Александр Ушаков - Гитлер. Неотвратимость судьбы
«Гитлер долго ходил из угла в угол, что он любил делать, затем сказал:
Я ответил, что я как непрофессионал в области искусства считаю его выражением души народа и уверен, что оно подвергается разнообразным влиянием. Я обратил внимание Адольфа на искусство Древнего Китая и Египта.
— Ты проповедуешь затрепанный либерализм, — сказал в ответ на это Гитлер. — Я повторяю, никакого ненордического искусства не бывает. И китайцы, и египтяне не были монолитными народами. Все их шедевры создавались высшими слоями общества, принадлежавшими к нордической расе, в то время как большинство населения принадлежало к низшей расе.
Я стремился перевести разговор на политику, которая занимала меня куда больше. Когда Адольф увидел, что я никак не реагирую на его странные искусствоведческие теории, он, как я и надеялся, перешел к обсуждению статьи Бланка «Верность и предательство».
— Как вы можете защищать теории Бланка? — спросил он. — Его концепция верности, которая разграничивает Вождя и его Идею, подталкивает членов партии к неповиновению.
— То, что ты говоришь, — полная чушь, — заметил Гитлер. — Ты хочешь дать членам партии право решать, остался ли фюрер верен так называемой Идее или нет. Это — самая мерзкая разновидность демократии, и мы не хотим иметь с этим ничего общего! Для нас Идея — это фюрер, и каждый член партии должен быть верен именно фюреру.
— Не совсем так, — ответил я, — то, что вы говорите, абсолютно верно по отношению к католической церкви, которая стала вдохновителем итальянского фашизма. Но я утверждаю, что для Германии именно Идея имеет решающее значение, а отдельная личность призвана решать вопрос, нет ли противоречий между Вождем и Идеей.
Гитлер снова взял меня за руки, точно так же, как два года назад. Его голос был глухим от рыданий, а по щекам текли слезы.
— Дисциплина, господин Гитлер, — это лишь способ сохранить единство уже существующей группы людей, но она не способна создать подобную группу. Не позволяйте низким льстецам и подхалимам, которые вас окружают, вводить себя в заблуждение.
— Я запрещаю тебе порочить моих друзей! — заорал Адольф.
— В конце концов, господин Гитлер, мы говорим как мужчины. Мы не на митинге. Многие ли люди из вашего непосредственного окружения способны на самостоятельные суждения? Им не хватает ума, не говоря уже о характере. Даже мой брат был бы менее сговорчивым, если бы по характеру своей службы он не был бы финансово зависим от вас.
Отто Штрассер выдвинул несколько условий, попросил время на размышление.
Лишь громадным усилием воли я взял себя в руки, думая при этом в первую очередь о Грегоре, для которого мой окончательный разрыв с Адольфом будет означать еще большее отдаление от меня.
На это раз Гитлер не скрывал ярости.
Я был ошеломлен этими идеями и прямо сказал об этом Гитлеру.
Но Гитлер, не слушая меня, продолжал говорить так, как будто он выступает на митинге:
На этом первая часть переговоров была закончена. На следующий день Гитлер продолжил беседу с Отто Штрассером в присутствии Рудольфа Гесса, Макса Аманна, Ганса Хинкеля и Грегора Штрассера. Вот как описывал ее Отто Штрассер:
«Я хотел бы обсудить с вами несколько вопросов, господин Гитлер. Разделяете ли вы мою уверенность в том, что наша революция должна иметь тотальный характер, затрагивая политическую, экономическую и социальную сферы? Предполагаете ли вы, что эта революция будет с одинаковой силой противостоять как марксизму, так и капитализму? И не признаете ли вы в таком случае, что наша пропаганда должна с одинаковой силой атаковать и тех и других, чтобы добиться победы германского социализма?
Затем я изложил ему пункты программы Штрассера в той форме, как они были записаны в Ганновере, и рассказал о нашей идее национализации промышленности.
— Это марксизм! — вскричал Гитлер. — Более того, это большевизм! Демократия уже превратила наш мир в руины, и вы еще хотите распространить ее действие на экономическую сферу. Это будет гибелью германской экономики. Вы хотите положить конец прогрессу человечества, который может быть достигнут исключительно личными усилиями великих ученых и великих изобретателей.
— Я не верю в неизбежный прогресс человечества, господин Гитлер. За последние несколько тысяч лет человек не изменился. Возможно, изменился его внешний вид и условия жизни. Но не думаете же вы, что Гете был бы более счастлив, если бы ездил на автомобиле, а Наполеон — если бы мог выступать по радио? Ступени эволюции человечества повторяются в жизни отдельных людей. Тридцатилетний человек уверен, что относительно своих двадцати лет достиг существенного прогресса в жизни; такими же иллюзиями человек живет и в сорок лет. Но в пятьдесят человек уже редко говорит о прогрессе, а в шестьдесят он уже навсегда закрывает эту тему.
— Теории, голые теории, — ответил Гитлер. — Человечество движется вперед, и его прогресс является результатом деятельности великих людей.
— Но роль этих великих людей совсем не та, как вы об этом говорите, господин Гитлер. Люди не создают и не изобретают великих исторических эпох; наоборот, они — эмиссары и орудия судьбы.
Адольф Гитлер стал холодным и высокомерным.
На это Гитлер ответил длинной тирадой. Он старался доказать мне, что капитализм как таковой не существует; что идея автаркии (экономической политики, направленной на обособление страны от экономики других стран. — А.У.) — это безумие, что европейская нордическая раса должна будет организовать мировую торговлю на основе товарообмена и, наконец, что национализация, или социализация, в том виде, как я себе ее представляю, — это обыкновенный дилетантизм, если даже не большевизм.
Замечу, между прочим, что социализация, или национализация, имущества — это тринадцатый пункт программы самого Гитлера.
— Допустим, господин Гитлер, завтра вы приходите к власти. Что вы будете делать с Круппом? Оставите вы его в покое или нет? — поинтересовался я.
— Конечно, я оставлю его в покое, — закричал Гитлер. — Не считаешь ли ты меня сумасшедшим, способным разрушить великую германскую промышленность?
— Если вы хотите сохранить капиталистический режим, то не имеете права говорить о социализме, — твердо сказал я. — В глазах ваших приверженцев вы являетесь социалистом, и в вашей программе содержится требование социализации частных предприятий.
— Но при Муссолини проблема отношений труда и капитала остается нерешенной. Она даже не ставится. Она просто игнорируется. Капитализм остается целым и невредимым, и вы тоже предлагаете оставить его в покое.
— Господин Штрассер, — сказал Гитлер, рассерженный моими ответами, — существует только одна экономическая система, и эта система предполагает власть вышестоящих, а также их ответственность за результаты. Я попросил господина Аманна взять на себя ответственность за работу своих подчиненных и использовать для этого всю свою власть над ними. Аманн вызвал к себе менеджера и попросил его взять на себя ответственность за работу машинисток и использовать для этого всю свою власть; эта система действует на всем протяжении иерархической лестницы вплоть до самой низшей ее ступени. Так было на протяжении тысяч лет, и так будет всегда.
— Но не существует причин для того, чтобы давать рабочим право на долю доходов их предприятий и тем более давать им право голоса при решении проблем этих предприятий, — ответил Гитлер, глядя на часы и проявляя признаки явного нетерпения. — Сильное государство должно следить за тем, чтобы производство отвечало национальным интересам. Если же интересы нарушаются, государство может приступить к национализации такого предприятия и к смещению его. администрации.
— С моей точки зрения, это ничего не меняет, господин Гитлер. Если вы готовы в случае необходимости экспроприировать частную собственность, то зачем использовать для этого местные власти и оставлять этот вопрос в их компетенции? Зачем рисковать, отдавая все право на произвол людей, которые могут быть неправильно информированы? Зачем верить сомнительным информаторам вместо того, чтобы установить право вмешательства государства в деятельность частных компаний как неотъемлемую часть нашей экономики?
— Здесь, — лицемерно вздохнул Гитлер, — мы совершенно расходимся. Разделение доходов предприятия среди рабочих и их право на участие в управлении заводом — это марксистские принципы. Я считаю, что право отказывать влияние на деятельность частных предприятий должно принадлежать только государству, которым руководит высший класс…»
На этом в высшей степени знаменательная беседа Гитлера и Отто Штрассера закончилась. Если еще раз внимательно просмотреть ее, то складывается впечатление, что победил в этом теоретическом споре Штрассер. Но это далеко не так. Пройдет всего несколько лет, и Германия превратится в могучее капиталистическое государство с передовой экономикой, которая позволит ей начать европейскую войну.
