Анна-Лена Лаурен - У них что-то с головой, у этих русских
Причина может быть только одна, заключает Москва: Америка хочет завладеть всем миром. И болтовня о демократии — не более чем прикрытие.
Можно как угодно относиться к подобным рассуждениям, но в том, что русские думают по этому поводу, нет ничего неожиданного или странного. Ожидать, что Россия в одночасье избавится от своего прошлого, своего традиционно великодержавного мышления, своей исторической гордости и ревности по отношению к близлежащим землям, — глупо и наивно.
Поэтому не стоит западному миру удивляться болезненной реакции России на установку систем ПРО в Центральной Европе. Иное было бы чудом.
Но в отношениях между Россией и Западом есть проблемы, которые уже нельзя свалить на безразличие и глупость Вашингтона и Брюсселя. С тех пор как в 2000 году президентом стал Путин, в стране явно поменялись тенденции. Путин внимательно изучил ельцинскую Россию: непомерное могущество олигархов, бесправие, коррупция, нестабильность и непрекращающиеся волнения в обществе — и решил, что ему нужна другая Россия. Россия контролируемая, контролируемая демократия. У Путина всегда было отличное чутье на общественное мнение, и он правильно все рассчитал. Русские были сыты по горло ельцинскими временами и ничего больше не желали, кроме порядка и возможности решить свои проблемы.
Результатом путинской политики стала, бесспорно, большая стабильность и уверенность людей в будущем; но результатом той же политики стали кастрированная демократия и парализующая все области жизни власть бюрократии. В сегодняшней России больше государственных и муниципальных служащих, чем когда-либо со времен падения Советского Союза. Треть всего трудоспособного населения — 25 миллионов человек — занята на государственной или муниципальной службе. Результатом могло стать и стало только одно: коррупция укоренилась как никогда, и самое простое дело, которое нужно решить с государственными или муниципальными властями, оборачивается бумажной волокитой, эффективнейшим образом пресекающей попытки русских соблюдать закон. Зачем подчиняться дурацким правилам, если они существуют лишь для того, чтобы канцелярским крысам было чем заняться?
Стремление Путина усилить контроль лишь подтвердило в глазах русских то, что они и так знали: законы существуют для того, чтобы их обходить или нейтрализовать посредством взяток. Тот, кто пытается следовать правилам, — идиот. Законы созданы не для блага общества, а исключительно для того, чтобы государственные и муниципальные служащие могли портить жизнь простым гражданам.
Следовательно, наплевать на правила, действовать по собственному усмотрению и держаться как можно дальше от всевозможных чиновников.
Сказанное очень важно, так как самая большая проблема России в том, что она до сих пор не является полноценным правовым государством. Правовое государство не может функционировать, если законы и правила существуют только для вида. Граждане должны уразуметь, что соблюдать законы — в их же собственных интересах. Людям необходимо осознать, что есть общественное благо. В России такого осознания нет: граждане не понимают, для чего им служить обществу, которое не служит им. Государственных и муниципальных служащих глубоко презирают, считается, что их единственная задача — заботиться о собственной выгоде и красть столько, сколько получится.
Ни Запад, ни кто-либо иной тут не виноват. Кремль создал все это своими собственными руками. Содержа армию государственных служащих в качестве буфера для населения, руководство просто следит за тем, чтобы владычество бюрократии — вечный бич русского народа — не прекращалось.
Новый президент России Дмитрий Медведев заявил, что «правовой нигилизм» — самая большая проблема страны. Слова очень верные, но, увы, не новые. Путин в начале своего президентства тоже провозглашал, что намерен ввести «диктатуру закона». Однако ему не удалось ни на йоту поднять уважение к закону — наоборот. При Путине правосудие стало полностью зависимым от Кремля. Бизнесмены и другие крупные общественные деятели, открыто критикующие Кремль, могут быть уверены, что рано или поздно предстанут перед судом. Суд гарантирует обвинительный приговор, если подсудимый не готов договориться с Кремлем, то есть впредь держать язык за зубами.
Дмитрий Медведев — кандидат юридических наук, и ему должна претить эта юридически-политическая анархия. Он свободен от путинского прошлого, КГБ, которое сделало последнего параноидально подозрительным по отношению к любой критике. Но попытка искоренить путинское наследие потребует от Медведева невероятной личной силы, такой же силы, какую демонстрировал Ельцин в свои лучшие времена. Ельцин до сих пор остается единственным российским лидером, допускавшим критику в свой адрес, к тому же очень личную, в форме оскорбительных нападок. При нем правосудие было таким же коррумпированным, как и теперь, но он никогда не пользовался им, чтобы свести счеты с теми, кто злословил в его адрес.
В этом, в частности, разница между режимами Ельцина и Путина. Какие формы примет режим Медведева, мы пока не знаем. Но в любом случае ясно, что Медведев не сможет избавиться от наследия Путина в одночасье.
Натянутые отношения Путина с оппозицией при существующем порядке привели к вдвойне тяжелым последствиям. В стране царит истеричный страх по отношению ко всем видам оппозиции — страх, для которого нет никаких реальных оснований. Оппозиция слаба и не имеет поддержки в широких слоях населения. Большая часть русских искренне симпатизирует Путину и поэтому принимает назначенного Путиным престолонаследника Дмитрия Медведева. Россияне в большинстве своем одобряют принципы Путина: сильная Россия и сильное руководство. Так что популярность бывшего президента связана не только с тем, что Кремль контролирует все телеканалы.
Но Кремль убежден в том, что проблемы могут создать экс-чемпион мира по шахматам Гарри Каспаров и национал-большевик Эдуард Лимонов. Больше всего правительство напугано переворотами в Грузии и на Украине: российское руководство свято верит, что грузинская революция роз в 2003 году и украинская оранжевая революция 2004 года были от начала до конца срежиссированы США. Ничего подобного в России случиться не должно. Поэтому против Каспарова, Лимонова и еще нескольких тысяч демонстрантов-демократов следует заранее принять меры.
В марте 2007 года я участвовала в освещении оппозиционной демонстрации в Санкт-Петербурге. Это была одна из тех демонстраций, что были так жестоко подавлены милицией; после нее прошло еще несколько, две из которых я освещала в Москве.
Подобные демонстрации подавляются одним и тем же способом: общее число милиционеров и омоновцев как минимум равно числу демонстрантов. Сотни грузовиков и переносных металлических ограждений образуют железное кольцо вокруг места, где должна была проходить демонстрация. Всем участникам приходится пройти через металлодетекторы. Каждый пришедший попадет в руки накачанных парней из ОМОНа. Омоновцы — в высоких кожаных ботинках, в шлемах с плексигласом, с грозного вида овчарками на поводках.
И все это — ради нескольких сотен, самое большее тысячи бедных-несчастных демократов-активистов.
Невозможно было не задаться вопросом: чего же так боится власть?
Чем чаще проходили демонстрации, тем больший интерес к ним проявлял западный мир. Вскоре можно было констатировать, что число журналистов на демонстрациях приближается к числу демонстрантов. Это выглядело несколько абсурдно. Если бы Кремль позволил демонстрантам митинговать спокойно, западные журналисты постепенно потеряли бы к ним интерес, но теперь присутствовать при любом выступлении диссидентов стало делом чести для всех верных своему долгу корреспондентов из Европы, США и Японии.
Чем больше журналистов, тем выше вероятность столкновений и кровопролития. Их-то мы и получили: последний московский Марш несогласных в конце ноября 2007 года, когда проходили выборы в Думу, закончился десятками арестов. Один юноша умер, скорее всего от ран, нанесенных милиционерами.
Практически на каждую демонстрацию являлись незваные гости — прокремлевское молодежное движение «Наши». Активисты «Наших» мешали ораторам, выкрикивая оскорбительные замечания в огромные громкоговорители, которые удивительным образом оказались установленными рядом с местом проведения митинга. Было ясно, что Кремль готов чинить любые препятствия активистам-демократам: нормальному ходу демонстрации мешало не только непомерное количество стражей порядка, но и простое дуракаваляние. То, что тысяча демократов-активистов не могли спокойно провести митинг, подвергаясь нападкам прыщавых юнцов, выглядело не просто издевательством — это выглядело откровенной низостью.
