, обеспечивая его существование всем «необходимым»: личной безопасностью, неприкосновенностью собственности, страхованием, образованием детей, медициной, профессией, пенсией и т. д., и т. п. Как и пастырская власть, власть государства осуществляется через «знание»: знание мыслей и чувств людей, знание их желаний и страхов. Это знание в пастырской традиции достигалось с помощью механизма исповеди и других форм производства истины. Власть государства усвоила эти исторические формы и успешно практикует их через научные, литературные, художественные, медицинские и иные дискурсивные практики. Пастырская власть обещала хорошему христианину спасение в ином мире как вознаграждение за послушание в этом. Современная государственная власть обещает лояльному гражданину успех и благополучие в его земном существовании. Пастырская власть настаивала на своем бескорыстии, даже на своей жертвенности. Государственная власть ныне тоже внушает гражданину, что она делает все ради него и его потомства, ради продолжения жизни на земле.
Политическая, этическая, социальная и философская задача заключается сейчас в том, чтобы освободить индивидуума от государства и типов индивидуации, которые государство продуцирует и навязывает человеку. Освободить индивидуума от ложных политик фиксированной идентичности (по полу, по профессии, по национальности, по менталитету), от прозябания в тени государственных институций и их идеологий. Анархисты — это те люди в современном обществе, кто всем своим сознанием и своей деятельностью принадлежат этому освобождению и участвуют в борьбе за него на своих местах. Браво!
10. Технологии сопротивления: носить
Мы возьмем сейчас одно слово, одно понятие: «носить». И попытаемся представить, как это понятие может быть связано с нашей темой: технологии сопротивления. Можно носить дамскую сумочку или рюкзак, корзину с головой убитого врага или автомат, книгу Макса Штирнера или вязаную кофту. Все это может быть ничем — рутиной и механикой ежедневного существования, и все это может стать практикой сопротивления. Например, дамская сумочка. Отстранимся от этого предмета, взглянем на него отчужденно — и мы поймем все значение феминистической теории, всю ее необходимость и оправданность. Пустим эту сумочку в ход в качестве оружия против патриархального преподавателя в университете, против наглого сексиста — вот нам и сопротивленческий праксис! И вы верите этому? Боже, какую чушь мы несем! Носить — это та рутина и та патология ежедневного существования, которые могут неплохо проиллюстрировать всю сложность и запутанность отношений власти в нашей жизни. Монах носит свою рясу, невеста — свою фату, а солдат — свою униформу. Какое удивительное согласие, какая чудовищная покладистость! Но панк, носящий в 90-е годы свою косуху, свои цепи, свои оранжевые волосы, — это тоже вопиющая покладистость и лояльность к власти, только с другого, ложно-диссидентского конца. Или просто кретинизм, позорное недомыслие, тупость? Или неосознанное участие в играх власти? Херня, херня!
