Евгений Воеводин - Эта сильная слабая женщина
Зоя не договорила — а Дружинин молчал. Не поддерживал этот разговор, ни о чем не спрашивал: «Если б не этот Кирилл!..» Он искоса поглядел на сидевшую рядом женщину, и та ответила спокойным, понимающим взглядом. Вряд ли Любовь Ивановна стала бы что-то рассказывать ей о нашем вчерашнем разговоре, да и времени у нее на это не было, — подумал он. К тому же есть вещи, принадлежащие только двоим. Ими не делятся ни с кем. Стало быть, Зоя просто догадалась, что происходит с ними сейчас. Чисто женская интуиция, что ли? «Если б не этот Кирилл…»
— Когда вы появились, — продолжала Зоя, — она у меня книгу попросила о вкусной и здоровой пище. Смеялась — путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. Она же совсем не умела хорошо готовить…
Дружинин продолжал молчать. Зоя тронула его за руку.
— О вас она тоже рассказывала немного. О всей вашей жизни… Мы даже всплакнули тогда. Как у вас нынче со здоровьем? Мой папа знает очень хороших врачей, так что если — не дай бог — понадобится, пожалуйста, не стесняйтесь.
— Спасибо. Лучше бы не понадобилось.
— Я же и говорю — не дай бог…
И снова вернулась к Кириллу. Оказывается, Любовь Ивановна уже просила Зою помочь, познакомить с каким-нибудь врачом п о э т о й ч а с т и. Нет, пока она не собирается устраивать Кирилла в больницу. Пусть врач хотя бы посмотрит его, что-то порекомендует. А что он может порекомендовать? Гимнастику по утрам и водные процедуры? Культурный отдых? У н и х самый лучший отдых — скинуться на троих.
— Любовь Ивановна говорит, что он еще не алкоголик. Просто любит выпить. А вы как думаете?
— У меня совсем другая профессия, — улыбнулся Дружинин. — И я никогда не смотрел передачи об алкоголизме… Ни к чему было. Знал бы, что пригодятся, — посмотрел, конечно.
— А вы… Вы думаете, что все-таки пригодятся? — очень тихо спросила Зоя. — Вы не боитесь? Вам придется идти через ад, поверьте уж мне…
— Наверно, я должен…
— Должны?
Зоя снова тронула его за руку. Это движение было предостерегающим. Она словно не хотела, чтобы Дружинин договорил: почему должен, за что должен, кому должен… В мягком, добром и теплом прикосновении ее руки было не только предостережение, но еще и сочувствие.
Сама того не подозревая, Зоя произнесла вслух тот вопрос, который уже несколько дней Дружинин старался отогнать от себя. «Разве я должен?» Эти слова — как бы он ни гнал их — жили в нем прочно и повторялись чаще и чаще. Дружинин снова поглядел на Зою: неужели у нее впрямь такая дьявольская интуиция?
— Вот видите, — сказала Зоя, убирая свою руку, и не понять было, к чему это сказано. «Вот видите — вы молчите, значит, задумались…» Или: «Вот видите, вам нечего возразить…» Во всяком случае именно так Дружинин понял эту недоговоренность.
Лесная дорога кончилась. Впереди в вечерних сумерках показалось Стрелецкое. Уже невидимое с земли солнце ярко отражалось в окнах верхних этажей, и казалось, что во всем поселке свет зажгли только в верхних этажах.
— Андрей Петрович, — сказала Зоя, — выполните одну мою маленькую просьбу, а?
— Смотря какую.
— Не надо вам сейчас… к себе… И папа будет рад. Ну, на один час. Любовь Ивановна не рассердится, я думаю, даже наоборот!.. Разве это плохо — нормальный ужин в нормальном доме?
— Спасибо, Зоя, — просто ответил Дружинин.
…День за днем, месяц за месяцем он поднимался в этом лифте, открывал своим ключом эту, обитую черным дерматином дверь и слышал торопливые шаги навстречу. Любовь Ивановна помогала снять пальто, всматривалась в его лицо, спрашивала, очень ли устал сегодня, и чай был готов, и уже начала появляться хорошая привычность к такому каждодневному возвращению к теплу, заботливости, ласке — всему тому, чего так не хватало Дружинину долгие годы.
Сегодня этого не будет. И завтра тоже не будет… Ключ он отдал Кириллу — третьего у Любови Ивановны не оказалось. Сегодня, и завтра, и послезавтра не будет торопливых шагов, а возможно, сейчас ему вообще никто не откроет на звонок. Кирилл должен был зайти в институт, Дружинин заказал ему пропуск — и не дождался. По дороге из института Дружинин свернул к универсаму. Там всегда допоздна толкалось несколько человек: чего-то или кого-то ждали, перешептывались, курили, ругались, а потом исчезали в ближайших подъездах, придерживая оттопыренные карманы… Кирилла там не было. П о к а не было, — грустно усмехнулся про себя Дружинин. Любовь Ивановна говорит, что он еще не алкоголик. Зачем обманывать себя и убеждать в этом других? Впрочем, бывает, что в таких случаях без веры, пусть даже глупой, слепой, жалкой, иной человек может опустить руки.
Еще на лестничной площадке Дружинин услышал два громких мужских голоса. Он никогда не предполагал, что на лестнице все так отчетливо слышно. Не надо было прислушиваться, не надо гадать, кто разговаривает, — он узнал эти голоса сразу: Володька и Кирилл.
— …да кому они нужны, твои принципы? Выдумал себе мораль, и живешь по ней, как по таблице умножения. Дважды два — четыре, пятью пять — двадцать пять, всем известно и всем скучно. Чего ты хочешь доказать? Что на тебе ни одного пятнышка нет? А сейчас иначе живут, и тоже считают, что честно. Схватить левую деньгу — ах, какое преступление! Все дают, все берут, не подмажешь — не поедешь, а ты забился в свой автобус и красуешься перед Веткой и самим собой: вон я какой, честный-пречестный! Живу на одну зарплату! А твоей Ветке небось по ночам шуба снится, хотя бы нейлоновая. Скажешь, нет?
— Скажу, нет. Только тебе ли о честности-то судить?
— А я что, хуже других, что ли? Хуже тебя?
— Хуже. Грязнее, — сказал Володька. — Понимаешь, ты грязнее многих. Изоврался, и продолжаешь врать, все крутишь, ловчишь, самому себе оправдание ищешь… «Все так живут!» Это тебе хочется, чтобы все так жили, тогда и тебе не грех… Ты же в грязи по уши сидишь, а отмыться боишься: а ну, как увидят тебя голеньким.
Дружинин нажал кнопку звонка. Дверь открыл Володька. Увидев Дружинина, он улыбнулся, но улыбка оказалась вымученной, — видимо, парень еще не пришел в себя после спора. Или, скорее, ссоры, — подумал Дружинин.
— Что тут у вас за митинг? — спросил он, входя в комнату. — За три квартала слышно.
— Решаем глобальные проблемы, — хмыкнул Кирилл. Он лежал на диване и, когда Дружинин вошел, только приподнялся на локте.
— Получается?
— Сближаем позиции, выясняем точки зрения сторон.
— Я ждал вас в институте, Кирилл, — сказал Дружинин. — У вас что-нибудь случилось?
Кирилл резко поднялся, сунул руку за диван и вытащил початую бутылку вина. Очевидно, он спрятал ее там, когда услышал звонок. И только теперь Дружинин заметил, что Кирилл не то чтобы пьян, но уже под хмельком.
— Ничего не случилось, — ответил он. — Хотите выпить? Не три звездочки, конечно. Местный стенолаз, на другое не располагаем… А, вы же не пьете, вы же все с крылышками! Ну, тогда за ваши крылышки!
Он пил прямо из бутылки, запрокинув голову. Острый кадык ходил под кожей вверх-вниз, и казалось, что вот-вот перережет ее. Мельком Дружинин взглянул на Володьку — тот стоял в дверях, прислонившись к косяку, злой, с дергающимся от злости ртом, — Дружинин никогда не видел его таким.
— Может, хватит? — спросил Володька. — Чего ты перед нами изгаляешься?
Кирилл оторвался от бутылки, поглядел на свет, сколько он выпил или сколько осталось, — и сунул ее обратно, за диван. Стекло звякнуло о стекло. Значит, там есть еще…
— Хотите его к себе взять? — спросил Дружинина Володька. — Смелый вы человек, Андрей Петрович!
— Слушай, — хмыкнул Кирилл. — Ну, что ты одеколоном-то писаешь? Я же сказал тебе — последний день. И все! И под завязку!
— Морским узлом или бантиком? — усмехнулся Володька и, не дожидаясь ответа, повернулся к Дружинину: — Мне пора, Андрей Петрович. Вы останетесь или тоже пойдете?
— Останусь, — сказал Дружинин.
Сегодня вечером из Придольска должна была позвонить Любовь Ивановна, а дома у него еще не поставили телефон.
Он оставался через силу. С каждой минутой Кирилл пьянел все больше и больше, его движения становились резкими, на лице проступили красные пятна. И говорил он не так, как обычно, а отрывисто, короткими фразами, уже не замечая их бессвязности.
— Видали? — сказал он, когда Володька ушел. — Воспитатель! В детский сад ему… Я знаю, почему он на меня вякает… Я ему сотню должен. Отдам — шелковым станет… Вы не обижайтесь… Честно говорю — последний день… Мама о вас рассказывала… У меня, между прочим, план есть… Вы сюда, а я к вам… Потом я все равно уеду… У меня в Мурманске знаете какая жизнь?.. Бывали в Мурманске?.. Я б не поехал… Тетя Ангелина сказала: «Не поедешь — убью!»… Такая убьет!.. Во баба, да? У меня там девчонка есть… Двадцать два годика… Фигурка!.. По маковку влюбилась!.. Отец контр-адмирал… А она артистка… Правда, переезжайте сюда, а я к вам… Я тут уже одну склеил… Мужское дело все-таки.
