Александр Лепехин - На Дедиловском направлении. Великая Отечественная война на территории Киреевского района
– Вас ист дас? – спросили они, значит – что это? Им как могли объяснили. Не слова ни говоря они взяли автоматы и ушли. В соседнем доме послышались крики и возня, затем прогремела автоматная очередь и все стихло. Через некоторое время танкисты вернулись, что-то живо обсуждая и потрясая оружием. За собой на веревке они привели нашу корову. Финны стали обходить наш дом стороной.
Петя с ребятами постоянно бегали и смотрели места боев. Там валялось много оружия, наши винтовки с переломанными прикладами, патроны, иногда попадались гранаты. Один местный парнишка попытался выковырять гранату из мерзлой земли, но она взорвалась и семья потеряла единственного помощника, а остальные мал мала меньше.
Была на Шиворони, где теперь мост в Жиловские выселки, плотина и стояла там водяная мельница, которой командовал Петин отец, пока на фронт не ушел. На ней давно уже не мололи муку. Но ребятня постоянно захаживала на мельницу и лазила по всем закаулкам, соскребая мучную пыль вперемежку с обычной пылью, лепили из них сосульки, сосали их. Это хоть как-то заглушало голод. Когда Петя уходил на мельницу, младший братик Сережа попросил его принести сосульку и младшая сестра тоже попросила. Петя постоянно помнил о них и если где удавалось добыть съестного, он приносил им гостинцы.
Управившись с делами Петя с другом решили пойти на мельницу за «сосульками». Петя одел свою потрепанную телогрейку и старую шапку. У его была отличная Буденовка со звездой, которой он гордился, но после того как в соседней деревне фашисты убили подростка, за то что он шел в Буденовке. Мать ее отобрала, хотела сжечь, но потом спрятала.
До мельницы добрались быстро. Хоть мост через реку был обожжен, но люди по нему ходили, они перешли на другую сторону реки и зашли в мельницу. Там уже были двое ребят из Жилой, тоже наскребали сосульки. Сперва они конечно поссорились и даже подрались, но потом помирились и начали лазить по мельничным конструкциям и механизмам соскребая желанную пыль. За работой время прошло незаметно. Кто-то из ребят почувствовал, что пахнет гарью. Ребята выскочили на улицу и увидели, что все село горит, они было побежали домой, но тут увидели группу немцев с канистрами и факелами, за собой они тащили отнятые у кого-то санки с каким-то барахлом. Испугавшись, ребята юркнули назад в мельницу. Немцы зашли следом. Не обращая внимания на ребят, они стали смотреть как поджечь мельницу. Она хоть и была деревянная, но все дерево настолько пропиталось водой, что поджечь его было невозможно. Через некоторое время один из немцев нашел старый молоток и что-то сказал своим товарищам, те одобрительно закивали головами. Затем они принесли низкую, большого диаметра консервную банку. Дали ребятам по большому куску хлеба и стали объяснять.
– Вир геен, абер зи шлаген, – ну значит они уйдут, а мы должны были ударить молотком по центру этой банки. Лопотание мы их не поняли, но они все образно представили, что все стало понятно. Они дали Пете молоток и ушли.
– Что будем делать?
– А ничего. Нашли дураков. В банке явно не тушенка, граната какая-нибудь.
Ребята примкнули к щелям в дверях и стене. Немцы отошли от мельницы и стояли чего-то ждали. Потом начали кричать нам, мы ни гу-гу. Один было пошел в сторону мельницы, но другие остановили его. Потом они махнули рукой и пошли в сторону Жиловских выселок.
Тут ребята услышали ржание и цокот копыт. Через Шивронь по мосту ехали кавалеристы на низкорослых лошадях и шапках со звездами.
– Наши, наши, – закричали ребята. У Пети перехватило горло и слезы брызнули из глаз.
– Ребята, где тут немцы?
– Вон, вон поджигатели, – закричали ребята хором и показали в сторону убегавшей группы немцев. Трое кавалеристов поскакали в их сторону, раздались автоматные очереди. Ребята увидели как взорвались канистры с бензином и несколько немцев загорелись и живыми факелами стали бегать по полю.
– Собакам, собачья смерть, вон сколько беды наделали, люди с детьми в зиму без крыши над головой остались, – сказал командир кавалеристов; – А вы что тут делаете? А ну марш домой.
– Дяденьки, мы тут мучицу соскребали. А немцы нам хлеба дали, чтобы мы вот по этой штуковине молотком ударили.
– Какой-такой штуковине?
– Вот, – и ребята показали на немецкую банку.
– Вот по этой. Вот в это место. Вот гады, с детьми воюют, – у командира сжались кулаки, он вскочил на коня и поскакал в сторону поджигателей, те уже без движения лежали на снегу.
– Ну не ударили, ну и молодцы, – сказал другой кавалерист, – давайте, домой бегите, вас там уже обыскались наверное.
– Дядь, а что это за штуковина?
– Мина противотанковая. Если бы она рванула, то не то что от вас, от мельницы бы ничего не осталось. Но они уже поплатились за свои злодеяния. Быстры наши Боги на расправу.
Ребята пустились в обратную дорогу. Не прошло и недели, как заработали школы. Старая школа сгорела, а новая была разбита и заработала она только через 14 лет. А первые занятия проходили в сохранившихся домах. Из 1100 домов, сохранилось не более полусотни. Пете казалось что нет ничего лучшего в мире как сидеть на уроках, слушать учителей и ума набираться. Да еще в школе давали завтраки, но Петя всегда помнил о своих младших и приносил им из школы гостинец, которому они были несказанно рады.
Эту историю из своего детства нам поведал Петр Петрович Бурцев.
Лепёхина Мария Петровна
Мой брат Алексей вместе с заводом «Штамп» уехал в Орск, куда эвакуировали завод. В Орске он проработал до 43 года. Он просился на фронт, его забрали в армию и он написал мне письмо, что в армии и они будут ехать через Тульскую обл. Он мне позвонил из Новомосковска, объяснил как к нему ехать, обещал встретить. Они там в лесу стояли. Мы с Марфушей решили его проведать, ну и поехали. Мы идём, вдалеке старые стога соломы. Вдруг он из-за стога выходит походка в вразвалочку, такой полный. Я Марфуше говорю, это не он, а она нет, он. Вот мы его там и повстречали, я привезла продуктов, посидели они там с товарищем были, выпили. Ну мы уехали, а через неделю их направили на Тулу. А ехать мимо Дедлова, он попросился домой забежать, его отпустили на одни сутки с товарищем. Мама им напекла с собой пирогов, круглых хлебушков, ну и тут угостили. Я как раз работала начальником учётно-контрольного бюро, была возможность разжиться продуктами. Уехали они в Тулу. Письмо после его гибели написал его товарищ с которым они в Дедилово приезжали. В Туле Николай хотел его повстречать, как раз в 43 году он лечился в госпитале. Но Николаю не удалось Алексея повидать, они быстро уехали из Тулы.
Так он печалился по этому поводу. Когда я его навещала он все переживал, что не встретился. В декабре 44 года товарищ присылает письмо, что Ваш брат Алексей Петрович погиб на одной из высот. Тут мы конечно и погоревали и поплакали и обедню отслужили по нём. Малый был необыкновенный. Такой добрый, желанный. Я как раз была в Туле училась в Медицинском училище. Он то тапочки мне купит, то огромную очередь отстоит купит мне материал на платье шёлку. Такой заботливый был. Это было 36–37 год. Мне хотелось окончить 10 классов. Училась неплохо, хорошо училась. А потом тут открылись курсы в Алексине, Алексей Николаевич (Куприн), тоже кончал исторические курсы, на историка. Я окончила курсы и мне дали направление в Кимовский район. Я отработала 40 – 41 учебный год учителем истории, тут война началась. Эвакуация, школы закрылись. Ну и куда ж деваться, домой приехала. Там Никита самый старший мужик оставался. Отец умер перед самой войной.
Никита (мой отец(прим ЛАН) пошёл в 10 класс в новую школу и недели через две их отправили на окопы. Он ушёл из дома и уехал куда-то далеко окопы копать. Потом месяца через два он заехал в Тулу, к сестре Шуре, она его в баню, всю его одежду сожгли, она кишела вшами. Остригли его там. Шура ему бельё своего мужа Фёдора Ивановича дала, одела и обула. Фёдор Иванович был на фронте.
В оккупации дома были я да мама. Да той оккупации то было меньше месяца. Сначала у нас стояли чисто немцы и они у нас не творили чудес. Только у одних взяли тёлку, зарезали у Чукаевых на верху, не у твоих, а там дальше. Зарезали её на нашем огороде и разделали. Хозяева узнали, пришли ну забрали что осталось, ножки да рожки, требуху. Немцы взяли только мясо. За нашим домом стояла немецкая машина с продуктами, так что питались они хорошо. В нашем доме стояли три немца. У них всё своё было, мясо, колбаса. Однажды я делаю болтушку из отрубей, картофельных очисток. Подходит немец и спрашивает, это что такое? Я говорю, еда. Он посмотрел и говорит, это есть нельзя, опасно. Взял кастрюлю и вылил содержимое в поганое ведро. Принёс продуктов, крупа, мясные консервы, макароны мы их долго ели.
Тут как то слышим сильный взрыв. Это взорвалась бомба на выходе из Хрущевки, наши бомбили. Воронка такая огромная была. Немцы тут в нашем доме всколыхнулись, после взрыва, на улицу выбежали. На столе оставили пол-литра, бутылка с ромом. Алексей подошел посмотрел, но пить не стал. Когда немцы вернулись, они внимательно смотрели отпито или нет. Они боялись как бы их не отравили. Перед самым отступлением пришли финны. Голодные и злые. Приехали на грузовике в наш дом заселилось 9 человек. Начали везде искать продукты. Я полная такая была, они на меня смотрят и спрашивают мясо, яйца, а я им говорю у нас ничего нет, мы бедные. А чего такая полная. Расстелили плащ-палатку. Картошку наварили сами, чай кипятили сами. Нам ничего не доверили. Соломы натаскали. Сварили картошку, почистили, каждому может по 2–3 картошки досталось и по маленькой буханочке хлеба. Они хлеб разрезали, на ломтик сырку, маслица, картошку не знаю с чем они ели, а хлеб с чаем пили. На комоде стоял наш будильник, они его завели, а когда уходили будильник забрали с собой.
