Евгений Воеводин - Эта сильная слабая женщина
Он заснул и проснулся оттого, что отец гладил его по голове. Это было неожиданно и непривычно — отец был все-таки неласковым человеком.
— Вот что, — сказал отец. — Давай договоримся на будущее: если тебе в жизни что-то неясно — подойди и спроси. А то бог знает куда тебя занесет!.. Что же касается нас… Понимаешь, брат, в каждой семье есть свои сложности. Идеальных семей не бывает. Надо только уметь подняться над мелочами — понимаешь? Взрослые люди быстро устают, нервы уже не те, ничего не стоит сорваться.
Слова у отца были какие-то холодные и круглые, как ледышки.
— И в таком случае, — добавил он, — детям никак не надо влезать в дела взрослых.
Отец ничего не объяснил, ничем не помог. Поэтому в душе Володьки осталось прочное убеждение, что взрослым дозволен обман. Он возненавидел ложь. Это было для него, как тяжелая болезнь. С годами ненависть ко лжи перешла вообще на все безнравственное — с его точки зрения, разумеется. Несколько месяцев назад, когда он работал в таксопарке, его сменщик, поначалу казавшийся славным парнем, начал втолковывать ему, как нужно различать «клиентов». П и д ж а к — клиент выгодный, на счетчик не смотрит, платит хорошо. Ш л я п а — мелкая сошка, ездит только на короткие расстояния и платит копейка в копейку. Выгодное дело — подсаживать г р а ч е й: тогда двойная оплата… Володька слушал и вдруг спросил:
— Ты это серьезно?
— Чудик! Конечно, серьезно.
— А тебе никто не говорил, что ты с дерьмецом?
Сменщик обиделся, но сумел сдержать себя.
— А ты, значит, бесполезное ископаемое? Такие у нас не задерживаются. Наш брат на подсосе ходить не любит.
«На подсосе» означало — быть без денег… А потом это выступление на профсоюзном собрании относительно поборов и заявление о расчете…
Так вот — мать. Или «маман», как он ее называл…
Пожалуй, по-настоящему он понял ее лишь тогда, когда не стало отца и они переехали сюда, в Стрелецкое.
Конечно, смерть отца потрясла его не с такой силой, как мать, и в этом — как ни кощунственно может показаться — оказалось свое преимущество. Мать была надломлена и растеряна — он же, наоборот, словно обрел взрослость. Он делал почти все, что прежде делала мать, и это получалось как-то само собой: сходить за картошкой, снести белье в стирку, убрать в доме…
Ему нравилось, когда мать говорила о нем: «Мой мужчина». Ему не нравилось, что она, возвращаясь с работы, сразу садилась за швейную машину. Однажды он увидел, что мать надела очки…
Эти вечерние работы связались в Володькином сознании с новым пальто, которое мать купила ему, с новым костюмом, с новой обувью, и он хмурился, потому что знал их подлинную цену. Через два или три месяца он принес и положил перед матерью несколько бумажек — там было рублей тридцать или чуть больше… Мать спокойно спросила:
— Откуда?
— Заработал.
— Чинил машины?
— Два мотороллера.
— Когда ты только успел научиться? — вздохнула мать.
— Всю жизнь на этой работе, — хмыкнул Володька.
Наверно, он обиделся бы, если на эти первые деньги мать купила ему что-нибудь. Она ничего не купила. Его деньги пошли на памятник отцу…
В следующие месяцы он зарабатывал уже по семьдесят, а то и по восемьдесят рублей. В Стрелецком он был, как говорится, нарасхват. Владельцы машин, мотоциклов, мотороллеров приходили сюда, домой, чуть ли не каждый вечер, просили «поглядеть телегу»… А потом были и сто, и сто двадцать рублей — совсем неплохо для школьника, который к тому же умудрялся нормально учиться. И вдруг Любовь Ивановну вызвали в школу, к директорше.
Странно: поднимаясь по лестнице, Любовь Ивановна испытывала уже забытое, казалось бы, ощущение провинившейся школьницы. Потом оно сменилось щемящим предчувствием какой-то беды, чего-то снова непоправимого, и в директорский кабинет она, вошла с отчаяньем человека, готового ко всему, даже к самому худшему…
Грузная, с мятым, недобрым лицом женщина не протянула ей руку, только кивнула на стул:
«Садитесь. Расскажите, в какой обстановке растет ваш сын?»
Она рассказала.
«Вы им довольны?»
«Да, вполне».
«Ну, еще бы! А вот мы не очень-то довольны».
«Почему? Что-нибудь случилось?»
Тут-то ее, директоршу, и понесло! Послушать — выходило, что Володьку в классе не любят, он груб, с товарищами говорит резко — что на уме, то и на языке, — а вчера вообще учинил самую настоящую драку. Причина? Что ж, он не скрывал причину… Оказывается, он у вас — как это? — п о д х а л т у р и в а е т? Чинит местные машины? Любовь Ивановна кивнула: лично она не видит в этом ничего худого. Директорша выкатила на нее глаза и сразу стала очень похожей на кого-то, но Любовь Ивановна не успела сообразить — на кого? Но ч и н и т-т о он за д е н ь г и?! Любовь Ивановна снова кивнула: да, она знает и это. Все, что Володя зарабатывает, он приносит домой, они собрали нужную сумму на памятник отцу…
Директорша откинулась на спинку стула. Ах, вот как! Стало быть, мамаша не видит в этом ничего худого?! А вот мальчик, которого Якушев вчера избил, рассказывал в классе, что в а ш сын (она помахала какой-то бумажкой), в а ш сын хапуга и рвач! Его пригласил отец этого мальчика, — так вот, Якушев, то есть в а ш сын, заломил за ремонт столько, что у хозяина машины глаза на лоб полезли. А что делать? Автомастерской для частников в Стрелецком пока еще нет, вот и пользуются этим всякие рвачи, вроде в а ш е г о сына. Она уже не говорит о том, что школьник должен только учиться, и хорошо учиться, это его долг перед народом.
«Я хотела бы продолжить разговор в присутствии Володи», — сказала Любовь Ивановна.
«Еще что за новости! Только этого и не хватало. Вы что же, не верите мне?»
«Извините, не верю. Просто я лучше вас знаю с в о е г о сына».
«Ну, что ж, — сказала директорша. — Этого мы так не оставим. Предупреждаю — будут приняты меры. И к нему, и к вам».
«Я тоже так не оставлю», — сказала, поднимаясь, Любовь Ивановна. Даже стоя она была одного роста с сидевшей директоршей.
Прямо из школы она кинулась к Ангелине: что делать?
«Знаю я эту шкрабиху, — сказала Ангелина. — У нее ум ниже санитарной нормы. А ты чего трясешься? Твой Володька уже имеет право работать, забирай его из школы — там его все равно сожрут. У меня в райцентре знакомая на автобазе — пристроим. И школа там вечерняя рядом».
Любовь Ивановна понимала: другого выхода нет, пусть идет на автобазу и в вечернюю школу… Ничего, справится. Ей было страшно подумать, что Володька будет учиться в школе, где такая директорша. Ангелина права: его там все равно сожрут…
Домой Володька вернулся поздно.
«По агентурным сведениям, ты была в нашей конторе, — сказал он. — Ну, как? Крепко на меня накапали?»
«Что произошло, Володя?»
Он охотно рассказал — что. Его действительно пригласил к себе один человек, кажется, из института… Машина у него — пальцем ткни, рассыплется на молекулы. Володьке предложили за работу пятьдесят рублей, и он, естественно, фыркнул. Ничего он не заламывал и свою цену не назначал. Просто отказался от работы и сказал, что такую тачку лучше всего под пресс. А утром сынок этого мужика поднял в классе хипеж — вроде он, Володька то есть, запросил двести пятьдесят!
«И за это ты его избил?»
«Пощечину дал, — сокрушенно вздохнул Володька. — Соображать надо, маман. Ведь если бы я его избил, ни одна больница по чертежам не собрала бы».
«Ну, что мне с тобой делать? — вздохнула Любовь Ивановна. — Пойдешь работать на автобазу? Тетя Лина обещала устроить. И в вечернюю школу, конечно…»
«А зачем? — спокойно спросил Володька. — Никуда я не пойду. Я э т у школу кончать буду».
И Любовь Ивановна поняла, что своего решения Володька не изменит и напрасно ему что-то доказывать. Да и надо ли?
«По-моему, ты молодчина», — сказала она.
«По-моему, тоже, — усмехнулся Володька. — И ты у меня правильный маман. Знаешь, кате мне было тошно? Я-то всю дорогу думал, что ты поверишь нашей жабе».
Жабе? — подумала Любовь Ивановна. Действительно, как это я сразу не сообразила, на кого смахивает директорша. Ну, конечно, на жабу!..
«Прошу тебя, — уже строго сказала Любовь Ивановна. — Не надо никому давать клички. Особенно взрослым, и особенно своим учителям».
«Маман, — насмешливо протянул Володька. — Тебе ведь самой ужасть как хочется быть паинькой! А взяла и все испортила!..»
Он кончил именно эту школу. Две тройки ему все-таки влепили в аттестат — одну по физике, вторую — по истории, предмету, который вела в его классе Жаба.
Забавно: теперь он женат и скоро будет отцом. Он еще не представлял себе, что это такое — быть отцом, и не испытывал никаких чувств к будущему ребенку, сыну или дочери (лучше, конечно, сыну!), но само сознание н а с т о я щ е й взрослости все-таки было приятным ему.
