Анатолий Елкин - Атомные уходят по тревоге
Хозяйство Александра Петровича Бурсевича — весь мир. Пространства на карте, залитые голубой краской, просматриваются им в глубину: яростным прибоем у зубчатых рифов, заросших кораллами, отрогами подводных хребтов, упругими лавинами теплых и холодных течений, определяющих пульс планеты.
Сейчас Бурсевич наставлял старшину, упросившего его «подучить на штурмана»:
— Не верь глазам своим, когда встретишь в печати такое: «Подводная лодка всплыла в районе Северного полюса» — и далее — одни фанфары… Все это совсем нелегко и непросто. Иначе в чем бы состоял героизм: взял и всплыл…
У Бурсевича своеобразная манера разговора. Не поймешь, шутит он или говорит всерьез. Даже самые трагические сведения он излагает так, словно подшучивает над обстоятельствами, сложившимися столь нелепо и некстати тягостно. Лицо его — само добродушие, хотя на лодке знают, что может оно быть и печальным и строгим. Но это когда перед Бурсевичем явное разгильдяйство или «принципиальное нелюбопытство». Последнее в глазах Бурсевича было равносильно абсолютной никчемности человека. Собственно, и со старшиной он возился только потому, что «сей добрый молодец, кажется, чем-то интересуется. А это в молодых людях следует поощрять».
— Трудности дальних подводных арктических походов огромны.
Подводная лодка, идя под тяжелыми паковыми льдами, не имеет возможности всплыть в любое время, чтобы штурман мог определить место по звездам или солнцу, да и одно всплытие в таких условиях — ювелирная операция, где просчет или ошибка могут стоить жизни всему экипажу. Маневру мешает сильная подвижность льдов, и, как я уже говорил, в высоких широтах, в приполюсной зоне особенно, гирокомпас подвержен серьезным ошибкам…
Одним словом, Арктика требует от штурманов небывало высокой квалификации, смелости, умения мгновенно принимать самые серьезные решения… Вот так-то, молодой человек.
Парень ежится, тяжело вздыхает.
— Составление карт морского дна — подлинный научный подвиг, — поучал Бурсевич старшину.
— Что можно открыть сейчас на земле? Времена Кука и Бугенвиля, Лаперуза и Беринга давно прошли. Кабельные линии опоясали планету, и, случись что-нибудь в далекой Океании, наутро об этом раструбят все газеты и в Москве, и в Нью-Йорке, и в Лондоне. Даже космос уже далеко не целина!
— Не скажи! Ты думаешь на земле все обследовано? Глубоко ошибаешься. Земля до сих пор планета загадок. В Южной Америке живут племена, о которых науке абсолютно ничего не известно. История каждой цивилизации полна загадок. Таинственно хранят свои тайны каменные статуи острова Пасхи, пещеры Африки, расписанные загадочными рисунками, напоминающими космонавтов, гигантские искусственные террасы, необъяснимо поднявшие к небу огромные каменные плиты. Лианы вьются над руинами некогда великих городов, возведенных неведомыми строителями. А море скрыло загадку не только легендарной Атлантиды… Историческим нам чаще всего кажется то, что стало уже музейной бронзой и пожелтевшими от времени фолиантами. А история — рядом…
— Среди географов и океанологов говорят, что бессмертное в их науке остается на карте. На старушке земле, где, казалось, все исследовано вдоль и поперек, все время появляются новые имена и фамилии. И кстати, появляются не без участия подводников.
— Это — счастливчики.
— Неужели?.. А мы? Мы — сейчас? Идем по районам, где русские были или сто лет назад или совсем не появлялись. А это значит, что точных отечественных карт таких мест у нас не могло быть. Как и данных о ледовой обстановке и многих других, просто позарез нужных материалов.
Что делать? Не обращаться же за помощью к тем, кто ее никогда не окажет.
И потому для нас каждый день похода — открытия. Составление и уточнение карт, изучение ледовой обстановки, исследование работы новейших приборов во всех широтах, работа всего гидронавигационного комплекса, проверка надежности систем, замеры состояния моря. Весь этот комплекс научных работ в тех районах, где мы идем, еще никто до нас не проводил.
Все это было тем более интересно и важно для науки, что за пару месяцев мы успели побывать во всех четырех временах года: прошли из зимы в лето и из осени в весну. Зимой начался поход. У Антарктиды нас встретило лето. Покинули южные моря осенью. Весной приветствовали Арктику. Несколько раз пересекали экватор и «демаркационную линию», разделяющую Восточное и Западное полушария… А ты говоришь счастливчики!..
4Описывая навигационные условия района к югу от Магелланова пролива, лоция предостерегала мореплавателей:
«Район изучен недостаточно. Некоторые навигационные опасности нанесены на карту приближенно, а некоторые не нанесены совсем; в отдельных случаях могут оказаться неточными конфигурации береговой черты, положение географических объектов и средств навигационного оборудования, а также направления курсов и пеленгов, указанных в лоции. Поэтому при плавании здесь надлежит соблюдать крайнюю осторожность и принимать все меры для обеспечения безопасности кораблевождения».
— Айсберг по пеленгу триста пятьдесят три!
— Айсберги по пеленгу триста двадцать четыре!..
Старшина, пристроившись на уголке стола в кают-компании, выводил красной гуашью по ватману:
«Рулевые и трюмные!
Проходим пролив Дрейка!
Выше бдительность!..»
Подумав, он подчеркнул слово «бдительность» чертой… Лоция не врала:
«В проливе, открытом когда-то между Антарктикой и Огненной Землей английским королевским пиратом, первым повторившим путь Магеллана, — Френсисом Дрейком, приходится опасаться многого. И прежде всего ураганов и айсбергов…»
— Взгляните, — командир уступил место у перископа Сорокину. — Для нас пролив исключения не делает.
В затуманенной брызгами линзе волны и небо смешались в неистовом сумасшедшем вихре.
Сорокин вглядывался в окуляр напряженно, до рези в глазах.
— Сфотографируйте-ка это чудо, — адмирал жестом пригласил командира. — Полюбуйтесь.
Щелкнул затвор аппарата.
— Приличный айсберг. Метров шестьдесят над водой.
— Значит, под водой — еще метров триста.
— Весь в белой пене. Как сказка идет.
— От такой «сказки» «Титаник» погиб.
Штурман меланхолически прокомментировал:
— У нас приборы, мы и по сторонам видим, и впереди. А вот как в этих краях ходил Беллинсгаузен — ума не приложу. Что они имели? Хронометры, секстаны да подзорные трубы. И все. И с таким, с позволения сказать, инструментом они с Лазаревым Антарктиду открывали.
— Мужество измеряется не приборами.
— Это тоже верно. Но я бы поставил где-нибудь здесь памятники шлюпам «Восток» и «Мирный».
— Когда-нибудь поставят. А в России они уже стоят. Как и в Англии — Дрейку. Но этот джентльмен — это особ статья…
Своего рода вахтенный журнал, который вел во время похода спутник и восторженный поклонник знаменитого пирата и не менее прославленного мореплавателя сэра Френсиса Дрейка священник Флетчер, был увлекательнее любого романа и блистал весьма живописными подробностями:
«В пять часов мы подошли к каравелле вплотную. Три раза выстрелили из пушки и сбили ей мачту. Взойдя на борт, мы нашли большие богатства — жемчуг и драгоценные камни, тринадцать сундуков с монетами, сорок фунтов золота и много слитков серебра».
Святой отец, ослепленный блеском сатанинских богатств, лежащих в каютах и трюмах, не в силах был являться одновременно географом или биологом. Красоты природы его не волновали. Как заправский казначей, он считал:
«Убили двух испанцев, сожгли их дома и захватили две тысячи дукатов…»
«На берегу спал испанец. Наша шлюпка подошла незаметно. Рядом с испанцем лежало тринадцать слитков серебра. Мы взяли слитки…»
«Тут мы увидели на берегу мальчика, и испанца, и восемь лам, груженных серебром. Мы их убили, а серебро взяли».
«Город Арика. Здесь мы увидели две небольшие барки. Мы взяли их на абордаж. На каждой было по двадцать фунтов серебра».
«Брат адмирала Джон Дрейк первым увидел желанный галион. Он получил золотую цепь, а Френсис — 40 фунтов золота и 26 тонн серебра…»
Замполит излагал все это так, словно сам присутствовал при всех этих событиях, и можно было подумать, что судьба двух отчаянных братцев Дрейков ему далеко не безразлична.
5 февраля 1577 года со 164 человеками команды на пяти кораблях Дрейк покинул Лондон. Начало похода не было удачным, но, так или иначе, через пятьдесят четыре дня флотилия оказалась у берегов Бразилии. Потом — путь на юг. Здесь, у Огненной Земли, Дрейк подавил назревавший было бунт.
Кругосветка Дрейка заняла три года.
— У нас это выходит побыстрее.
