Джон Кракауэр - Эверест. Кому и за что мстит гора?
Когда мы туда дошли, после проверки кислородного склада выяснилось, что там есть, по крайней мере, шесть полных баллонов. Однако Энди отказывался в это поверить. Он упорно продолжал настаивать, что все баллоны пусты, и что бы мы с Майком ни говорили, нам не удавалось его переубедить.
Чтобы узнать, сколько газа находится в баллоне, надо подсоединить его к регулятору, на котором есть измерительный прибор. Кто знает, возможно, именно так Энди и проверял баллоны на Южной вершине. После экспедиции Нил Бейдлман предположил, что регулятор Энди забился льдом, и в этом случае измерительный прибор мог показывать, что газа в баллоне нет, даже когда баллон был полон. Возможно, именно так можно было бы объяснить причину фанатичного упрямства Энди. И если его регулятор был забит и не поставлял кислород в маску, это объясняет и его явно заторможенное понимание происходящего.
Однако мысль о такой возможности, которая теперь кажется столь очевидной, в тот момент не пришла в голову ни мне, ни Майку. Вспоминая эти события, я теперь понимаю, что действия Энди были совершенно иррациональными. У Энди могла быть очень серьезная гипоксия (кислородное голодание), но так как мое собственное состояние было далеко не лучшим, я не распознал проблем с нашим проводником.
Моя неспособность увидеть очевидное в некоторой степени объясняется еще и протоколом взаимоотношений между клиентом и проводником. У нас с Энди был приблизительно одинаковый уровень физических возможностей и технической подготовки, и если бы мы участвовали в обычной альпинистской экспедиции как равные партнеры, то я бы обязательно обратил внимание на его плачевное состояние. Однако в этой экспедиции Энди играл роль гида, который никогда не ошибается и всегда заботится обо мне и других клиентах. Во время этой экспедиции всем клиентам постоянно вбивали в голову мысль, что нам никогда не следует обсуждать или сомневаться в решениях проводника.
К сожалению, мысль, что Энди мог находиться в еще худшем состоянии, чем я, и что проводник срочно нуждается в помощи, даже не появилась в моем истерзанным отсутствием кислорода мозге.
Энди продолжал утверждать, что на Южной вершине нет полных баллонов, и Майк вопросительно посмотрел на меня. Я пожал плечами в ответ.
– Ничего страшного, Гарольд. Не стоит беспокоиться, – сказал я, повернувшись к Энди. Потом я взял новый кислородный баллон, прикрутил к нему регулятор и направился вниз с горы.
Учитывая события, развернувшиеся в последующие часы, легкость, с которой я снял с себя ответственность (а также моя неспособность понять, что Энди, возможно, находится в очень плохом состоянии), была очень серьезной ошибкой, которую я, вероятно, никогда не смогу себе простить.
Приблизительно в 15.30 я ушел с Южной вершины, ненамного опережая Майка, Ясуко и Энди, и почти сразу же спустился в плотный слой облаков. Начал падать легкий снег. В ровном, рассеянном свете я с трудом различал, где заканчивается гора и начинается небо. В такой ситуации было очень легко оступиться на краю гребня и пропасть без вести на этой горе. По мере моего продвижения вниз погодные условия только ухудшались.
У верхушки скалистых уступов Юго-восточного гребня я остановился вместе с Майком, чтобы подождать Ясуко, у которой возникли проблемы при спуске по провешенным веревкам. Майк попытался вызвать по рации Роба, но рация плохо работала, и проводник так и не смог ни с кем связаться. Майк был с Ясуко, а Роб и Энди сопровождали Дага Хансена, единственного клиента, который находился выше нас на горе, поэтому я предположил, что ситуация полностью под контролем. Когда Ясуко нагнала нас, я попросил Майка, чтобы тот разрешил мне спускаться одному.
– Давай, – ответил он. – Только не свались с карнизов.
К 16.45, дойдя до Балкона, выступа на высоте 8413 метров на Юго-восточном гребне, где мы сидели с Ангом Дордже в ожидании рассвета, я неожиданно столкнулся с Беком Уэтерсом, который в полном одиночестве, как столб, стоял в снегу и сильно дрожал. Я был уверен, что он уже давно спустился в четвертый лагерь.
– Бек! – воскликнул я. – Что ты тут делаешь?
Много лет назад Бек перенес операцию радиальной кератомии, или, проще говоря, лазерную коррекцию близорукости. В начале подъема на Эверест Бек обнаружил, что в результате этой операции из-за низкого атмосферного давления на больших высотах у него сильно ухудшилось зрение. Чем выше он поднимался, тем ниже падало атмосферное давление, и тем хуже он видел.
Днем ранее, когда мы поднимались из третьего лагеря в четвертый, Бек признался мне:
– Мое зрение настолько ухудшилось, что я ничего не вижу дальше полутора метров. Поэтому я шел впритык за Джоном Таском, и когда он поднимал ногу, я ставил свою прямо в его след.
Бек и раньше говорил, что у него есть проблемы со зрением, но вершина была так близка, что он предпочел помалкивать и не рассказывать о том, как себя чувствует, ни Робу, ни кому-либо другому. Несмотря на плохое зрение, Бек хорошо шел в гору и чувствовал себя более сильным и уверенным, чем в начале экспедиции, и, по его словам, «не торопился выходить из игры».
Поднимаясь этой ночью вверх от Южного седла, Бек не отстал от группы, потому что использовал ту же стратегию, что и ранее. Он ступал след в след за тем, кто шел впереди него. Но ко времени, когда он достиг Балкона и взошло солнце, Бек понял, что его зрение резко ухудшилось. К тому же в глаза ему попадали снежинки, он тер их рукой и поранил себе роговицу на обоих глазах.
– Один глаз был полностью закрыт пеленой, – признался Бек. – И вторым я тоже очень плохо видел. Кроме этого, я совершенно потерял восприятие глубины. Я понял, что не смогу идти дальше вверх, не подвергая опасности себя и других, поэтому рассказал Робу о том, что со мной происходит.
– Сожалею, приятель, – немедленно объявил Роб. – Но ты пойдешь вниз. Я пошлю с тобой одного из шерпов.
Но Бек еще не готов был оставить надежду покорить вершину.
– Я объяснил Робу, что существует большая вероятность того, что мое зрение улучшится, когда солнце поднимется выше и мои зрачки сузятся. Я сказал, что хочу немного подождать, потом пристроиться к кому-нибудь и идти на вершину, если начну видеть лучше.
Роб обдумал предложение Бека, затем принял решение.
– О’кей, договорились. Даю тебе полчаса, чтобы понять, как ты себя чувствуешь. Но я не могу разрешить тебе одному спускаться в четвертый лагерь. Если твое зрение не улучшится через тридцать минут, я хочу, чтобы ты оставался на этом месте до тех пор, пока я сам не спущусь с вершины, и тогда мы вместе сойдем вниз. Я совершенно серьезно: или ты идешь вниз прямо сейчас, или обещаешь мне сидеть здесь до тех пор, пока я не вернусь.
– Я пообещал это и приготовился к худшему, – рассказывал Бек, пока мы стояли на сильном ветру. – И я сдержал свое слово. Вот почему я все еще торчу здесь.
Вскоре после полудня мимо него спустились вниз Стюарт Хатчисон, Джон Таск и Лу Касишке в сопровождении шерпов Лхакпа и Ками, но Уэтерс предпочел к ним не присоединяться.
– Погода все еще была хорошая, – объяснил он. – И в тот момент я не видел никаких причин нарушать данное Робу обещание.
Но теперь становилось темно, и погода становилась все хуже.
– Пойдем вместе со мной, – уговаривал я его. – Роб появится по меньшей мере через два или три часа. Я буду твоими глазами. Я помогу тебе спуститься, не переживай.
Я ПОЧТИ УГОВОРИЛ БЕКА ИДТИ, НО ПОТОМ СОВЕРШИЛ ОШИБКУ, УПОМЯНУВ, ЧТО С РАЗРЫВОМ В НЕСКОЛЬКО МИНУТ ЗА МНОЙ СЛЕДУЕТ МАЙК ГРУМ ВМЕСТЕ С ЯСУКО. В ТОТ ДЕНЬ БЫЛО ДОПУЩЕНО МНОГО ОШИБОК, НО ЭТА ОКАЗАЛАСЬ ОДНОЙ ИЗ РОКОВЫХ.
– Спасибо, – сказал Бек. – Но я дождусь Майка. У него есть веревка, он сможет спуститься со мной на короткой страховке.
– О’кей, Бек, – ответил я. – Как скажешь. Что ж, увидимся в лагере.
Если честно, я испытал облегчение от того, что мне не придется сопровождать Бека вниз по весьма сложному участку пути, на котором большей частью не было протянуто веревок. Наступали сумерки, погода быстро ухудшалась, и мои силы были на исходе. Я все еще не чувствовал, что беда совсем близко. После разговора с Беком я даже потратил некоторое время, чтобы найти использованный кислородный баллон, который десять часов назад положил в снег по пути наверх. Я хотел унести с горы весь свой мусор, поэтому засунул баллон в рюкзак, где уже лежали два других баллона (один пустой, другой полупустой), и поспешил в сторону Южного седла, находящегося на 500 метров ниже.
Более сотни метров вниз от Балкона я спускался без каких-либо проблем по покрытому мягким снегом широкому оврагу, но потом дела пошли хуже. Маршрут начал петлять по сланцевой крошке, покрытой пятнадцатью сантиметрами свежего снега. Поверхность, по которой я шел, была крайне неустойчивой, от меня требовалась максимальная собранность, а это в моем близком к ступору состоянии оказалось непросто.
