Николай Тарианов - Невидимые бои
Как раз в тот момент, когда Плахин, по требованию своих американских и английских хозяев, усиливал шпионский поиск в военном направлении, невидимая умелая рука начала бесшумно обрывать завязываемые им нити, подменяя их искусственными, ложными. Были предупреждены крупные военные, к которым подбирался шпион. Не отпугивая его, они в то же время проявляли всю необходимую осторожность. Лишь два довольно высокопоставленных генерала отказывались верить чекистам, считая их предупреждения проявлением чрезмерной подозрительности. В свое время они поплатились за легкомыслие, слепую доверчивость. Урок, полученный впоследствии этими людьми, показал им, как вредна, как недопустима заносчивость, сколь неоправданной оказалась их самоуверенность.
Чувствуя, как пульсирует на лбу напряженная жилка, Борисов поднял трубку телефона. Майор Кривонос!
— Заходите, Владимир Васильевич, — сказал полковник. — Вы мне как раз и нужны.
Через несколько минут коллеги неторопливо обсуждали материалы последних дней. Они настолько сработались, что без лишних объяснений понимали друг друга, зачастую с полуслова, с одного намека.
Нередко им в голову одновременно приходила одна и та же мысль, одно и то же открытие.
Углубленную беседу прервало появление капитана Стебленко.
— Приставку к транзисторному приемнику получил Плахин, — возбужденно заговорил он, затворяя за собой дверь.
— Уж и Плахин. Это что, гениальная догадка? Интуиция? — спросил полковник, еле скрывая напряжение.
— Нет, товарищ полковник, — радостно отчеканил Стебленко. — Есть документы…
— Какие?
— Во-первых, фотография Плахина со спины в том самом костюме, в котором он был, когда получал приставку от Корбелли у комиссионного радиомагазина на Смоленской. Во-вторых, только что получена запись интересного разговора одного из наших добрых друзей с матерью подозреваемого. Вот эта запись, — протянул он полковнику несколько исписанных страничек.
Полковник уже рассматривал фотографии, увеличенные до таких размеров, что они еле помещались в стандартной канцелярской папке (сколько их уже накопилось в деле шпиона!).
— Костюм, видимо, побывал в чистке: исчезло легкое пятно на левой лопатке. Материал тот же — американский из дорогих — дакрон с козьей шерстью. Сшит, видимо, в магазине братьев Брукс на Мэдисон авеню Нью-Йорка. Сделано по мерке, доставлено с оказией или диппочтой. Пуговица на рукаве пришита не крестиком, как это делают в Европе, а параллельными стежками. Похоже, очень похоже, капитан. Поздравляю.
— Редко он носит этот костюм, сукин сын, — удовлетворенно пробормотал капитан. — А что вы скажете по этому поводу, товарищ полковник? — сказал он, видя, что Борисов углубился в чтение бумаги, принесенной Стебленко.
Это была запись разговора, которые часто ведут между собой пожилые люди, сидя в московских скверах или палисадниках, пока их внучата мирно возятся в песочке.
— Гражданка Плахина рассказывала мне, какой интересный транзисторный приемник привез из-за границы ее сын. Однажды она сама видела, как он подключал к приемнику какую-то коробочку. В окошечке у коробочки появились цифры, а сын их быстро записывал. Он ей объяснил, что это у них такая учеба — наша радиостанция передает для любителей, а те потом отсылают выполненные задания ДОСААФу.
— Да, «совпадений» накопилось больше чем достаточно. У нас таких приставок для транзисторных приемников не продают, Владимир Васильевич? — обратился полковник к майору Кривоносу, рассматривавшему снимки, принесенные Стебленко.
— Нет, Николай Михайлович. Не продают.
— Ну что ж, товарищи, круг, как видите, смыкается. Надо вести дело к завершению. Нельзя больше позволять преступнику оставаться на свободе. Надо быстрее заканчивать изучение его американских связей. Кроме того, тут есть еще одно обстоятельство…
И полковник принялся излагать своим помощникам особое обстоятельство, требовавшее быстрого завершения работ.
Последние метры
Неотвратимо замыкался стальной круг. Обратный отсчет продолжался со всей неумолимостью.
Вернувшись из Парижа, Плахин на первом же приеме в посольстве встретился с Корбелли. Сошелся устный пароль-диалог: «Как вам понравилось в Москве?» — «О, очень понравилось». — «У вас есть здесь друзья?» — «Пока еще нет. Но я оставил двух хороших приятелей в Париже». — «Кто-нибудь из наших общих знакомых?» — «Да, конечно. Из виллы на авеню маршала Фоша. Оба они шлют вам большой-большой привет и желают доброго здоровья». Сошелся и условный признак — прищепка для галстука у Корбелли с дешевыми красными камешками-гвоздями на медной подковке.
Болтали о пустяках, тревожно кося глазами по сторонам. Затем условились о месте и времени встречи для передачи шпиону приставки к транзистору.
Мортон О’Хара Корбелли был выходцем из итало-ирландской семьи. Предки отца приехали в свое время в Америку из Генуи, гонимые бичом безработицы. Предки матери покинули полтора столетия назад Белфаст, проклиная англичан. Ни те, ни другие не смогли за эти полтора века составить себе хотя бы небольшое состояние. Но и те, и другие были набожны до чрезвычайности.
Воспитанием Мортона в детстве занималась католическая церковная школа. А когда было закончено школьное образование, местный епископ выхлопотал ему какую-то церковную вакансию для бесплатного обучения в иезуитском Джорджтаунском университете в Вашингтоне.
Уже на втором курсе Мортон, неплохой атлет, ощутил на себе пристальное внимание ассистента профессора международного права, высокого и жилистого, типичного американского «рэнджера» — предшественника нынешних «зеленых беретов» — специальных сил, подготавливаемых в Форте Брагге. По субботам ассистент профессора мистер Марч Рамуэлл брал Мортона с собой в байдарочные походы.
Долгими осенними ночами при неровном свете костра он подолгу рассказывал ему о деятельности диверсионных групп, с которыми во время войны нередко высаживался и сам Рамуэлл. Молодого человека, осмотрительного и недоверчивого, как ирландец, но временами воспламеняющегося, как итальянец, захватывала романтика этих приключений. Рамуэлл обильно сдабривал их многими вымышленными подробностями, почерпнутыми из детективных романов, которые не читал Мортон. Однажды вечером после очередного рассказа юноша мечтательно бросил:
— Интересно, как это люди попадают на такую работу?
Рамуэлл замер, словно пойнтер в стойке. Грубый, словно из дуба рубленный, профиль четко вырисовывался на фоне красного колеблющегося огня.
— А вас это в самом деле интересует? — спросил он напряженно.
— Не знаю еще, получилось бы у меня или нет. Но попробовать хотелось бы.
— Тут нельзя «пробовать», — ответил Рамуэлл. — Это надо решать для себя однажды и на всю жизнь. Дело это очень серьезное.
Мортон молчал. Рамуэлл ждал этого разговора. Он уже давно установил, что рослый студент отвечает основным стандартам американской шпионско-разведывательной службы. Сдержан, молчалив, в меру умен, в меру глуп. Осторожен, но когда нужно, решителен. Не трус, но и не безрассуден. Словом, это был тот материал, из которого ЦРУ готовит свои кадры.
На следующее утро Рамуэлл возобновил разговор, ради которого он, собственно, и таскался все это время со своим воспитанником по невысоким горам Катоктина. Да, он, Мортон, обдумал все, что говорил ему мистер Рамуэлл. Он понимает всю серьезность этого дела. Да, он хотел бы посвятить себя разведывательной деятельности. Нет, он не передумает. Он готов встретиться с представителями ЦРУ для вполне серьезных разговоров.
Первым из этих представителей оказался мистер Рамуэлл. Он был одним из тех работников ЦРУ, что имеются в каждом более или менее крупном американском университете и во многих колледжах. Их задача — подбирать из огромной массы сырого человеческого материала людей, способных изучить и, что важнее, при необходимости применить 32 способа убить человека голыми руками.
Мортон О’Хара Корбелли и был таким человеком. Уже с третьего курса, одновременно с занятиями в университете, он начал углубленную подготовку в одной из мелких секретных школ ЦРУ, разбросанных во многих американских городах и за границей. И хотя, закончив университет и получив звание бакалавра наук, Мортон был еще формально новичком в государственном департаменте, он тем не менее уже завершил солидный курс подготовки к роли разведчика ЦРУ.
Не удивительно поэтому, что в государственном департаменте в Вашингтоне он пробыл всего лишь год, изучая формальные обязанности дипломата. Его сразу же отправили третьим секретарем в одну из ближневосточных стран. А когда в этой стране провалился заговор против ее демократического правительства и стала известна роль Корбелли, ему пришлось перевестись оттуда. Его направили вторым секретарем в посольство в Москве.
