Людмила Шапошникова - Дороги джунглей
— Господин, — говорил он, — я знаю все законы кхондов. Я могу рассказать о них.
Откровенная насмешка и раздражение мелькали в глазах судьи, прикрытых стеклами.
— Нам не нужны ваши законы. У нас есть свои. Саби вздыхал и замолкал. Судья снова углублялся в книгу. Через несколько минут он сердито захлопывал ее и говорил:
— Приходи потом. Пока еще твой вопрос неясен. И так много раз. Потом, потом, потом…
Саби уходил в джунгли в свою деревню и приходил потом. Но судья опять смотрел в толстую книгу. Саби был очень зол на Дасру. Это он придумал идти в суд, который не имеет конца. Он, Дасру, привел его к судье, который не может разобраться в законах из толстой книги.
…Все началось с того, что в одну дождливую грозовую ночь Саби посетил дух предка. Этот предок был жрецом, и его убил предок Дасру. С тех пор мужчины семьи Дасру становились жрецами деревни Каджури — им было мало одной деревни Гортали. В ту ночь дух предка страшно метался и выл. Саби хорошо слышал, как он стучал в тонкую стену хижины и звал его, Саби. Саби понимал, почему это случилось — дух предка не был отомщен. Из-за нерасторопности мужчин его семьи ему приходилось теперь совершать длительные путешествия в непогоду и дождливый сезон и напоминать о себе. Дух предка еще долго не унимался, и Саби заснул только на рассвете. А утром он увидел, что саговая пальма, сок которой поил его семью, лежит на земле, и ее корни смотрят в дождливое непогожее небо. И хотя ночью была сильная буря, Саби знал, что это дело духа предка. Он подал Саби недобрый знак своего нерасположения. Медлить больше было нельзя. Могли произойти несчастья и похуже.
Еще не кончился дождливый сезон, а отец Дасру был найден в джунглях с раскроенным черепом. Саби не скрывал того, что это сделал он. Дух предка больше не выл по ночам и не стучал в стену хижины. Он был доволен. Поле Саби принесло хороший урожай. А жена родила сына. Все было бы хорошо, если бы не Дасру. Кровные враги всегда причиняют беспокойство. Дасру захотел быть жрецом в Каджури. Однажды он пришел к Саби, и не входя в хижину, крикнул:
— Эй, Саби, выходи! Надо поговорить.
Саби взял топор, он хорошо знал, чем кончаются такие разговоры, и вышел.
— Чего ты хочешь? — спросил Саби.
— Как будто ты не знаешь? — ухмыльнулся Дасру. — Мой отец был жрецом в этой деревне, теперь им буду я.
— Ты можешь мстить за своего отца. Но жрецами в Каджури были всегда мои предки.
— Ну, нет. Мой отец был жрецом, а я его сын. По закону нашего племени жрецом буду я. А за отца я отомщу. Будь терпелив, Саби.
Саби вспомнил о новорожденном сыне, и что-то холодное безжалостно сжало его сердце. Потом отпустило. Саби вытер пот со лба и бросил Дасру:
— Если ты знаешь законы нашего племени, то пусть племя нас и рассудит.
— Нет, — снова ухмыльнулся Дасру, — теперь другие законы. Мы пойдем в суд в Биссемкатак. Пусть важный судья нас судит. За убийство тебя, Саби, увезут отсюда. Ты станешь рабом. Ты будешь медленно умирать от тоски по горам кхондов. Это хуже, чем быть убитым. Ты слышишь, Саби? Вспомни тех троих из Курли: где они сейчас?
Теперь Саби понял, почему сильный и смелый Дасру не убил его сразу. Его месть была более продуманной и жестокой. Вот тогда он впервые и пришел в Курли. Саби спрашивал, что сталось с теми тремя, но никто ничего о них не знал. Он сел около жертвенного столба и стал думать об этих трех, о Дасру, о себе, о своем сыне…
Мысль о том, что он никогда не увидит сына, тревожила его больше, чем собственная судьба. Он спрашивал у духа предка, что ему теперь делать, но тот молчал.
Солнечным утром прохладного сезона он и Дасру отправились в Биссемкатак. Убийца и сын убитого пришли в суд вместе.
— Что вам надо? — спросил важный и строгий судья.
— Вот он убил, — сказал Дасру.
— Убил, — подтвердил Саби.
— Убил и сам пришел в суд? — от удивления у судьи отвисла нижняя челюсть.
— Ну да, мы так решили, — спокойно заметил Саби.
— Так, так, — судья забарабанил пальцами по большому столу. — Свидетели есть?
— Кто? — не понял Саби.
— Я спрашиваю, видел кто-нибудь, как ты убивал?
— Нет.
— Он убил моего отца, — вмешался Дасру. — И стал жрецом Каджури.
— Ты можешь это доказать?
Дасру не мог доказать совершенно очевидную истину. Судья требовал невозможного. Саби пришел ему на помощь.
— Я сказал, что я убил его отца, — кивнул он на Дасру. — Я всегда говорю правду. Дух предка требовал отомстить.
— Что еще за дух предка? — побагровел судья. — Выражайся яснее.
Но яснее выразиться было нельзя. Дасру и Саби сказали все. Больше говорить было нечего. Судья велел им убираться. Но, подумав несколько мгновений, добавил:
— Придете через неделю.
Потом судья долго чертыхался, клял захолустный Биссемкатак и поносил «дикое» племя кхондов. Тем не менее, дело Саби и Дасру он завел.
Наступил жаркий сезон, затем снова пришли дожди, и вновь прохладные ветры забушевали над горами. Жаркий сезон приходил уже три раза, а судья все не мог сказать, кто же из них прав, Саби или Дасру. Одному из них полагается пожизненное заключение, но вполне вероятно, что он не дождется решения суда…
СУДЬБА ДЖАНМУТТИ ИЗ КАМБЕСИ
Судьбы племени, судьбы рода, судьбы людей… У каждого человека своя история, свое лицо, свой неповторимый характер. Свои склонности и интересы, не такие, как у других. У каждого из них свое особое восприятие мира, свои привязанности, эмоции и переживания. И все это не так примитивно, как привыкли считать многие «культурные» обыватели страны. Судьба кхонда-человека определяется сложным комплексом обычаев, традиций и занятий. Она тесно связана с мировоззрением, которое, может быть, и не похоже на наше, но является плодом труда и мысли многих поколений предков. Об этих судьбах и характерах можно написать много. Они проходили передо мной во всем их своеобразии и чисто человеческом драматизме. И каждая из них заставляла волноваться, думать и сочувствовать…
…Небольшого роста, подвижная, с большими ласковыми глазами, Джанмутти появилась одним прекрасным утром в Курли. Я думаю, ей было не меньше шестидесяти. Волосы ее давно уже поседели, коричневая кожа на руках и плечах стала дряблой и морщинистой. Три кольца украшали нос Джанмутти, медные сережки поблескивали в ушах. Во всей ее стремительной и беспокойной фигуре было что-то молодое и, я бы сказала, озорное. Она как-то неожиданно ворвалась в деревню, деловито пропылила босыми ногами по площади, всполошила кур, детей и женщин и предстала предо мной.
— Тебя как зовут? — хитро прищурившись, спросила она.
— Людмила.
— А меня Джанмутти. Скажи: «Джанмутти».
— Джанмутти, — покорно повторила я.
— Вот теперь хорошо, — одобрила она. — Теперь давай руку.
Не знаю почему, я подчинилась.
— Теперь пошли.
— Куда? — все-таки поинтересовалась я.
— В нашу деревню. В Камбеси.
«В Камбеси так в Камбеси», — подумала я. Джанмутти мне определенно начинала нравиться.
Дорога из Курли в Камбеси не длинная, не более трех миль, но трудная. Тропинка карабкается по кручам и ущельям, поросшим густым жестким кустарником. По дну ущелий, образуя небольшие водопады, бегут бурные потоки. Нужно быть очень осторожным, чтобы не сорваться в этот кипящий поток. Камни вокруг сырые и скользкие. В некоторых местах приходится подтягиваться на руках, чтобы преодолеть очередной подъем. Сначала Джанмутти вела меня за руку. Она считала своим долгом помочь мне, думая, очевидно, что горные дороги мне не под силу. В молодости Джанмутти, возможно, была ловкой и сильной, но теперь наступила старость, а с ней ушли и силы. В одном месте мне пришлось подхватить ее, чтобы она не сорвалась в ущелье. Джанмутти удивленно глянула на меня и спросила:
— В твоей стране тоже есть горы?
— Есть.
— Много? Больше, чем у кхондов?
— Больше.
После этого Джанмутти без сопротивления принимала мою помощь и не пыталась помогать мне.
Наконец тропинка вывела нас к узкой лесистой долине. Идти стало легче, и Джанмутти оживилась.
— Скоро будет Камбеси, — сказала она. Потом как-то сбоку критически осмотрела меня и как бы невзначай заметила:
— Женщины твоего племени не носят украшений?
— Нет, почему же, носят.
— А почему у тебя нет?
Я промолчала. Джанмутти истолковала мое молчание по-своему. Мы пришли в Камбеси, меня сразу же окружили жители деревни, и начались обычные вопросы и расспросы. Я не заметила, как исчезла Джанмутти. Потом она появилась снова, деловито всех растолкала и подошла ко мне. Ее лицо хранило выражение хитроватой торжественности.
— Нагни голову, — сказала она и повесила мне на шею нитку бус. Затем воткнула в волосы длинную шпильку и на левое ухо повесила на ниточке серьгу. Наблюдательная Джанмутти заметила, что мои уши не проколоты. Она отошла чуть в сторону и, склонив голову набок, полюбовалась творением рук своих. Видимо, я представляла собой впечатляющее зрелище, потому что вокруг воцарилась тягостная тишина. Но Джанмутти это не смутило. Она прищелкнула языком и сказала:
