Владимир Дайнес - Конев против Манштейна. «Утерянные победы» Вермахта
Относительно характера возможной будущей войны высказывались различные точки зрения. Но большинство военных теоретиков и военачальников исходили из того, что маневренные и позиционные формы борьбы придется органически сочетать. Так, М. Н. Тухачевский, анализируя Временный Полевой устав РККА (ПУ-36), подчеркивал:
«…В будущей войне позиционные фронты вполне возможны, если будут недооценены средства современной обороны, если не будут созданы в необходимых размерах наступательные средства борьбы и если войска не будут достаточно обучены сложному искусству современного наступательного боя».[17]
В работах И. И. Вацетиса, А. М. Вольпе, А. М. Зайончковского, А. И. Корка, А. Н. Лапчинского, Б. М. Шапошникова и других военных теоретиков, несмотря на отдельные разногласия, проводилась мысль о том, что будущая война станет мировой, приобретет огромный размах и будет характеризоваться рядом новых черт как по количеству участвующих в ней людских масс, пространству и продолжительности, так и по экономическим средствам, питающим войну. Они были убеждены, что воевать будут многомиллионные армии, оснащенные самым современным оружием и военной техникой. Военные действия охватят огромные территории на суше, на море и в воздухе. Воевать будет весь народ, вся страна, величайшее напряжение испытает весь государственный организм. Поэтому к войне надо заблаговременно готовить всю страну в экономическом, военном и моральном отношениях.
Другой характерной чертой стратегического облика будущей войны военные теоретики считали ее наступательную направленность. Они полагали, что в основе действий как агрессора, так и стороны, отражающей его нападение, будут лежать преимущественно активные наступательные действия. В первую очередь это требование относилось к Красной армии, что вытекало из основных принципов внешней политики руководства партии большевиков, особенно в военной сфере. Из вышеизложенного вытекал и наступательный характер военной стратегии, который нашел отражение как в стратегическом планировании, так и в уставах. Во Временном Полевом уставе РККА (1936) отмечалось:
«Всякое нападение на социалистическое государство рабочих и крестьян будет отбито всей мощью Вооруженных сил Советского Союза с перенесением военных действий на территорию врага. Боевые действия Красной армии будут вестись на уничтожение. Достижение решительной победы и полное сокрушение врага являются основной целью в навязанной Советскому Союзу войне».[18]
Это положение действовало как до начала Великой Отечественной войны, так и в ходе войны до принятия нового устава.
Особое внимание уделялось разработке вопроса о начальном периоде будущей войны. В 1932 г. под руководством начальника Штаба РККА А. И. Егорова были доработаны тезисы «Тактика и оперативное искусство РККА начала тридцатых годов», автором которых являлся погибший в авиационной катастрофе начальник Оперативного управления – заместитель начальника Штаба РККА В. К. Триандафиллов. В тезисах подчеркивалось, что «новые средства вооруженной борьбы (авиация, механизированные и моторизованные соединения, модернизированная конница, авиадесанты и т. д.), их качественный и количественный рост ставят по-новому вопросы начального периода войны и характер современных операций». В этом документе были определены основные цели групп вторжения: а) уничтожение частей прикрытия; б) срыв в пограничных районах мобилизации и новых формирований; в) захват и уничтожение запасов, образованных противником для ведения войны, и удержание районов оперативного значения. Решая эти задачи, стороны, по мнению Егорова, будут стремиться упредить противника в развертывании главных сил и захвате стратегической инициативы.
Главная опасность в начальный период войны исходила от авиации, которая бомбовыми ударами и высадкой десантов могла на глубине 600—800 км помешать перевозкам войск. Поэтому считалось, что «основной гарантией возможности бесперебойного выполнения плана сосредоточения является наличие мощного воздушного флота, средств зенитной обороны…». Не меньшую опасность представляли и подвижные соединения, для нейтрализации которых предлагалось использовать мощные механизированные группы и конные части, соответствующим образом дислоцированные в мирное время. Вместе с тем Егоров утверждал, что «группы вторжения в состоянии будут создать лишь ряд кризисов, нанести ряд поражений армиям прикрытия, но не могут разрешить вопроса окончания войны или нанесения решительного поражения его главным силам. Это – задача последующего периода операций, когда закончится оперативное сосредоточение».[19]
В дальнейшем исследования показали ошибочность подобных установок. В теоретических трудах более глубоко и основательно были изложены сущность и содержание начального периода войны, особенности проводимых в этот период операций и боевых действий. Высшее военное руководство исходило из возможности и неизбежности более решительных и масштабных действий в начальный период. Эту точку зрения разделяли и большинство военных теоретиков. Так, Тухачевский в работе «Характер пограничных операций» сделал вывод, что действия армии прикрытия выльются в ожесточенное пограничное сражение крупного масштаба, которое раньше считалось прерогативой главных сил. В связи с этим войска первого стратегического эшелона, призванные вести это сражение, Михаил Николаевич назвал не армией прикрытия, а передовой армией. «Пограничное сражение, – писал он, – будут вести не главные силы армии, как это было в прежних войнах, а особые части, особая передовая армия, дислоцированная в приграничной полосе»[20]. Большое значение придавалось срыву планов противника в начальный период войны. Главным условием этого считались высочайшая бдительность, активность и решительность, так как пассивность и выжидание могли привести к плачевным результатам. На основе теоретических исследований Штаб РККА разработал в 1934 г. проект «Наставления по ведению операции вторжения». В нем начальный период войны был определен как период борьбы за стратегическое развертывание вооруженных сил.
Изменение характера будущей войны в связи с быстрым ростом технических средств борьбы заставило по-новому подойти к исследованию проблемы прорыва стратегического фронта противника. В тезисах Штаба РККА «Тактика и оперативное искусство РККА начала тридцатых годов» отмечалось, что новые средства борьбы (авиация, артиллерия РГК, танки) позволяют «поражать противника одновременно на всей глубине его расположения в отличие от нынешних форм боя и атаки, которые можно характеризовать как последовательное подавление отдельных расчленений боевого порядка»[21]. С учетом этого была разработана теория глубокого боя и операции, основа которой была заложена в трудах К. Б. Калиновского, В. К. Триандафиллова, М. Н. Тухачевского и других военных теоретиков.
Сущность теории глубокой операции и боя заключалась в одновременном подавлении обороны противника совместными ударами артиллерии и авиации на всю глубину и в прорыве ее тактической зоны на избранном направлении с последующим стремительным развитием тактического успеха в оперативный, который мыслилось достичь вводом в бой или сражение эшелона развития успеха (танков, мотопехоты, конницы) и высадкой воздушных десантов. Это была принципиально новая теория, основывавшаяся на применении массовых, технически оснащенных армий и указывавшая выход из своеобразного «позиционного тупика», в который зашла военная мысль в поисках форм и методов прорыва заранее подготовленной, сильно укрепленной обороны. Однако некоторые военачальники высказывались скептически в отношении новой теории, учитывая недостаточную техническую оснащенность армии того времени. Например, командующий войсками Белорусского военного округа И. П. Уборевич (Уборявичус) в своем докладе начальнику Штаба РККА от 29 марта 1932 г. отмечал:
«Если бы я думал и если мы с Вами верим, что глубокая тактика в современном бою возможна и не окажется книжной кабинетной выдумкой мирного времени, тогда надо бы дать комкору (стрелкового корпуса) средства для атаки».[22]
По расчетам Уборевича, для успешного претворения в жизнь теории глубокой тактики необходимо иметь «сплошной оперативный организм (армию)» в составе двух механизированных корпусов (1000—1200 танков), шести стрелковых дивизий (в каждой по 11 тыс. автомобилей), двух-трех кавалерийских дивизий (в каждой 300 автомобилей), двух штурмовых и истребительных бригад (400 самолетов).
Отечественная военная мысль признавала не только правомерность, но и необходимость обороны. Но постоянно подчеркивалось, что оборона – это вспомогательный вид военных действий и что обороной не только войну, но и сражение выиграть нельзя. И это не было случайным, так как подготовка и воспитание армии велись в духе решительных и бескомпромиссных действий, безусловной победы в будущей войне. Все внимание было сосредоточено на обеспечении непреодолимости обороны. «Оборона должна быть непреодолимой для врага, – отмечалось во Временном Полевом уставе 1936 года, – как бы силен он ни был на данном направлении»[23]. В связи с этим требовалось повысить ее способность противостоять массированным ударам крупных сил артиллерии, авиации и танков. Однако разработке этих вопросов помешали репрессии в армии. По существу, к данной проблеме вернулись лишь в 1940 г., уже после начала Второй мировой войны.
