Владлен Измозик - «Черные кабинеты» История российской перлюстрации. XVIII – начало XX века
Конечно, «алфавит» не был неизменным. Например, директор ДП Н.Н. Сабуров 17 сентября 1895 года направил А.Д. Фомину список из 105 лиц, наблюдение за корреспонденцией которых он считал нужным прекратить. Обстоятельства такого решения могли быть разными. Так, в этом списке есть фамилии сына отставного генерал-майора, кандидата естественных наук Петербургского университета Б.А. Витмера, его жены О.К. Витмер и Н.К. Крупской. Перлюстрация корреспонденции Витмеров началась 4 октября 1893 года. 17 ноября супружеская пара была арестована за участие в революционных кружках под руководством Р.Э. Классона. В ходе допросов выявилось знакомство с Классоном гимназической подруги О.К. Витмер – Н.К. Крупской. Поэтому с 11 февраля 1894 года был установлен контроль и за ее перепиской560. Но из-за слабости доказательств дознание было прекращено, супругов Витмер освободили. На время ДП потерял к ним интерес. Напомню, что Крупская была арестована по делу «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» в августе 1896 года.
Указания о перлюстрации корреспонденции тех или иных лиц поступали от ДП к руководству «черных кабинетов» и все последующие годы. Например, в январе 1908 года по просьбе начальника Владивостокского охранного отделения, переданной через ДП, было установлено наблюдение в столице за адресами: Петербургская сторона, ул. Б. Зеленина, д. 9/4, кв. 25, Матвею Ивановичу Семенову (для Тани) и Петербургская сторона, Большой проспект, д. 9/28, кв. 87, для Тани. Временное, в течение трех месяцев, наблюдение следовало вести по адресу: Петербургская сторона, ул. М. Пушкарская, д. 28, кв. 8, Илье Давидовичу Виленскому для Аллы. И.А. Зыбин передавал П.К. Бронникову просьбу директора ДП о временном наблюдении за перепиской студента Политехнического института Александра Константиновича Палеолога, проживавшего в Ломанском переулке, д. 7/5, кв. 38. В январе 1909 года последовало указание о наблюдении за перепиской члена Государственной думы, социал-демократа Н.Г. Полетаева. В феврале 1909 года начальник Финляндского ГЖУ направил начальнику ОО ДП Е.К. Климовичу список адресов для перлюстрации. 21 апреля 1909 года в связи с сообщением Климовичу от агента «Жака» из Парижа о деятельности В.Л. Бурцева (известного «охотника» за агентами ДП и провокаторами) последовала резолюция П.А. Столыпина: «Надо принять все меры к выяснению сношений Бурцева. Обратить внимание на перлюстрацию». На этом основании уже Климович написал: «Прошу учреждать просмотр по всем адресам, упоминаемым в переписке Бурцева». 5 июня 1909 года поступила информация, что переписка эсеров с Иркутском ведется, в частности, по адресу: Иркутск, угол Большой и Тихвинской улиц, магазин товарищества Мордухович и Ерманович, Сергею Михайловичу Самарину. Тут же следовало предупреждение: адресат – лицо вымышленное, а тексты будут шифрованные, по первой главе поэмы «Евгений Онегин». В июле 1909‐го отмечалось, что Московская окружная организация РСДРП получает корреспонденцию по адресу: Москва, Городская управа, Лидии Андреевне Львовой561. По моим подсчетам, только за январь 1908 года Департамент полиции направил цензорам Санкт-Петербургского почтамта просьбы об установлении наблюдения за перепиской по тридцати двум новым адресам в двадцати четырех городах империи, в том числе в Петербурге, Астрахани, Батуме, Киеве, Москве, Одессе, Харькове и т. д.562
Почтово-телеграфные служащие, привлеченные к отбору писем, передавали их в «черные кабинеты» через одного из отборщиков или через доверенных сторожей. Особая ситуация на протяжении ряда лет была в Петербурге. Здесь отобранные письма сосредотачивались в экспедиции международной корреспонденции. Рядом с ней находилась небольшая комната, куда несколько раз в день в определенное время приходил дежурный по «черному кабинету». В капитальную стену, разделявшую эти помещения, был встроен особый шкаф. Он открывался при помощи специального железного «кнута», расположенного у самого пола и выходившего в оба помещения. В условленное время шкаф открывался с обеих сторон. В одну половину клали письма, передаваемые для перлюстрации, в другую – корреспонденцию, уже обработанную в цензуре. За несколько лет до революции экспедиция переехала в другое помещение, и обмен теперь происходил при помощи особых пакетов, которые носили сторожа цензуры. По показаниям в ноябре 1929 года А.Т. Тимофеева (одного из таких доверенных почтовых служащих с 1908 года), в день он откладывал для перлюстрации двадцать – тридцать писем. Другой почтовый чиновник, В.И. Мартынов, говорил, что сторожа цензуры приходили за письмами раз шесть-семь в день. Вместе с тем А.П. Фадеев, работавший в отделе доставки высочайшей корреспонденции лишь с июля 1916 года и также привлеченный к отбору писем для перлюстрации, вспоминал на допросе в ноябре 1929 года: «В одной из комнат нашего отдела <…> в стенке смежной с “кабинетом” имелось специальное окно-шкаф, куда и складывал я корреспонденцию для “черного кабинета”. С этого же окна я брал уже обработанную “кабинетом” корреспонденцию и отдавал ее на сортировку, бросая в общую массу»563. Возможно, речь идет об устройстве, которым пользовались доверенные лица разных экспедиций.
Сам «черный кабинет» в столице располагался в главном здании Санкт-Петербургского почтамта, который начал функционировать в сентябре 1785 года. Здесь в начале XX века на третьем этаже официально находилась цензура иностранных газет и журналов. Вход в нее был со стороны Почтамтского переулка. В 1894 году А.Д. Фомин обратился со служебными записками к начальнику Главного управления почт и телеграфов Н.А. Безаку и руководителю Санкт-Петербургского почтамта Н.Р. Чернявскому. Александр Дмитриевич просил предоставить цензуре за счет газетной экспедиции «хотя бы одну светлую и поместительную комнату». Позднее он указывал на необходимые переделки: пробить арку для соединения двух комнат, поставить перегородку и оштукатурить ее с обеих сторон, настлать пол паркетом, поставить камин или голландскую печь, установить электрическую лампочку в полученной комнате и т. п. В 1911 году уже М.Г. Мардарьев просил заведующего электрической станцией Главного управления почт и телеграфов установить в отремонтированных комнатах две потолочные лампы «с конусообразным отражением». Однако далеко не всех удобств удавалось добиться от хозяйственников. Распорядительная экспедиция почтамта уведомила 5 мая 1907 года цензуру иностранных газет и журналов, что «в указанной комнате <…> по техническим соображениям нельзя поставить умывальника с трубою для спуска грязной воды; если умывальник с ведром удовлетворит потребностям цензуры и не будет подмачиваться пол и потолок нижележащей Экспедиции, то такой умывальник может быть поставлен». Пришлось вместо водопровода соглашаться на умывальник с ведром564.
Помещение цензуры делилось на две части. В первой половине, из шести комнат, прихожей и кухни, занимались цензурой иностранных газет и журналов. Отсюда можно было войти в кабинет главного цензора. За его спиной имелся встроенный в стену большой шкаф казенного типа. Это и был замаскированный проход в секретную часть цензуры. Она состояла из четырех комнат, где работали в начале ХХ века примерно пятнадцать чиновников-перлюстраторов. Другой вход в секретную половину был возможен через кухню, где также имелся в стене подобный шкаф и постоянно дежурили несколько доверенных сторожей. Сами чиновники цензуры иностранных газет и журналов названия «черный кабинет» не употребляли, заменяя его выражением «другая половина»565.
Любопытно, что при всем внимании верховной власти и органов политического розыска к перлюстрации «черный кабинет» в столице с июня 1903 года в течение более шести месяцев практически не работал. Это произошло вследствие перестройки здания Санкт-Петербургского почтамта, на время которой пришлось ограничиться «лишь сведениями из иногородних секретных пунктов»566. Руководитель «секретного дела» в Харькове К.П. Свяцкий также сообщал начальству, что поскольку с 25 сентября 1907 года в помещении цензуры начинается ремонт, то на некоторое время «занятия приостановлены»567.
По вполне понятным причинам у нас есть лишь отрывочные сведения о том, как проходила повседневная работа в «черных кабинетах». Например, в мае 1861 года обсуждалось предложение генерального почт-директора Пруссии отправлять почту из Берлина в Петербург вечерним поездом. Но, как докладывал Ф.И. Прянишников Александру II, это помешало бы нормальной работе секретной экспедиции. Дело в том, что разбор писем и «тщательный осмотр» в секретной экспедиции требовали «по меньшей мере, три часа времени». Прибытие же поезда на Варшавский вокзал в 18:30 вместо 8:45 привело бы к тому, что иностранные дипломатические агенты смогли бы получать адресованные им депеши «не ранее 12‐го часа ночи». Это потребовало бы двух смен работников и возбудило бы «неблагоприятные толки». В результате решили в данный момент предложение отклонить и согласиться с ним после окончания строительства Ковенско-Динабургского участка железной дороги568.
