СМЕРШ. По законам военного времени - Валентин Константинович Мзареулов
Во вторую смену я пошла с красивым, высоким парнем. Идем, разговариваем, и вдруг он говорит: «Аня, если на тебя набросится женщина, то ты ее не бойся и не кричи. Это моя жена». Оказывается, он только женился, и жена очень ревновала его, так как частенько встречала его во многих местах Москвы с разными девушками, нашими сотрудницами, и однажды довела его чуть ли не до нашей конспиративной квартиры. Руководство отдела беседовало с ней, но ничего не помогло, пришлось впоследствии его уволить, хотя работник был отличный. После этого при подборе в «наружку» отбирали внешне незаметных ребят.
Работая в «установке», я каждый день встречала наших из «наружки» в трамваях, автобусах и троллейбусах. Они распихивали народ локтями, их толкали, ругались, но они молча проталкивались вперед, чтобы вести объект, так как за потерю или за расшифровку получали взыскания или замечания.
Я все взвесила и отказалась от перехода в отделение наружной разведки: чувствовала, что по своему характеру и поведению не смогу здесь работать, хотя служба там шла год за два. Да и Збраилов сказал, что не хотел бы терять такого прекрасного «установщика».
Спортом мы занимались один-два раза в неделю: играли в волейбол, бегали на разные дистанции, все время поддерживали физическую форму. В один из дней осени 1949 года мы, как обычно, сдавали на стадионе «Динамо» нормы по бегу. Бежали на 100 метров. Одеты были легко: майка и трусы, а на улице стало прохладно, во время бега пошел небольшой снежок. Я наглоталась этого снега и получила воспаление легких. Вскоре в легких обнаружили затемнение, и в начале января 1950 года меня направили в профсоюзный легочный санаторий в город Алупку, Крым. Ездила на экскурсии: мыс Ай-Тодор, Ласточкино гнездо, Воронцовский парк, гора Ай-Петри, Мисхор. В Ялте посетили армянскую церковь, где снимался Игорь Ильинский в кинокартине «Праздник святого Йоргена»; там же посетили дом-музей А. П. Чехова, где после экскурсии провела беседу его сестра, даже подарила всем нам по небольшой брошюре о нем со своим автографом. Рассказала, как она сохранила музей, когда в город вошли немцы.
Там я участвовала в художественной самодеятельности, даже выступила на первенстве санаториев ЦК госучреждений — все с той же «лезгинкой». Фотограф, который всегда ходил с отдыхающими, с юмором нам говорил: «Смотрите на соседку, если это не повредит вам дома». Все смеялись, но при фотографировании старались не смотреть друг на друга, а только на фотографа или вообще в сторону.
Кроме спортивных занятий, мы каждую неделю ходили стрелять. Часто проводили соревнования. Среди женщин я всегда занимала первое место. Во время войны нас вывозили на стрельбище на станцию Подлипки или в Мытищи. В лесу ставили мишени и стреляли лежа из своего оружия и винтовки. Я любила стрелять, но очень долго целилась. Руководство проверяло мишени, Збраилов объявлял результаты, хвалил меня, а потом спрашивает: «А где же Аня?» Ребята показывают в сторону кустов. У меня после стрельбы всегда было расстройство желудка. Наверное, оттого, что нервничала: хотелось попадать только в десятку. В конце концов, боясь, что у меня могут быть неприятности со здоровьем, Збраилов освободил меня от стрельбы, вернее не направлял на соревнования, но я стреляла и в Подлипках, и в тире в Москве.
Леонид Максимович, когда замечал, что у кого-то из женщин отдела случаются промахи в работе в «наружке» или «установке», переводил ее на секретарскую работу в Управление. Он всегда всех жалел, так как знал, что работать нам было тяжело. И как о нас беспокоились не только он, но и Абакумов и его заместитель Селивановский! До сих пор помню, как однажды на «конспиративку» вместе со Збраиловым пришел Николай Николаевич Селивановский. Я была беременна, перед родами женщин оставляли дежурными по отделу, чтобы не гонять по Москве. Николай Николаевич, увидя меня за столом, обращается к Збраилову: «Почему девушка…», и тот делает мне знак, чтобы я поднялась. Не дожидаясь конца вопроса, я встала из-за стола. Селивановский, как только увидел мой живот, начал извиняться, усадил меня в кресло, принес стул и попросил, чтобы я на него положила ноги, объясняя, что так будет удобно будущему малышу. Тут уже мне было неудобно, а Збраилов улыбался.
В связи с этим вспоминаю, как пришла как-то на ночное дежурство. Мама накормила меня пирогами с маком и еще с собой дала. Я наелась и захотела спать. Говорю второму дежурному, можно ли мне лечь, а он отвечает: «Ложись, но ведь скоро вернется вторая смена, и спать тебе не дадут». И я по его совету легла в одной из комнат, в которой забаррикадировалась: сделала нагромождение из стульев чуть ли не до потолка. В «наружке» ребята были озорные, любили пошутить, и я подумала, что разбудят меня, будут шуметь, не дадут отдохнуть. Вторая смена вернулась, некоторые решили здесь заночевать, так как утром надо было уезжать с первым поездом метро к оставшимся объектам. Ходят по комнатам, шумят и испугались, почему я не подаю голоса, не случилось ли что со мной, ведь знали, что я беременна. Стучат в дверь, я не слышу. И только когда посыпались стулья, я вскочила. Ребята вбежали в комнату и спрашивают, почему я так долго им не открывала. На следующий день передали в нашу стенгазету заметку: «Аня — соня!» Збраилов прочитал и пришел побеседовать со мной, подумал, что ребята, возможно, меня этим обидели. А я ответила, что так крепко спала из-за пирогов с маком.
Я до сих пор с удовольствием вспоминаю сотрудников, с кем проработала более десяти лет: Ивана Федоровича Зернова, Александра Васильевича Соколова, Ивана Дмитриевича Сидорина, Георгия Васильевича Киселева, Михаила Ниловича Данилина, Николая Гавриловича Жегулова, Михаила Смыслова, Бориса Петровича Царева, Гришу Мурашева, Вадима Казанского, Луку Лукашева, Петра Лукашенко и многих-многих других. Трудные годы Великой Отечественной войны в Смерше были прожиты с ними спокойно, мы знали, что друг друга
