Григорий Панченко - Луки и арбалеты в бою
Стрелы же на мелкую дичь, обладающую ценной шкуркой или красивым оперением, порой и вовсе представляют собой «летающие дубинки», колотушки с утолщенной головной частью древка и массивным тупым набалдашником…)
Итак, если брать легкую, но не сверхлегкую боевую стрелу и просто сильный, а не рекордный по своим показателям арбалет, то весь полет такой стрелы при дальнем выстреле составит метров 600. Причем на 450 м даже просто хороший стрелок (а не замечательный на грани феноменальности, как в случае с луком) уверенно попадет в человека, без проблем пробивая кольчугу, кожаную броню, легкий щит – словом, то, что для дальнобойной лучной стрелы неуязвимо по определению. Одной из задач «доспешных» арбалетов при обороне городских стен была прицельная стрельба по орудийной обслуге: именно на таком расстоянии. Среднестатистическую пушку XV в., чтобы она нанесла хоть какой-то ущерб, следовало подвести гораздо ближе 400 м, но при этом неприятель уже издали попадал в зону досягаемости арбалетов…
Мощный компактный арбалет находит себе применение и в достаточно ближнем бою, хотя к XV в. ему приходится конкурировать не только с луком и холодным оружием, но и с первыми образцами аркебуз и даже чем-то вроде зажигательных гранат
Так что эфемерность «преимущества» даже сильнейших лучников перед арбалетчиками на дальней дистанции совершенно очевидна. Другое дело, что в полевых сражениях Столетней войны англичане сплошь и рядом вели перестрелку с арбалетчиками на двух-трех сотнях метров, «забивая» их скорострельностью и бо#льшим боезапасом. Но это уже из обширного списка примеров дебильного командования, регулярно проявляемых французской стороной. А вот при обороне (или штурме) крепостей даже это командование не смогло заставить арбалет уступить луку!
Кстати, чтоб не было иллюзий насчет бронебойности: рыцарь в по-настоящему высокоразвитых латах XV в. – очень сложная мишень даже и для стрелка с мощнейшим пехотным арбалетом. Согласно «натурным» экспериментам, проведенным английскими исследователями, средней силы арбалет пробивал латы на дистанции до 100 м, 2,5-сантиметровую дубовую доску – на вдвое более далеком расстоянии, а при стрельбе в упор пробивал доску 9 см толщиной. Но если действительно бить «по контуру», не выбирая уязвимых мест, то сотня ярдов и впрямь почти максимальный рубеж для пробивания кирасы.
А это значит, что при отражении конной атаки арбалетчик успеет дать лишь один гарантированно опасный выстрел, а перед этим еще один дальний, сомнительной смертоносности – ну, пусть менее сомнительной, чем у лука. Так что вопросы насчет полевых укреплений и взаимодействия с другими родами войск для арбалетчиков тоже крайне актуальны. В случае недебильного командования (бывало и такое) они успешно решались – и тогда арбалет действительно становился одним из козырей победы.
Дальняя стрельба по навесной траектории могла сорвать почти любую конную атаку – особенно если вблизи были установлены «противокопытные заграждения»
Посмотрим, как это получалось во время, например, Третьего крестового похода, когда даже арбалетное стремя было еще не такой уж общепризнанной новинкой, а натяжные устройства тогда хотя уже и появились, но представляли собой первые, простейшие варианты поясных крюков (несколько десятилетий назад этот вопрос еще был дискуссионен, теперь же ясно, что натяжные крюки в ту пору, конечно, возникли, однако оставались совсем уж новинкой, гораздо менее общепризнанной, чем стремя).
Когда правивший Кипром «малый император» Исаак Комнин (да, из тех самых Комнинов) в бою за гавань Лимасола попытался воспрепятствовать высадке войск Ричарда Львиное Сердце, он разместил на берегу многочисленные отряды конных лучников очень грамотно: если бы это происходило во время Первого крестового похода, когда роль арбалета в ходе таких операций еще не была толком определена – крестоносцев могло ожидать только поражение. Но на дворе уже 1187 г., так что по греческим всадникам еще на подходе, точнее, на «подплыве» была открыта плотная арбалетная стрельба: с бортов подходящих к берегу кораблей, со шлюпок… пехотинцы, идущие к берегу вброд, начинали стрелять еще по грудь в воде – правда, вряд ли они смогли бы в этих условиях перезарядить оружие, но один залп им сделать удавалось… Конные лучники, попав под такой обстрел (прицельный, «бронебойный», наносящий тяжелый урон!) на такой дистанции, когда они сами могли своих противников обстрелять не очень-то прицельно, практически без надежды пробить защитное вооружение – отступили с потерями, не использовав шанс «подловить» врага в единственно уязвимый момент, на высадке. Что определило исход не только этой битвы, но и всей войны за Кипр…
У сицилийских норманнов еще в эпоху раннего рыцарства тяжеловооруженная конница подкреплялась организованными отрядами стрелков – лучников и арбалетчиков
Ко времени расцвета рыцарства арбалет в конном бою имел не такие уж малые возможности!
В ходе сухопутной кампании 1191 г., являвшейся продолжением все того же похода (только уже с другим противником: не «какой-то там» Комнин, а сам грозный Салах-ад-дин), арбалетчики очень хорошо проявили себя в ходе марша на Аскелон. Этот эпизод обычно именуют, по завершающему событию, «битвой при Арсуфе», что вряд ли справедливо. Да, у самого Арсуфа стрельба из арбалетов тоже весьма способствовала победе крестоносцев, но гораздо важнее не этот «разовый» подвиг, а действия на длительном тяжелом марше. Салах-ад-дин сделал все для того, чтобы этот переход стал для крестоносцев мучительным этапом, способным подорвать их силы; но… не получилось. Прежде всего из-за арбалетчиков, бдительно охраняющих периметр тянущейся вдоль побережья армии, ее фланги и арьергард. Коронный номер восточной конницы – внезапные атаки легковооруженных лучников, мгновенно наносящих удар по слабому месту, без труда уходящих от погони, и так раз за разом, день за днем – оказался сорван арбалетными… ну, может, не залпами, но рассыпной прицельной стрельбой. Много большая скорострельность арабских, тюркских, курдских лучников и их высокая маневренность за счет «хода конем» ничего не решали: при попытке атаковать сарацины на изрядном расстоянии попадали под перекрестный «огонь» арбалетчиков, несли при этом, пожалуй, небольшие потери – но и навредить крестоносцам не могли.
Сыпать частый дождь стрел с большой дистанции (хоть на основной объект атаки, хоть на арбалетное прикрытие) особого смысла не имело, тем паче что даже при такой тактике можно было получить в ответ несколько редких, но весомых «возражений» в виде арбалетных болтов. Сконцентрировать значительные силы, целенаправленно подавить прикрытие и все-таки прорваться к крестоносному войску? Но это противоречит тому, для чего предназначаются подобные отряды: тревожащее, изнуряющее «пощипывание» малыми силами. А основные силы тем временем собираются под Арсуфом. Чтобы, не размениваясь на множество мелких поражений, потерпеть там сразу крупное…
И, словно бы «контрольная» проверка на следующий год – операция по высадке в гавани осажденного мусульманами города, тогда называвшегося Иоппе, а сейчас Яффа. Это была работа посложнее, чем в Лимасоле: на берегу – войска все того же Салах-ад-дина, которые мало того, что грамотно расположены, но еще и не обращаются в бегство под арбалетным обстрелом. Однако пехота сумела закрепиться на самом краю берега, выстроившись «зубчатым строем», каждая единица-«зубец» которого состояла из четырех человек: двое одоспешенных копейщиков с большими щитами (пехотные варианты тех, которые ввел в своем войске Мануил Комнин: «от плеч до ног») и два арбалетчика. Пригнувшись, сомкнув щиты и уперев их в землю, первая пара выставляла копья и держала оборону, арбалетчик, расположившись сзади, стрелял сквозь «амбразуру» между их головами, второму же арбалетчику полагалось стрелять лишь в случае гибели первого. Пока первый стрелок жив, второй за его спиной натягивает попеременно оба арбалета, подает своему напарнику перезаряженное оружие и принимает у него разряженное.
Мусульманская конница атаковала этот строй, понесла потери от арбалетных болтов и копейных ударов, сама причинила урон лучной стрельбой в упор и оружием ближнего боя – но… несмотря на многократное численное превосходство, почти сразу же откатилась, так и не смяв боевое построение христиан. А с кораблей тем временем высаживалось пополнение, сходу вступало в схватку – так что эта битва опять-таки завершилась в пользу крестоносцев. (Другое дело, что на том фактически и закончился Крестовый поход, все достигнутые успехи которого вскоре ушли в песок.)
Почему же всадники Салах-ад-дина так оплошали? На этот счет существуют разные мнения, в основном сводящиеся к тому, что численное преимущество было не таким уж и значительным. Но скорее всего дело в том, что конница, способная обстрелять (пускай даже с дальнейшим вступлением в отчаянную схватку) и конница, способная смять противника с налета, при первом же схождении – это две абсолютно различные воинские формации. Полностью совместить их не удавалось ни византийцам, ни чингизидам.
