Уильям Грэшем - Человек проходит сквозь стену. Правда и вымысел о Гарри Гудини
На следующий день Коллинз снабдил дверку кабины скобами, засовами, висячими замками. Малькольм Берд не был допущен на предыдущий сеанс, но на следующий день он пришел в отель и потребовал объяснений. Гудини ответил, что он не хочет огласки того, что происходит в комитете. Берд в конце концов был вынужден признать, что, хотя он и не намеревался болтать, Марджори сумела «вытянуть» из него все секреты. В раздражении Берд отказался быть секретарем комитета. Его отставка была охотно принята.
Перед следующим сеансом комитет предложил, чтобы Гудини держал одну руку медиума, а доктор Принс — другую. Гудини, наблюдая за Марджори, уже сидящей в кабине, по движениям ее головы и мускулов шеи понял, что у нее есть какой-то заранее разработанный план. Он потребовал, чтобы она высунула руки из кабины, что она и сделала. Он также предупредил доктора Принса, чтобы тот не отходил от кабины ни при каких обстоятельствах. На недоуменный вопрос Марджори он ответил, что, если даже она что-то и спрятала в кабине, она не сможет этим воспользоваться, так как ее руки будут крепко сжаты.
Вскоре после выключения света послышался злобный возглас Уолтера: «Гудини, ты хоть и умен, но у тебя ничего не выйдет. Я надеюсь, что эти вещи оставлены в кабине случайно?»
Когда его спросили, что он имеет в виду, Уолтер ответил, что помощник Гудини подбросил в кабину линейку, чтобы дискредитировать медиума. Совсем разойдясь, Уолтер закричал: «Гудини, сукин сын, пошел вон отсюда и не возвращайся больше. Если ты не уйдешь, уйду я!»
Гудини настоял, чтобы все эти выкрики были записаны в отчете о сеансе. Доктор Комсток предположил, что линейка, быть может, случайно выпала из чьего-нибудь кармана. Гудини попросил Манна выйти и спросить Коллинза, не его ли это линейка. Манн вернулся вместе с Коллинзом, который сказал, что ничего ни о какой линейке не знает. Его собственный плотницкий метр как обычно лежит в его набедренном кармане. Гудини заставил Коллинза поклясться, что он говорит правду. Затем сам Гудини поклялся, взяв в свидетели свою покойную мать, что он не имеет ко всему этому никакого отношения.
После этого скандала сеанс продолжался еще некоторое время, но «явлений» не было. Когда свет включили, на полу кабины увидели дешевую двухфутовую линейку, сложенную по длине до шести дюймов. У Гудини возникла идея, что Марджори тайно пронесла линейку в кабину, и он поделился ею с членами комитета.
На следующий вечер доктор Комсток, проинструктированный, по всей вероятности, самим Гудини, предложил следующее. Он принес маленький ящик, сел напротив Марджори и засунул в него ее ноги вместе со своими. Затем их ноги связали вместе. Он держал также руки Марджори. Колокольчик в ящике, поставленном рядом, на этот раз не зазвенел.
За обедом с членами комитета Марджори, улыбаясь, сказала Гудини, что она опасается., как бы из-за него театр Кейт не расторг договор с нею. Если это случится, ее многочисленные друзья хорошенько отлупят его. Однако это не испугало Гудини. Доктор Крендон перед сеансом 27 августа, дружелюбно разговаривая с Гудини, сказал, что если он поверит в подлинность медиумных способностей его жены, он, Крендон, будет рад предоставить Гудини десять тысяч долларов, которые тот может по своему усмотрению истратить на благотворительность. Гудини отказался от предложения, расценив его как предложение взятки.
Доктор Крендон настаивал также, чтобы доктор Комсток контролировал левую руку Гудини, и поклялся, что он будет ее удерживать, несмотря ни на что. Это требование переполнило чашу терпения членов комитета.
Марджори не получила приза журнала. Малькольм Берд вскоре оставил работу в редакции. Это произошло после того, как Гудини публично обвинил его в сговоре с Марджори.
Этой же осенью Гудини опубликовал памфлет «Гудини разоблачает трюки бостонского медиума Марджори». Памфлет был проиллюстрирован карикатурами на Марджори, показывающими, как она осуществляла, по мнению Гудини, свои трюки. Приведены были также фотографии Гудини в знаменитой кабине. Эту кабину он взял с собой в свое лекционное турне по Тихоокеанскому побережью. Зрители с интересом наблюдали, как он пропихивает двухфутовую линейку через отверстие в кабине, держа ее в зубах, и как касается его ящика с колокольчиком, который начинает звенеть.
Спустя годы, уже после смерти Гудини, Джимми Коллинза спросили о таинственном метре. Он криво улыбнулся. «Это я засунул его в ящик. Босс велел мне сделать это. Он хотел схватить ее с поличным».
«Но он поклялся своей матерью».
«Конечно, но сначала поклялся я. После этого ему уже казалось, что он вовсе ни при чем. Надо помнить одно: в последние годы для хозяина правдой было то, что он сам хотел считать правдой». Затем Коллинз прибавил, очевидно, из чувства преданности своему боссу: «Но работать с ним было хорошо. Никогда не забывал, когда у тебя день рождения. А на Рождество был так щедр на подарки…»
Чем большим нападкам подвергалась Марджори со стороны скептиков и исследователей, тем быстрее росла ее слава в среде поклонников. Одним из самых убедительных доказательсты подлинности спиритических способностей Марджори они считали появление во время сеанса отпечатка большого пальца духа на куске стоматологического воска, причем отпечаток не совпадал с отпечатками больших пальцев участников сеанса. Обожествляемая спиритами, прославляемая в их публикациях, Марджори считалась величайшим медиумом своего времени. Но однажды один скептик под каким-то благовидным предлогом начал коллекционировать отпечатки больших пальцев всех, кто когда-либо посещал сеансы Марджори. Он обнаружил, что отпечатки, приписываемые покойному Уолтеру, на самом деле принадлежат бостонскому зубному врачу, вполне живому, который не только лечил зубы Марджори, но и показал, по-видимому, как приготовить зубной воск для получения отпечатков пальцев, и подарил ей два маленьких гипсовых слепка своих отпечатков, которые она могла легко спрятать на себе перед сеансом.
Спириты, так же как и нейтральные исследователи, отмечали, что Гудини ни разу не поймал Марджори с поличным, и поэтому приходится верить ему на слово. Те, кто знал их обоих, намекали на возможность шантажа Марджори со стороны Гудини с целью удержать ее и ее сторонников от мести. Возможно, он знал, что она не хотела распространения каких-то сведений о своей персоне.
Споры и дискуссии еще долго не утихали, проникая на страницы газет, особенно бостонских. Когда Гудини давал в этом городе представление, на котором он показывал «ящик Марджори» (так он называл в узком кругу эту знаменитую кабину), публика валила валом. «Я дал им лору», — говорил обычно Гудини после таких представлений.
В конце концов, именно это было для него самым важным. Гудини нашел новый сценический прием, понравившийся зрителям. Он имитировал на сцене происходящее в сеансной комнате спиритов. Для этого он завязывал глаза сидящим на сцене членам выбранного публикой наблюдательного комитета, которые «контролировали» его руки. Поэтому трюки и уловки медиумов, которые он показывал на сцене, публика видела, а члены комитета нет. Не видя происходящего, не понимая, что же Гудини может показать с несвободными руками, они пребывали в полной растерянности к великому удовольствию зрителей.
33
Мечты сбываются
Весной 1925 года представлением на нью-йоркском ипподроме началось последнее (хотя он сам об этом еще не знал) турне Гудини. Там он, в частности, по-называл, как бы действовала Марджори, если бы смогла воспользоваться складным метром, держа его в зубах, и как постукивала бы им по ящику с колокольчиком.
Все представление почти целиком было посвящено разоблачению спиритов. Находясь под наблюдением члена комитета, глаза которого были завязаны полосками черного бархата, Гудини сумел носком ноги, незаметно вытащенной из туфли, на которую поставил для контроля свою ногу член комитета, дотронуться до ящика с колокольчиками и тамбуринами, в результате чего они зазвенели. Чтобы наблюдатель не заметил маневра с ногой, туфля имела специально изготовленный для такого случая твердый каркас. Представление, обычно заканчивавшееся пыточной водяной камерой, имело шумный успех.
Когда Гудини чувствовал потребность в разрядке, он полностью менял программу и начинал со смирительной рубашки, затем переходил к иголкам и заканчивал подменным сундуком с Бесс. Его доход за неделю составлял тысячу двести долларов… Тридцать лет тому назад за это же он получал двенадцать долларов. Единственное отличие состояло в том, что наконец-то Бесс немного пополнела:, в девичестве она была худенькой как спичка.
Его турне предшествовала поездка по тем же местам посланной им шпионской команды, в которой была и Джулия Сойер. Узнав о каком-нибудь медиуме, вызывавшем голоса или духов, Гудини появлялся у него на сеансе в полюбившемся ему облике согбенного трясущегося старца в седом парике и с фальшивой бородой, и дребезжащим голосом просил дать ему возможность услышать хотя бы одно слово своего умершего сына. После уплаты стариком денег появлялся дух сына или слышался его голос. Тогда Гудини вытаскивал свой мощный фонарь и направлял его свет на медиума, который в это время прижимал к губам трубу под прикрытием светящейся кисеи. Когда зажигался свет, медиум пытался урезонить старичка. Гудини драматическим жестом срывал с себя парик и бороду и гневно кричал: «Это я, Гудини! Я обвиняю тебя в мошенничестве! Я доказал твою виновность!»
