Илья Эренбург - Летопись мужества
Зося Денинайте была дочкой бедного ремесленника из Вилкомира. Она любила читать, училась, мечтала. Когда немцы ворвались в Литву, она была в Каунасе. Проезжая мимо родного города, она захотела повидать родителей. Она увидала развалины дома. Родители Зоси погибли. Брат был тяжело ранен. Зося Денинайте осталась одна на свете, одна со своим народом.
Молодая, застенчивая девушка, она настаивала, чтобы ее взяли санитаркой. Командир ей ответил: «Да вам никогда не поднять раненого». На глазах у Зоси показались слезы. Командир был рослым, широкоплечим. Маленькая Зося сказала: «Я вынесу двоих таких, как вы…» Все рассмеялись. Зося Денинайте стала санитаркой.
Настали февральские дни. Литовская часть штурмовала вражеские позиции. Это было время больших заносов, задерживались обозы. Порой не было ни снарядов, ни хлеба. Люди на руках перетаскивали орудия. Лошади и те падали. Но люди не падали, люди шли вперед. Шел вперед и Даунис. Он шел и пел песню о немецких разбойниках. Эти пришли не только из Мальбурга — из Эссена, из Дортмунда, из Кенигсберга, из Штральзунда. Они пришли в сердце России, на землю, воспетую Тургеневым. Ионас Даунис знал, что, борясь за орловские поля, он борется за Литву. В первом бою он убил четырех врагов. Он помнил жену и девочек. Он все помнил. Он звонко кричал: «Вперед!» Пятый, нагло осклабясь, крикнул Даунису: «Рус, сдавайся!» Даунис не стал разговаривать, он молча убил пятого.
Это было в зените боя. Немцы открыли ураганный огонь. Даунис вплотную подполз к проволочным заграждениям на верхушке холма, бросил гранату и поднялся во весь рост. Рота услышала голос своего любимца: «За Родину! За свободу!»
Все видели, как из рук Дауниса упал автомат. Увидела это Зося Денинайте. Хрупкая девушка, за два дня боев она вынесла 60 раненых. Даунис еще кричал: «Вперед!» Потом он упал. Зося наклонилась над ним. Пуля пробила грудь девушки. Тяжело раненная, она нашла в себе силы перевязать Дауниса. Они были впереди. Огонь врага усилился. Сейчас немцы их захватят… «Товарищи, нужно их спасти!» — крикнул молодой снайпер Ражюкас. Рота ринулась на холм. Впереди шел командир Лисаункас. Раненный в лицо, он думал об одном: спасти друзей. Немцы не выдержали натиска. Важная стратегическая высота была занята литовцами.
На холме лежали два бездыханных тела: Дауниса и Зоси. Кто взял высоту? Ионас Даунис, который, умирая, крикнул: «Вперед!»? Зося, поспешившая ему на помощь? Бойцы командира Лисаункаса? Они не спасли двух погибших, но они отвоевали у жадного врага кусок русской земли. Они сделали шаг на запад — к родной Литве. Они убили немало врагов, и кто знает, не было ли среди убитых палачей, погубивших семью Дауниса и замучивших родителей Зоей?
Я рассказал о Даунисе и Зосе, чтобы напомнить о маленькой стране с большим сердцем. На свете теперь много говорят о свободе Литвы. Даунис и Зося не говорили: они умерли за свободу, и нет на свете чернил, которые могли бы перечеркнуть кровь.
10 июня 1943 года
10 июня 1940 года над Парижем стоял черный туман. В тот памятный день Муссолини рычал на римском балконе: «Аванти!» Итальянское посольство в Париже не выехало из города после объявления войны. Посольские чиновники решили подождать прихода своих хозяев. Четыре дня они сидели на улице Варенн и подбадривали друг друга: «Мы не уйдем. Мы будем сопротивляться». Никто им не грозил: Парижу было не до них. Париж метался на дорогах, расстреливаемый немецкими летчиками. Четыре дня спустя итальянцы встретили на улице Варенн подоспевших покровителей.
Прошло три года. «Реляциони интернационали» пишет: «Мы не уйдем. Мы будем сопротивляться. Несмотря на то что итальянская армия не достигла в войне положительных результатов, Италия все же будет продолжать войну». Эти господа стали куда скромнее. Три года тому назад они кричали, что не уйдут из столицы Франции, теперь они лопочут, что не уйдут из Италии. Уйдут: их прогонят. Расплата начнется с шакала. Тому порукой некоторые речи и некоторые бомбы. Но тигр может не радоваться: дойдет черед и до него.
Газета «Донау цейтунг», успокаивая немцев, пишет, что оборонительная война в традициях Германии. Очевидно, у немцев дурная память. Сто тридцать лет немцы не видали войны на своей земле. Раздавленная Дания, осада Парижа, потом мировая война — захват Бельгии, севера Франции, Польши, Румынии, Прибалтики, потом прогулка в Прагу, потом кровь Варшавы, эвакуация в Норвегию, развалины Роттердама и снова Бельгия, и немцы в Лионе, в Бордо, в Бретани, и «Прочь Фермопилы», и «Что нам Крит», и пепел Белграда, и, наконец, Россия, немцы у Волги, немцы в степях Калмыкии, немцы на Эльбрусе, наконец, немцы в Египте. Таковы их «оборонительные традиции». Если Гитлер вынужден сейчас говорить об обороне, то это только потому, что, нападая, он обессилел. Когда гангстер переходит к обороне? Когда показываются полицейские.
Иностранные обозреватели ломают себе голову над загадкой: почему немцы до сих пор не начали наступления в России? В марте немцы говорили, что снег еще не совсем стаял, в апреле — что дороги еще не совсем подсохли. В мае они загадочно молчали. В июне они начали говорить о великих преимуществах обороны. Я позволю себе напомнить старый анекдот. Жулик в стиле Лаваля продал корову соседу. На следующий день сосед пришел с претензиями: «Твоя корова не дает молока». Жулик подумал и важно ответил: «Она не потому не дает молока, что не хочет, а потому не дает молока, что не может. По всей вероятности, у нее нет молока».
Я отнюдь не склонен преуменьшать силы Германии. У немцев еще есть «молоко». Гитлер еще может предпринять локальное, но достаточно мощное наступление. Пауза на юге, тишина на западе позволили ему сосредоточить силы на востоке. Где бомбардировщики Гитлера, где его танковые соединения, где все его лучшие дивизии? В России. Однако Гитлер твердит об обороне. Значит, раны Сталинграда не зажили на теле Германии. Значит, тотальная мобилизация, начатая «ин экстремис», еще не дала нужных результатов. Значит, русские бомбардировщики внесли свои коррективы в немецкие планы концентрации кулака. Значит, Гитлер до сих пор не мог начать наступательных операций. Это не тайна богов, не загадочная премудрость. Это показатель ослабления Германии. Мне хочется думать, что он замечен и понят всеми. Вполне возможно, что Гитлер еще попытается нанести удар на одном из участков Восточного фронта. Это зависит в сильной степени от того, что будут делать наши союзники.
Политика Германии — политика близкого прицела. Наци не до вечности. Когда преступнику объявляют, что казнь его отсрочена, он радуется. Он радуется потому, что он сможет еще некоторое время жить. Притом он надеется на непредвиденное, на чудо, на катаклизм, на те события, которые не поддаются учету. Таковы надежды наших врагов. Гитлер понимает страх любого немца перед справедливой расплатой. Гитлер играет на этом страхе. Гангстер будет держаться хоть десять лет, если его судьбой не займутся пехотные дивизии. Словами гангстера не запугать, бомбами его не выкурить из норы: он боится возмездия больше, чем четырехтонных бомб.
На что надеются сейчас немцы? На пассивность правосудия. На усталость судей. На время. На чудо. Когда американские солдаты вступят на освобожденную от фашистов землю, они поймут священное нетерпение Европы. Мне трудно говорить о чувствах других. Но одно я твердо знаю, и об этом я не перестану напоминать нашим друзьям: кипит возмущенная совесть России. В дни затишья Красная Армия мечтает о боях. Нет страны, которая так бы исстрадалась от нашествия гитлеровцев, как наша страна. Если на весах истории что-либо значат чувства, если весит не только золото, но и кровь, если совесть имеет право голоса на совещаниях государственных деятелей, то веско прозвучит слово России: пора!
20 июня 1943 года
Два года тому назад армия Гитлера перешла нашу границу. По еще не очнувшимся дорогам Литвы и Белоруссии неслись автомобили всех марок: «мерседесы», «шкоды», «фиаты», «рено». Разгоряченные солдаты в лихо заломленных пилотках ухмылялись. Среди них были метафизики, дуэлянты, скотоводы, электротехники, знатоки генеалогии, эсэсовцы, академики рейхсвера, покорители Парижа, ветераны Нарвика и Фермопил, вся нечисть Германии. Трещали мотоциклы. Пугали жаворонков первые выстрелы автоматчиков. Седоусые генералы скользили цветными карандашами по штабным картам. Психоаналитики записывали в дневники впечатления от первой виселицы и от первых «трофеев» — кур в пограничном дворе. Ползли танки. На них была пыль всей Европы. Солдаты ухмылялись, поплевывали, ели гречишный мед, топтали хлеба, хватали девушек и пели песню о «развеселой войне».
Что остановило их? Пусть военные говорят о пространстве, о просчетах германского командования, о стратегии. Я хочу сказать о другом. На гитлеровцев восстала русская совесть во всей ее исконной глубине, этот оплот униженных и оскорбленных. Русский всегда жалел несчастного. Считалось, что такая жалость — слабость. На самом деле она была силой. Когда русские крестьяне увидали, что делают гитлеровцы с беззащитными женщинами, стариками, детьми, вопрос о войне был решен в сердце каждого. Вряд ли Геринг над «Зеленой папкой», подписывая план порабощения России, думал, какую силу он пробуждает своими бесчеловечными приказами. Теперь фашисты ищут компромисса с населением захваченных областей, убирают цветами виселицы, награждают орденами предателей, отбирая у одного крестьянина каравай, дают другому несколько крошек. Теперь даже Гиммлер заинтересовался пряниками. Но народ не ветреная барышня. У народа есть совесть, и, глубоко раненная, она ведет нашу страну на Гитлера.
