Витебский вокзал, или Вечерние прогулки через годы - Давид Симанович
Неожиданно для меня вдруг спросил, какие бы я мог вспомнить детали - названия довоенного Витебска. И объяснил, что собирается дописать повесть "Софья Леонидовна", в которой главная героиня каждое лето проводит свой отпуск у сестры в Витебске. Я назвал ратушу, Смоленский базар, Замковую улицу, Успенскую горку, Марковщину, фабрику "КИМ", старый трамвай. Константин Михайлович послушал и даже что-то записал…
В отличие от Софронова, когда заполнял анкету, сказал, что поскольку он приехал с женой, а Союз не обязан за нее платить, "вот деньги на ее обратный билет"… Столяров, который при этом присутствовал, пытался что-то возразить, но Симонов, спросив, сколько стоит билет, положил нужную сумму за два билета.
"А я родился в Минске!" - гордо сказал Софронов… Потом уже, во время поездки по городу, когда я заговорил с Борисом Васильевым (мне хотелось с ним заговорить), и он сказал о своих и жены родственных связях с Минском, а я пересказал слова Софронова, Васильев спросил: "Ну и как, возрадовался Союз писателей от такого сообщения? Не провалится ли от стыда белорусская писательская организация, приобретя такого земляка?.."
Грибачев, когда вручали папки, даже не поблагодарил. А Чаковский спокойно курил громадную гавайскую сигару…
Через несколько часов в ЦК была встреча. Все приехали, не было лишь Михайлы Стельмаха. И мы с Вертинским заехали за ним в гостиницу. Он спокойно сидел и ждал, когда за ним зайдут… Утром, когда распределяли гостиницу, всех московских "китов" разместили в "Минске", остальных - в "Юбилейной". Я остался "при штабе" в "Минске" и договорился, что номер для Василя Быкова будет рядом…
Днем мы, "штабисты" (Гречаников, Вертинский, Макаль, Столяров), вернулись в гостиницу и, прихватив Быкова, который уже ждал в номере, поднялись обедать в ресторан "Минск"… Заказывать взялся Макаль. Но инициативу перехватил Быков. Он заказал коньяк и водку, которую мы с ним вдвоем распили, остальные пили коньяк. А когда опустели графинчики и надо было рассчитываться, все начали "скидываться". Но инициативу снова захватил Быков. Он отодвинул денежную стопку и положил свои 25… Потом все разбежались по своим делам и своим домам, а мы, "приезжие", остались вдвоем и зашли ко мне в номер…
Я думал, что уже все в порядке в его жизни. Но Василь рассказал, что "Волчьей стае", которая выходит в Минске, сняты 3 страницы будто бы по чисто полиграфическим причинам. А повести его все короткие, и каждая страница, даже абзац значат так много. Я сказал и не очень разумно: "Так сними целиком, откажись от издания, может, тогда задумаются…" Он как-то странно на меня посмотрел и ничего не ответил… Рассказывал еще, как оплачиваются зарубежные издания: совсем мизерные суммы, буквально 50-60 р. получается за книгу - грабеж… Рассказал, как живется в последнее время, материально неплохо… Вспомнил, как прежде в трудные времена помогали (и даже материально) Симонов, Бакланов, Бондарев… Спросил у него, как он относится к богомоловскому роману, не кажется ли ему, что герои "В августе сорок четвертого" - "антибыковские"… "Нет, не кажется, - сказал он. - Роман нравится"… Автора он знает, знаком. Немножко странен ("А не странен кто ж?")… Немножко болезнен… "По своим соображениям, своим принципам не хочет вступать в Союз писателей"… Говорили о кино, об экранизации его повестей. Считает, что в кино (в отличие от театра) хоть что-то получается… И вдруг: "О войне больше писать не буду". Я промолчал: знаю, это он уже говорил, и снова писал о войне, находил новых героев в новых обстоятельствах… А в общем я понял: ему пора привыкать к новой роли не писателя-страдальца, а писателя, которого хвалят и издают… А это трудная роль, может, труднее, чем страдальческая…
27 февраля. На открытии Всесоюзного совещания - речь П. Машерова. О ней говорили все. И действительно она была артистична. Но противоречива. Чувствовалось, что писало несколько человек и не очень состыковывались куски. В начале: "Мы не можем простить издержек в этой теме". В середине "Мы прощаем издержки в этой теме"… И зачем такому руководителю такого ранга произносить такие речи по вопросам, проблемам литературы. Тем более, что все понимают: писали другие – он только читает…
Доклад Л. Якименко был хорошо спрессован, сплав лирики и публицистики, обрамление - начало и конец… Высказывал претензии к Симонову (образы не всегда в развитии, даже Серпилин), к Богомолову…
Понравилось выступление С. Баруздина. "Так у нас получается, - говорил он, - сначала ругаем, разносим, бьем из всех видов оружия, а потом даем Госпремию. А почему бы это не сделать еще 5 лет назад?.." Слова его горячо, аплодисментами принимал зал, понимая, что он говорит о Быкове…
Н. Грибачев решил его речь "подправить", выступая как член Комитета по Гос. и Ленинским премиям: "Дали Быкову премию за конкретное произведение, а не за все творчество, дали потому, что он учел партийную и советскую критику его предыдущих произведений…" Зал "шикал", слушая эти слова…
Как всегда, дорогое для меня, глубокое слово Симонова. Он говорил, "что не грех поучиться изображению правды войны у поколения Быкова, Бондарева, Бакланова…" "Война и мир" - для меня главная настольная книга русской К литературы…" И еще (тут я снимаю кавычки, потому что переношу это записанное "с голоса"): о войне должна остаться правда для будущих поколений и будущих писателей… Толстому было 14 лет, когда отмечалось 30-летие Отечественной войны, а когда вышла "Война и мир", прошло уже 57 лет… надо помнить и вспомнить все о войне и отступление тоже… не умалять трудностей, того, что стоило нам победить… подвиг - это и есть то, что создается в неимоверно трудных условиях… кино и телевидение не отвлекают, а привлекают к литературе (говорил о своем фильме "Шел солдат", о кавалерах трех орденов Славы)… надо создавать и документальные произведения, записывать
