Сергей Есин - Дневник. 2009 год.
11 мая, понедельник. Плохо спал, но, кажется, все закончил. Утром еще навел марафет в рукописи и теперь не уверен, что люди, ради которых я, собственно, гробился в отпуске, выполнят свои обязательства. Издатель пока не звонил, а Ира из нашего «Колокола» сказала, что вроде бы следующий номер пойдет сдвоенный, и вообще к верстке она еще не приступала.
Днем созвонился с Егором Анашкиным, и решили поехать к Юре Авдееву. Как ни странно, ему все же лучше, мне кажется, он почти все понимает, но еще не все может сказать. Дома с ним все время и, пожалуй, безотлучно находятся его дочь Маша и собака. Пес вырос и меня уже почти забыл. Чтобы поддержать Авдеева, я принес ему свою последнюю книгу. Он сам нашел свою фамилию. Больной с кашей во рту Авдеев напомнил мне в какой-то момент Валю. Она так же, когда что-то не могла сказать, начинала хитрить и пользоваться обходными формулами. Но она все-таки на какой-то период восстановилась. На обратном пути долго шли с Егором пешком, перебирая все последние события искусства.
В Москве пожары. Еще утром по радио слышал, что горит какой-то игровой клуб в районе Новинского бульвара. Пожарные машины обстреливают его водой с Садового кольца. Садовое перекрыто в обе стороны. А вот вчера в Москве тушили пожар на газовой магистрали: взорвалась труба диаметром в метр и с давлением в 12 атмосфер. Столб огня поднимался, как говорили по радио, на высоту в 150 метров. Все это произошло в нашем районе на Юго-Западе. Обо всем этом, может быть, я и не вспомнил, но в метро, по дороге к Авдееву, прочел в «Российской газете» большое интервью главного государственного инспектора по пожарному надзору Геннадия Кириллова. Здесь много интересного, я выделю два момента. Первый выглядит так: «Недавно я заехал в сельскую больницу, а мне главный врач говорит: «Геннадий Николаевич, вы требуете, чтобы у нас была пожарная сигнализация, а у меня нет нормального прибора для анализа крови. Для меня что главнее? Я же врач, должен лечить…» Если на все сказанное посмотреть по Фрейду, как на оговорку, то станет ясно, как обстоит дело и с медициной, и с противопожарной сигнализацией. Второй подобный момент связан с темой поджога: выгорают центры больших старинных городов, застроенные деревянными историческими зданиями. Поджоги совершаются, чтобы отдать в застройку эти лакомые и дорогие участки земли. И вот тенденция: «В среднем по России количество поджогов ежегодно увеличивается на 5-7 процентов». Дальше идет комментарий: «Причем горят не только жилые дома, но и рынки. Идет война за передел собственности».
Вторая заметка, которую я с интересом прочел, касалась свиного гриппа. Он в двух неделях от Москвы. Газета, которую я читал от 5-го мая.
Лена, девушка Игоря, уехала сегодня вечером в Киев.
12 мая, вторник. Все утро «Эхо Москвы» говорит о гибели губернатора Иркутской области. Все, как обычно, летел вертолетом. Тем более что вертолет какой-то частный, американский, зарегистрированный чуть ли не в Московской области на имя некого бизнесмена, уже это вызывает некоторые вопросы. Официально продолжают утверждать, что губернатор Игорь Есиповский совершал в воскресенье облет, чтобы выбрать место для рекреационного центра. Это у журналистов вызывает сомнение, похоже, что опять охота. Вертолет взорвался, не очень ясно, пять человек или четыре летело в нем, поднялся в воздух вертолет тоже с просроченным разрешением на вылет и прочие детали. Это уже гибель третьего губернатора. Ощущение, что это месть свыше, за какие-то провинности. По радио был опрос: одна из женщин говорила, что пусть все же летают и охотятся, но за свои денежки и на своих вертолетах.
С одиннадцати в институте, кое-что доделал по кафедре, в частности, решили с Надеждой Васильевной сделать график на июнь, на защиту дипломов каждому преподавателю. Дипломников-заочников нынче 67. График я делаю, дабы наши преподы не решили, что учебный год уже закончился. Ректор, я его встретил во дворе, лукаво улыбается: закончили ли ваши мастера отдыхать после праздников. Е. Ю. Сидоров уехал во Францию, пропустив не один, как мы, а два семинара, договорившись, кажется, с Николаевой, чтобы его студенты походили к ней. К ректору, как я его просил, он не зашел, полагая, что сойдет. В принципе ничего страшного, как-нибудь обойдется.
Семинар прошел довольно благополучно. Меня определенно восхищает чутье наших студентов. Сема под орех разделал Сашу Нелюбу за ее холодность и формальное письмо. Лучше прошла Вера Матвеева, хотя первый ее рассказ о какой-то секте педофилов сильно пощипали. Если уж берешься за что-то серьезное, то обойдись без скороговорки.
После семинара приехал все же издатель «Молодой гвардии», пожалуй, я на отдыхе гробился напрасно: крайний срок не 15 мая, а еще через три недели. Воистину, автор бесправен перед издателем. Передал текст, обещали завтра перезвонить.
Совершенно обессиленный, пришел домой после семинара. В Москве похолодало, упало давление, но есть еще и ощущение надвигающейся болезни, все ломит. В постели лежал и просматривал книги, представленные на премию Москвы. Здесь роман восьмидесятилетней Еремеевой, актрисы Малого театра и жены Ильинского. Действие в Канаде и полно милых коммерческих штампов и красивостей. Собрание рецензий Якубовского на хорошей бумаге и чуть ли не за всю жизнь, и, как всегда, еще один «собранный» том из МХТ им. Чехова – критика за первые сезоны существования театра. Все это боковые ветви настоящего творчества. Исключение составляет, пожалуй, только сборник Инны Кабыш, но, кажется, она не нравится дамам из комиссии.
13 мая, среда. В Москве похолодало, упало давление. Или именно поэтому или потому, что простудился, утром встал с постели, все болит, мышцы, суставы, кости, болит голова. Но, может быть, здесь и какое-то отравление. В понедельник купил на рынке возле метро «Университет» килограмм творога, хотя понимал, что из-за праздника, наверное, не было подвоза, и утром во вторник этот творог с таким же не очень свежим кефиром съел. Кстати (вечером у меня все «кстати»), по одной из программ показывали страшный фильм о современной торговле продуктами в супермаркетах. После этого я просто боюсь что-то покупать, это стремление продать все, даже испорченное, видимо, в русской торговле неискоренимо. Есть приемы, в которые просто невозможно поверить, но приходится. Витя тут же рассказал, что когда они с Леной купили какие-то сладости в Обнинске, то обнаружили три или четыре, одна на другой, наклейки со сроками давности.
Отравился или нет, но вставать было нужно: сегодня в Доме журналистов прощание с Анатолием Захаровичем Рубиновым. Ах, как жалко этого человека и легенду нашей большой журналистики. Из-за немощи Витя меня подвез до ДЖ, а потом отвел машину в Лит.
К моему удивлению, как я ожидал, ДЖ не был полон. Но народ все же пришел, люди немолодые, уходит наше поколение. Встретил Лену Мушкину, Юру Изюмова, Удальцову. Пришел совершенно больной, как и я, Леня Колпаков. Был, конечно, Слава Басков.
Гроб с телом привезли чуть позже назначенных одиннадцати часов. Внесли гроб шестеро молодых солдат в черной форме десантников. Другие ребята с автоматами в руках стояли возле гроба все время гражданской панихиды . Я положил к гробу свои две скромные розы и, понимая своеобразие зала, перекрестился. Кстати, в некрологе внизу все же написали, что он, дескать, был евреем, что справедливо, и подвергся гонению, не взяли на журналистику в МГИМО. Анатолий Захарович, оказывается, Абрам Залманович! Вот удивили. Здесь, как у Плисецкой или у Додина, национальность не в счет. Не успокоятся, все борются с советской властью. Анатолий Захарович лежал на своем печальном ложе, казалось бы, без малейших признаков смертельной усталости. Здесь же сказали, что за несколько дней до смерти вышла его огромная, чуть ли не в 1000 страниц книга, последняя в жизни. Можно ли так говорить, но 86 лет, сержант-фронтовик, прошедший войну, огромная прижизненная слава, миллионы читателей, ясность и работоспособность до последнего дня, и внезапная, не мучительная смерть в День Победы.
Прекрасно и глубоко вел церемонию прощания телеведущий Млечин. Действительно, талантливый человек, нашел нужные слова и говорил не о себе, как в таких случаях бывает, а именно о покойном. Я дождался конца церемонии и выноса тела. Прощай, Анатолий Захарович!
Доплелся до Литинститута, успел переговорить с Н. В., как надо было ехать сначала на Пушечную к книголюбам, договориться об открытии в Ярославле съезда экслибрисистов, а потом на экспертный совет по премиям Москвы. Здесь все проходило не совсем так, как мне виделось. Пожалуй, впервые за последнее время были явные лидеры и в литературе, и в искусствоведении. Инна Кабыш, очень неплохая поэтесса, а книга Олега Кривцуна – явление уникальное. Было плохо, т. е. почти без конкурса, театр, будто его в Москве и нет, но вот в номинации «искусствознание» четыре фамилии. Через комиссию пробить Кривцуна мне не удалось. Я его прочел, а в газете у Полякова была рецензия, следовательно, он тоже знает. Все наши театралы заговорили о том, какой замечательный человек Яблонская. О Солюнисе, который еще вчера был прекрасен, уже и забыли. Книжка Яблонской очень неплохая, но ведь выбираем из лучшего. При голосовании наша комиссия, которая почти вся состоит из людей театра, выбрала все же представителя своего цеха. Вдобавок ко всему еще и отсутствующая Вера Максимова приказала присовокупить свой голос. Занятно, что книгу никто не читал, а она, в общем-то, лишь интересный сборник материалов. Злой был как черт, не потому что получилось не «по-моему», а потому что получилось несправедливо, все свелось к своим цеховым интересам, и все остались довольно. Такая же коллизия возникла и при голосовании заслуг Олега Пивоварова – все у него печатаются, да и мужик он неплохой, но журнал, который раньше освещал театральную жизнь всей России, теперь делает, в лучшем случае заказные номера и освещает театральную жизнь Москвы. Когда комиссия закончилась, кто-то принес потрясающую новость: сняли ректора ГИТИСа Хмельницкую. Не за воровство же, как уже сняли целую плеяду ректоров. А в общем, не очень верится.
