Юрген Торвальд - Разгром на востоке. Поражение фашистской Германии. 1944-1945
Гитлер отказался. Он был убежден, что одерский фронт сомкнётся снова, если он останется в Берлине и будет излучать свою волю.
Он согласился, однако, издавать определенные приказы на случай, если Берлин подвергнется опасности. Эти приказы предполагали, что в случае, если Германия будет разрезана на две части вражескими силами, Дёниц должен стать Верховным командующим северной частью.
Гитлер разрешил удалить из Берлина различные министерства. Гиммлер и Риббентроп должны были отправиться на север, где продолжить свои попытки вести переговоры с западными державами через Стокгольм. Геринг получил разрешение поехать в Баварию, оставив своего офицера по связи, генерала Христиана. Только собственный военный штаб командования Гитлера, включая Йодля, Кейтеля и Кребса, должен был остаться в Берлине.
Когда вечеринка по случаю дня рождения закончилась и все разошлись, вечернее небо над Берлином было красным от огней, горящих на востоке. В подземном убежище уже забыли о праздновании. Мыслями Гитлер вернулся на Одер. Кребс и Йодль сделали свои осторожные доклады. Они заявили, что 9-я армия и 3-я танковая армия удерживали одерский фронт, хотя войска Жукова предприняли некоторые наступления к северу от Берлина. И среди других деталей они сообщили, что на южном фланге 3-й танковой армии новая оперативная группа собиралась под командованием генерала СС Штейнера, чтобы предотвратить окружение.
Гитлер внезапно поднял глаза. Имя Штейнера вызвало бурную реакцию.
Рука Гитлера понеслась по карте. Он взволнованно воскликнул, что камандующие и войска на Одере потеряли реальный дух борьбы, если планировали использовать тактическую группу Штейнера для простого защитного действия – это было только другим выражением вечного духа отступления и слабости. Он приказал, чтобы Штейнер направил свою оперативную группу для нападения в течение двадцати четырех часов и остановил наступление Жукова к северу от Берлина. И северный фланг 9-й армии должен был закрыть германский фронт.
Лицо Гитлера расцвело. Его глаза искрились. И ни Кребс, ни Йодль не упомянули, что оперативная группа Штейнера пока что не существовала нигде, кроме как на бумаге.
Вокруг канцелярии Берлин лежал под тенью нависшей гибели.
19 апреля первая танковая тревога завыла на улицах. Три с половиной миллиона людей уползли в подвалы, бомбоубежища и туннели подземки. Улицы, железные дороги заполнились толпами людей, пытающихся пробиться из города, в котором звучала сирена.
19 апреля, в канун дня рождения Гитлера, Геббельс выступил со своей последней пропагандистской речью по берлинскому радио. Два дня спустя охваченные паникой беженцы прибыли в город с востока. Теперь ничто не стояло между Берлином и армиями маршала Жукова, кроме сильно потрепанного LVII танкового корпуса. В этот день самообладание Геббельса оставило его в первый раз.
В то время как сирены тревожно кричали, Геббельс и его помощники собрались на обычное совещание в одиннадцать часов. Окна были завешены, свечи освещали комнату, так как не было электричества.
Геббельс вошел с опозданием. Его обычно румяное лицо было болезненно бледным. Он начал говорить даже прежде, чем занял свое место. Он говорил быстро и как будто обращался к большой аудитории. Впервые он признал, что конец наступил. Но его речь была одним оправданием Гитлера и обвинением остальной части мира. Слово «измена» витало в воздухе и отражалось эхом от стен.
– Немецкие люди, – кричал он, – немецкие люди! Что можно сделать с мужчинами, которые даже не борются, когда их женщины изнасилованы! Все планы, все идеи национал-социализма слишком высоки, слишком благородны для таких людей. На востоке они убегают, как кролики, на западе препятствуют солдатам сражаться и приветствуют врага с белыми флагами. Они заслуживают судьбы, которая теперь нисходит на них! Но, – продолжал он, – не стройте, господа, никаких иллюзий. Ни один из вас не согласился со мной. Люди дали нам свой мандат. И вы – почему вы работали со мной? Теперь вам перережут горло!
Он ушел, выкрикивая эти слова. В двери повернулся еще раз и крикнул:
– Но когда мы ступаем – дрожит вся земля!
22 апреля Гитлер вышел на трехчасовое совещание в состоянии едва подавленного волнения. В тот день на совещании присутствовали генералы Борман, Бургдорф, Кейтель, Йодль и Кребс, Хевель, военный адъютант и стенографистки.
Йодль с привычным навыком, которому он научился при общении с Гитлером, открыл совещание, сообщив о некоторых местных наступлениях в Саксонии, Италии и на верхнем Одере. Йодль продолжал, сказав, что к югу от Берлина русские передовые отряды приблизились; на севере они уже достигли внешних оборонительных укреплений города. Он добавил, что оперативная группа Штейнера еще не была в состоянии атаковать.
Гитлер заметил нотку сомнения в речи Йодля.
– Сократите детали! – внезапно вспыхнул он. – Уберите тривиальные вещи! Я хочу знать, где находится Штейнер!
И Гитлер узнал правду.
Стояла тишина. Гитлер переводил взгляд с Йодля на Кейтеля и на Кребса. Его лицо стало красным. Хриплым голосом он попросил оставить его наедине с генералами.
Помощники, адъютанты, стенографистки выходили друг за другом в узкие проходы и ждали. И внезапно они услышали голос Гитлера с бесконтрольным скулящим оттенком, который заставил мужчин побледнеть, а женщин задрожать.
Они не могли разобрать слова. Только пять человек поняли их. Он кричал, что не осталось ни одного офицера, который не был бы предателем, что никто не понял его цели, что все они были мелкими, слишком низкими, что не было ничего вокруг него, кроме измены и трусости, достигшей теперь высшей точки в измене Штейнера.
Так же внезапно, как вспыхнул, шторм прекратился. Гитлер опустился на стул. Его лицо стало пепельным, тело тряслось в беспомощных судорогах.
Генералы стояли молча. Наконец Гитлер поднял голову и заговорил снова. Он сказал надломленным голосом, что все кончилось, война проиграна, национал-социализм повержен. Нет никакого смысла уходить на юг в безопасность. Он остается в Берлине и встретит смерть. Он закончит свою жизнь.
Гитлер только что сказал истину, за простое упоминание которой бесчисленные немцы – мужчины и женщины, солдаты и гражданские жители – были повешены от его имени. Он признал те факты, за понимание которых многие из ведущих генералов и дипломатов боролись с ним. Казалось, что наконец настал момент убедить его подумать о последствиях, уйти в отставку и открыть путь для мирных инициатив.
Однако пять генералов, один за другим, пытались убедить и успокоить его. Они уверяли его, что не все потеряно, что он, кто так неустрашимо верил в победу, не должен теперь, в решительный час, терять свою веру. Они убеждали его оставить Берлин, пока еще было время, телефонировали Гиммлеру, Дёницу и Риббентропу, и те вскоре также попросили Гитлера оставить Берлин, продолжить борьбу из Южной Германии.
Но Гитлер вялым голосом повторил, что не оставит город. Он приказал, чтобы население было информировано о его присутствии в Берлине (начиная с его прибытия в январе это сохранялось в тайне). Он передал Геббельсу и его семье, чтобы те прибыли в убежище канцелярии. Внесли документы, и с дергающейся головой и дрожащими пальцами он стал отбирать документы, которые подлежали уничтожению.
Геббельс и его жена вскоре прибыли. Его лицо было бледно, глаза без блеска. Он объявил, что в случае поражения он и его жена покончат жизнь на руинах Берлина. Гитлер слушал в тишине, затем отпустил их. Он вызвал Йодля и Кейтеля и приказал им оставить город этой ночью самолетом, чтобы воссоздавать Верховное командование армии на юге Германии и завершить операции оттуда. Он, Гитлер, не имеет больше приказов. Оба запротестовали. Но Гитлер не колебался.
– Я решил остаться здесь, – сказал он. – Я никогда еще не менял принятого решения.
Именно в этот момент Геббельс возвратился в зал заседаний Гитлера. Он только что говорил с Хевелем и узнал, что Риббентроп несколькими часами ранее послал обнадеживающие новости о готовности западных держав вступить в мирные переговоры. Риббентроп умолял, чтобы Берлин продержался лишь чуть дольше.
Быстрое воображение Геббельса начало ткать новую ткань политических и военных возможностей. Он заговорил с Гитлером. И где холодная, резонная манера Йодля и пустой разговор Кейтеля потерпели неудачу, Геббельс преуспел.
Гитлер попросил карты. Позвали Хевеля, чтобы он повторил донесение Риббентропа. Кребс вдохновленно объявил, что западные военно-воздушные силы внезапно остановили свои операции и что американцы не препятствовали отходу немецких войск из их секторов.
Они говорили в течение двух часов. Гитлер включился в обсуждение. Его голос зазвучал по-другому. Он перетасовал карты. Войска, о состоянии которых он ничего не знал, снова замаршировали в его голове.
