Алла Демидова - Письма к Тому
И вот мы поехали с Микки поездом. Микки, который очень любит гулять, который от одного слова «гулять» впадает в раж, тут, даже если останавливались на полчаса, через три секунды, сделав быстро свои дела, мчался в купе. Он боялся, что поезд уедет без него.
Нас поселили в «Ореанду», перестроенную для богатых туристов.
В старый Новый год приехали «новые русские» в своих неизменных малиновых пиджаках и с детьми. Дети были одеты как дети 19 века: в лаковых туфельках, в кружевных платьицах, мальчики – в бархатных курточках. Но они все равно выглядели ряжеными, хоть и дети. А «мои» – с которыми я снималась – в этих платьях выглядели абсолютно естественно.
Я первый раз снималась с детьми и думала, что надо просто использовать их реакции, как зверей подманивать на то, что им знакомо. Но нет – они вели себя абсолютно как актеры, они понимали, что играют, даже самые маленькие.
Я помню рассказ Таланкина о том, как они с Данелией снимали фильм «Сережа». Фильм мне нравился еще до того, как я стала работать с Таланкиным. Мне нравилась сцена, когда маленький Сережа, которого не берут в Холмогоры, плачет настоящими слезами, у него почти истерика: «Я хочу в Холмогоры! Я хочу в Холмогоры!..» Это «Я хочу в Холмогоры!» у меня дома стало игрой; когда чего-нибудь хочется, не надо объяснять – как сильно, а сказать просто: «Я хочу в Холмогоры!» с этой интонацией.
Когда я Таланкина спросила: «Как же вы заставили мальчика плакать?», он рассказал: «Мы с Данелией разделились на две маски – он был добрый, а я – злой. Потому что мальчик капризничал, он не хотел не то что плакать, но даже произносить эти слова. Он устал и зажался. И тогда я стал кричать, что он срывает съемку, что это – большие деньги и что я его оставлю на ночь в этом павильоне, а тут огромные крысы. А „добрый“ Данелия говорил: „Ну что ты, Игорь, он еще маленький, нельзя его оставлять, потому что крысы такие большие“. А я говорю: „Да нет, какой он маленький, если он так подводит всю группу“. В общем, у мальчика навертываются слезы, я говорю тихо: „Камера! Играй!“ И мальчик на этих слезах: „Я хочу в Холмогоры! Я хочу в Холмогоры!“ Сняли. Таланкин к нему подбежал, обнял и сказал: „Прости меня, милый, я ведь специально тебя…“ И тот, еще плача у него на плече: „Да я понял это, я же понял, что это игра!“ Дети это понимают, но не все. Артистичные дети. Видимо, это закладывается в детстве – реакции, артистизм, вкус, отношение к жизни и даже к костюму.
Дети и животные. За животными я наблюдаю всю свою жизнь. У меня всегда жили кошки и собаки.
Артистизм – это, видимо, повышенная чувствительность к месту, где находишься, и к чувствам тех, с кем общаешься. С этим надо родиться. Это избранность. Кстати, это чувство есть почти у всех животных.
Я раньше подбирала животных на улице, в основном пуделей. Почему-то пудели чаще теряются. Раз давала своим приятелям. И вот, когда все мои друзья были уже «опуделены», я нашла мою Машку – она была вся в крови, избитая. Жила у меня 14 лет, а совсем недавно умерла…
Пекинесса Микки мне подарила моя подруга Маквала Касрашвили, солистка Большого театра. Он у нас живет по очереди: когда уезжаю я – Микки остается у Маквалы, когда на гастроли едет Маквала – он возвращается ко мне. Он – домашний клоун. Любимец. Знает два языка – в доме у Маквалы говорят погрузински. А когда Маквала подходит к инструменту, радостно бежит и нота в ноту повторяет за ней все экзерсисы.
Микки приехал в Ялту на съемки не первый раз. Он с нами был там как-то весной на отдыхе. Поэтому все углы набережной были помечены им год назад.
У меня есть еще кот-философ, зовут Миша (МММ – Маша, Миша, Микки). Он обожает играть с Микки и Машкой: спрячется в коробке, они чувствуют, что он там, но не видят, и носятся вокруг. Вдруг из коробки высовывается лапа, и бам кому-нибудь из них по голове.
Он не любит, когда я уезжаю, и в последнее время стал метить мои чемоданы. Платья тут же приходится сдавать в химчистку. Я попробовала его обманывать – соберу чемодан и забросаю его книгами, вещами. Так обманывала, обманывала… И вот еду в Японию. В Шереметьеве таможенник спрашивает: «Что у вас там?» – «Платья…» Открывает, а там кот. Однажды он убежал, два дня не могли найти, объявления повесили. Тут соседка с верхнего этажа говорит: «Это не ваш кот между двух рам забился? А то я хожу и думаю: какая-то рыжая старая шапка валяется…»
В свое время мне очень хотелось персидского кота (тогда их еще было немного и моды на них не было). Поехала на Птичий рынок, но те, которые попадались, были в таком плачевном состоянии, что я понимала: мне их не выкормить, и отходила. И тут на моем пути появилась женщина. В голубой мохеровой шапке, на руках у нее сидел котенок. Я спросила: «Персидский?» – «Конечно!» – сказала она. Я чувствовала, что меня обманывают, но котенок так дрожал, что я не могла его не взять. Он оказался, конечно, не персидским, и к тому же больным: в ушах клещи, аномалия с желудком. Ветеринар сказал, что обычно таких топят. От клещей-то избавились, а вот желудок…
А вообще он кот приятный, и все соседи по даче его любят. Он понимает, что наши грядки – это его территория, и никуда с них не уходит, чужие грядки не портит, а развлекается тем, что ловит полевых мышей. Соседские собаки его не трогают. Поскольку я вожу его на Икшу летом, он считает, что там лето всегда, и обижается, когда я зимой еду на дачу, «в лето» без него, а только с собаками.
Мне кажется, что и люди делятся на «кошек» и «собак» – интровертов и экстравертов. Люди «закрытые» – кошачьего типа, «открытые» (коммуникабельные) – собачьего.
Актер должен в себе воспитывать и кошачьи, и собачьи черты характера. Недаром на первом курсе театрального училища есть этюды «животные», когда нужно перевоплотиться в какого-нибудь зверя или птицу.
А что касается моего «скотного двора», я и раньше во всех интервью старалась «славить» своих животных.
Письмо
26 октября 1997 г.
Том! Здравствуйте! Я в Испании – играем «Квартет». 2 спектакля были в Мадриде в рамках фестиваля – полный зал, успех, прекрасная критика, называют меня «великой» и т. д., а здесь – в Бадахосе – тоже 2 спектакля, но… публики нет, хотя огромный зал, гостиница паршивая и т. д. Здесь до нашего спектакля была ужасающая «Тоска» (из испанцев), а после нас – еще хуже, чем «Тоска» (хотя, по-моему, это невозможно), немецкие цыгане играли на своем языке Гарсиа Лорка. И там и там был переполненный зал. Но «публика всегда права» – значит, это им нужно. Но настроения, как Вы понимаете, это не прибавляет. От тоски я сделала массу ненужных покупок, используя карту. Кстати, хотела послать через местный банк на свой счет 1,5 тысячи долларов и за это – комиссионные, я бы потеряла около 200 долларов, поэтому решила не посылать, может быть, пришлю с оказией какую-нибудь сумму и Вы, пожалуйста, тогда положите их в банк, или пришлю через более цивилизованную страну. Впрочем, поездки у меня сейчас в другие края: в середине октября – в Алма-Ату, потом Днепропетровск, в декабре – Израиль (там вечер памяти Булата Окуджавы, и я буду читать стихи), январь – февраль в Париже, а в апреле – на фестиваль в Колумбии в Богота.
Терзопулос предлагает на следующий год новую работу – играть Гамлета. Но я уже стара для этой роли (хотя Сара Бернар играла его в 70 лет), да и от театра очень устала. Интерес к театру в России резко упал – не то, что было в 60-х годах. Сейчас театр на задворках с ролью «чего изволите», приблизительно как было в 19 веке.
Но что делать? Вечный вопрос. Как вы, Том? Чем занимаетесь? Как Юлия? Напишите мне. Почта, помоему, в России стала работать.
Обнимаю Вас и Юлию. Не забывайте меня.
Алла Демидова.Письмо Тома
2 ноября 1997 г.
Дорогая Алла! Опять Spain? Уже с «Квартетом». «Quartet» – из чего состоит?
Интересно пишешь о изменчивой актерской фортуны: сегодня – полный зал, а завтра – полупустой; сегодня зовут тебя гениальной в одном месте и едва замечают в другом.
Ты пишешь, что гостиница была «паршивая»! Опять новое слово для меня: не понимаю, в чем дело? Это что? – Жилище, которое подходит собакам?
А ты знаешь – брат поэта и драматурга Garcia Lorca был мой учитель испанской литературы в Гарварде.
А твоя тоска была, видимо, вызвана «Тоской» испанцев. Это я пытаюсь каламбурить. Извини.
Мне кажется, что ты должна и дальше работать с Терзопулосом. Он твой Hermes (Mercury), ввел твое искусство в новое направление и, может быть, более универсальное. Без него, может быть, ты бы бросила игру давно. Он был «Богом послан». Ты должна о нем что-нибудь написать в твоей новой книге. И о Греции тоже, я думаю. Epidaurus, Delphi, Santorini, Patmos и т. д. Ты любишь эту страну, ее красоту, ее классическую культуру, а ее нынешних людей – нет. Это не редкое впечатление, потому что греки сейчас мещанская раса. Я тебя очень хорошо понимаю.
Твой Том.Письмо
12 декабря 1997 г.
