Андрей Кокорев - Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта в период Первой мировой войны
Другим вариантом квартирных спекуляций, порожденных дефицитом жилья, было превращение многокомнатных квартир в доходные предприятия. В апреле 1916 года Городская управа наконец-то обратила внимание на протесты домовладельцев, которые никак не хотели примириться с тем, что квартиросъемщики в массовом порядке принялись сдавать комнаты по высоким ценам. По правилам, действовавшим в то время, все помещения, в которых сдается шесть комнат, считались меблированными комнатами и подлежали обложению налогом. Под давлением домовладельцев городская администрация решила внести поправку: отнести к разряду меблированных комнат те квартиры, в которых сдается больше трех комнат.
Жилищный кризис подстегнул цены на недвижимость в Москве, загнав их на немыслимый прежде уровень. Наглядной иллюстрацией служит история, рассказанная газетой «Раннее утро» в феврале 1917 года: некто К. купил дом в одном из арбатских переулков за 600 000 рублей, но всего через несколько дней ему предложили продать новоприобретенную собственность уже за… 900 000 рублей.
«К. колеблется, – сообщала газета. – Покупателям ответил:
– Подумаю.
В несколько дней 300 000 барыша… И это еще мало…»
При таких ценах настоящими богачами становились посредники, сводившие продавцов и покупателей недвижимости. Московский репортер не без зависти писал о мелких служащих, получивших в качестве комиссионных солидные куши. Один из них, конторщик с жалованьем 60 рублей, случайно узнав, что хозяева продают дом, нашел покупателя. Его участие в сделке было оценено в 57 800 рублей. Другой клерк, прозябавший в бедности, за такую же услугу был вознагражден 25 тысячами. «Не родись богатым, а… займись комиссионерством», – сделал вывод журналист.
Зимой 1916/17 года отношения между домовладельцами и квартирантами обострились до предела. Несмотря на приказ градоначальника – поддерживать в домах температуру не ниже 13 градусов, жалобы москвичей слились в сплошной вопль: «Помогите! Замерзаем!» Повсеместным явлением стали квартиры, где температура не поднималась выше 7–8 градусов. Керосиновые лампы, горевшие в жилищах круглосуточно, практически не помогали.
Не возымели эффекта также и наказания, установленные градоначальником за «замораживание» квартирантов: штрафы 100–300 рублей, тюремное заключение, высылка из Москвы на все время войны. Например, в доме Бахрушина в Козицком переулке в начале января не топили вообще. Не помогли ни протоколы, ни личный визит в контору домоправителя помощника пристава, приказавшего дать тепло в квартиры.
Дело сдвинулось с мертвой точки только после того, как управляющий И. Д. Орлов был оштрафован на 3000 рублей, а перед именитым домовладельцем замаячила реальная перспектива сесть в тюрьму.
Комментируя бедственное положение, в котором оказались жители города, один из гласных городской думы (сам домовладелец) объяснил, что причиной кризиса является противоречие между фиксированной платой за квартиры и постоянным ростом цен на топливо. Оказалось, что если отапливать дома по установленной градоначальником норме, то расходы на дрова значительно перекроют средства, полученные в качестве квартплаты. Действительно, цены на дрова росли как на дрожжах. В начале февраля 1917 года за какие-то несколько дней стоимость вагона дров с 600 рублей поднялась до 750 рублей.
Февральская революция, ликвидировавшая старую власть, а главное – приход весны заставили на время забыть о проблеме тепла в квартирах. К этому вопросу в преддверии нового отопительного сезона городские власти вернулись в августе 1917 года. Тогда было решено поднять плату за квартиры. Однако очень скоро горожане оказались совсем в иных условиях, в сравнении с которыми кризисы военных лет стали восприниматься как мелкие неудобства.
Городской транспорт
Вдали продребезжат трамваи,
Автомобили пролетят,
И, постепенно оживая,
Былое посещает сад.
Г. В. Иванов
Из всех сторон жизни Москвы самое заметное и скорое влияние война оказала на городской транспорт. Во-первых, введенное во время мобилизации разрешение на бесплатный проезд в трамвае «запасных» действовало вплоть до 4 августа 1914 года. Можно себе представить, как были переполнены вагоны. Во-вторых, в том же начале августа горожане заметили, что трамваи стали ходить гораздо реже, и «штурм» вагонов публикой превратился из экстраординарного события в повседневное явление. Городские власти объясняли, что это вызвано сокращением числа вагонов. Часть из них были переделаны в «санитарные» – для перевозки раненых. Другая часть встала на прикол из-за недостатка персонала.
В отчете Городской управы, обнародованном в конце сентября, прозвучали такие цифры: после мобилизации около 2000 человек из числа служащих трамвайных парков вместо прежних 900—1000 вагонов на линию получалось выпускать только 580. Прием новых работников дал возможность к 10 сентября пустить еще сотню вагонов. Обучение новых кондукторов и вагоновожатых позволит в декабре довести число работающих трамваев до 800.
В числе новобранцев осени 1914 года был студент Константин Паустовский. Спустя годы, став маститым писателем, в автобиографической «Повести о жизни» он ярко, с интересными подробностями описал свою работу в качестве вагоновожатого и кондуктора. Особенно Паустовский подчеркивал, что их учили очень серьезно, без всяких послаблений и скидок на военное время. Это строгое отношение к подготовке новых кадров первоначально позволяло московским трамвайщикам работать на уровне довоенных стандартов.
Тем более что из-за войны в трамвайных парках произошла самая настоящая революция – вместо ушедших на фронт мужчин кондукторами и стрелочниками стали работать женщины. Сначала городские власти разрешили принимать на службу жен призванных в армию кондукторов, вагоновожатых и других служащих трамвайных парков, затем жен вообще городских служащих, потом жен призванных на действительную службу жителей Москвы. Со второй половины 1916 года из-за дефицита кадров перешли к приему всех желающих – через объявления в газетах. На начало февраля 1917 года среди работников «городских железных дорог» 75–80 процентов составляли женщины, из них свыше 3200 «кондукторш».
В качестве небольшого отступления отметим, что на заре XX века сама возможность работы женщин на городском транспорте скорее служила темой для фельетонов, чем была чем-то схожим с реальностью. Вот для примера что писала в 1900 году московская газета «Новости дня»:
«Новая форма женского труда: говорят, что на проектируемой электрической “конке” в кондуктора будут допускаться женщины. Собственно, ничего неожиданного или невозможного в этом нет: труда особого нет; отрывать билеты и получать деньги может даже ребенок. Вопрос только в выносливости, а также в тех осложнениях, которые возможны, если принять во внимание, что “коночная” публика не всегда состоит из членов общества трезвости.
Страница журнала «Русская иллюстрация», посвященная женскому труду
Но ведь зато и современная женщина – далеко уже не то “слабое” создание, о котором мы читаем до сих пор у поэтов. При всей воздушности и нежности, как известно из отчетов о делах, разбирающихся в камерах мировых судей, средняя московская женщина не уступит мужчине ни в энергии, ни в способности к натиску и быстрой расправе на месте. Чего не довершит кулаком, наверстает словами; подчас такими, по поводу которых даже в сенатских решениях ничего не указано. В чем же, следовательно, можно видеть препятствие?
Возникнет новый способ весело проводить время. “Золотая молодежь” вместо прогулок в кабриолетах по Петровскому парку будет предпринимать увеселительные прогулки по конке, раз на какой-нибудь линии объявится хорошенькая кондукторша.
За границей этот вопрос разрешен так: кондуктор продает билеты, а деньги собирает его жена и при этом убеждает пассажиров не брать сдачи…»
К февралю 1917 года стало очевидно, что женщина-кондуктор превратилась в неотъемлемый элемент повседневной жизни города. И судя по свидетельствам журналистов-бытописателей, элементом весьма специфического свойства. Нам не удалось найти описаний того, как представители «золотой молодежи» увивались вокруг «хорошеньких кондукторш», зато на глаза попалось кое-что другое. Вот два любопытных очерка о работницах трамвая, появившихся на страницах газеты «Раннее утро» с разницей в две недели (вероятно, тема была настолько «горячей», что вызывала неослабевающий интерес читателей):
«…Недостача в служащих, особенно в кондукторах, сказалась настолько резко, что женщин по публикациям принимали без особых строгих требований.
Нужно, чтобы желавшая поступить на трамвай была грамотной, имела от роду 21–35 лет и хотя бы немного знала Москву. Так, по-обывательски.
И грамотность требовалась для того, чтобы будущая кондукторша могла читать, писать и немного считать.
