Энтони Бивор - Высадка в Нормандии
Незаурядную храбрость и решительность выказала молодежь города. Многие уже состояли в Défense Passive – добровольческих отрядах первой помощи, – и еще больше молодых людей вступили в эти отряды, не теряя времени. По заваленным обломками улицам не могли проехать машины «Скорой помощи», поэтому раненых приходилось доставлять на носилках прямо в госпиталь экстренной помощи, развернутый в женском монастыре Бон-Совер (Доброго Спасителя). Санитары-добровольцы, пробираясь через завалы, обливались потом под ношей – на носилках лежал очень грузный мужчина, – а он вздыхал и все извинялся: «Ах, если б я не был таким толстым!» Часть добровольцев приступила к расчистке руин в поисках погребенных под ними людей. Один молодой человек из Défense Passive застукал мародера на месте преступления и пригрозил ему арестом. Тот лишь рассмеялся – у молодого парня не было оружия. Тогда рассерженный юноша взмахнул лопатой и нечаянно перебил мародеру сонную артерию. В карманах грабителя обнаружили немало драгоценностей и (как поговаривали) отрезанную женскую кисть, унизанную перстнями.
Не избежал потерь и повреждений и монастырь Бон-Совер. Одна монахиня нырнула в воронку от бомбы, но другая разорвалась рядом и погребла женщину в ее укрытии. В одном из зданий за пределами монастыря находился приют для душевнобольных. Туда угодила серия бомб, сброшенных уже в конце налета. Несколько больных были убиты, остальные отчаянно испугались и вопили, вцепившись в прутья решеток. Сестра Андре Хайнца ассистировала хирургу в импровизированной операционной, и брат тоже решил помочь. Увидев лужи крови, он подумал, что можно намочить в них простыни и разложить на траве, чтобы летчики видели: здесь находится больница. Когда кровь высохла, она потеряла ярко-красный цвет, но на следующее утро красный крест восстановили, разложив красные ковры и выкрашенные полотнища.
С самого утра, когда пошли слухи о высадке союзников, на дежурство заступили шесть операционных бригад. Канское отделение Défense Passive уже с начала года размещалось в монастыре Бон-Совер. Дополнительно раненых можно было разместить в лицее им. Малерба, а на другом берегу Орна помощь пострадавшим готовы были оказать в приюте Младших Сестер Неимущих. Различные организации отлично сотрудничали друг с другом. Группы полицейских по просьбе врачей обходили аптеки и клиники города, собирая необходимые медикаменты. В официальном отчете содержится высокая оценка работы канских медиков: «Врачи города проявили бескорыстие и безграничную преданность идеалам своей профессии».
На южных окраинах города 15 000 человек укрылись в недавно обнаруженных подземных туннелях, которые в Средние века были частью каменоломен. Они уложили в чемоданы запас провизии и молитвенники, даже не подозревая, что им придется больше месяца прятаться в этом жалком убежище, где сырости было с избытком, а воздуха отчаянно не хватало. Без воды и канализации почти все страдали от вшей, блох и клопов.
Тем утром в Кане происходили и не столь масштабные, но более трагические события. В городскую тюрьму прибыли гестаповцы и сразу направились в ту секцию, где под охраной немецких караульных содержались захваченные бойцы Сопротивления. Французские надзиратели, охранявшие секцию для уголовников, подсматривали через дырочки, проделанные в занавесе, который отгораживал их от секции, находившейся в ведении германских военных властей. Бойцов Сопротивления выводили на расстрел во двор тюрьмы группами по шесть – всего 87 человек. Казненные представляли весь спектр Сопротивления: от коммунистов до членов ОРА, от рабочего-железнодорожника до маркиза де Туше. Один заключенный, который из своей камеры слышал выстрелы во дворе, отметил, что никто из них не промолвил ни слова, кроме одного человека, который, выйдя во двор, устрашился того, что было ему уготовано. «Ой, нет, нет! – закричал он. – Моя жена… дети… мои дети!» Залп – и его крики оборвались.
В ту ночь немка-надзирательница, известная своими издевательствами над заключенными, «была бледна и явно сильно напугана» происшедшим. Она даже вернула некоторые личные вещи уцелевшим узникам, упрямо твердя при этом: «В германской армии служат честные люди». Через три недели, когда англичане все еще вели бои, так и не сумев до тех пор взять город, гестаповцы вернулись в тюрьму и вывезли тела казненных[121].
Нетрудно представить, как скорбели жители Кана о разрушении своего города. «С какой-то дьявольской злобой, – писал один из них, – бомбы безжалостно превращали город в руины». Другой назвал эту бомбежку «столь же бесполезной, сколь и преступной». Немецкий гарнизон там, писал он дальше, никогда не превышал 300 человек, а если целью бомбардировки было нарушение коммуникаций противника, то ведь бомбы так и не попали ни в один мост. За первые два дня вторжения от бомбежек и обстрела из корабельных орудий погибло в общей сложности 800 горожан. Раненых были многие тысячи.
Подобные беды обрушились и на жителей других городов и поселков вдоль дорог, ведущих от района высадки в глубь Нормандии. Наряду с Каном, Сен-Ло и Фалезом два крупных налета пережил и расположенный восточнее Лизье. «В городе бушуют пожары, он кажется совсем покинутым», – утверждалось в отчете, направленном в Париж. Там же содержалось требование о наказании комиссара полиции, который дезертировал со своего поста, когда в городе начались пожары. В ходе первого же налета погибло так много пожарных, было уничтожено так много снаряжения, что в последующем бороться с пожарами было уже практически некому и нечем. Расположенные южнее Аржантан и Экуше тоже, по свидетельствам, были «разрушены почти до основания». В Аржантане «погибли или получили ранения все сотрудники жандармерии». Бомбардировки, разрушившие множество зданий, посеяли среди жителей страшную панику. В департаменте Кальвадос за время боев беженцами стали около 100 000 жителей. Население Кана за то же время сократилось с 60 000 человек до 17 000.
В подобной стратегии бомбардировок кроется удивительное противоречие: уж если Монтгомери собирался овладеть Каном в первые же сутки наступления, для чего ему потребовался налет бомбардировщиков Королевских ВВС, которые превратили город в руины, а улицы завалили обломками? Это же было на руку только оборонявшим Кан немцам!
Тем временем в Лондоне, после радиообращения короля к народу, все с волнением ожидали свежих новостей. Немного позднее в переполненной до отказа палате общин выступил У. Черчилль. «Это первый из предстоящих десантов, – заявил премьер, следуя плану “Фортитьюд”, хотя тем самым он формально вводил палату в заблуждение. – На данный момент командующие на местах докладывают, что все идет по плану, и по какому замечательному плану!»
Во всем Лондоне и улицы, и магазины пустовали, а такси кружили по городу, не в силах найти себе пассажиров. «В Вестминстерском аббатстве, – писала одна журналистка, – машинистки в летних платьицах и постоянные прихожане в крестьянской одежде вместе молились у Могилы Неизвестного Солдата предыдущей войны или подолгу смотрели на пробитые пулями боевые знамена и на мраморные статуи героев былых сражений, которые больше уже не казались такими далекими от нас». Фельдмаршалу сэру Алану Бруку в тот день никак не удавалось улизнуть с торжественного завтрака, который давала супруга У. Черчилля в честь махараджи Кашмира. «Трудно было поверить, – записал он в дневнике, – что, пока в Лондоне продолжается обычная жизнь, совсем недалеко, на французских берегах, идут ожесточенные бои!»
И правда, примерно в 300 км к югу от Лондона продолжался жестокий бой за опорный пункт «Хиллмен». Солдат Суффолкского полка, которым пришлось несладко, ругали (совершенно несправедливо) за то, что они продвигались так медленно. Досталось и командиру бригады. А беда-то состояла в том, что командование 3-й дивизии не позаботилось о выделении достаточных сил поддержки, в частности танков АВРЕ, которые могли бы сокрушить доты противника своими бетонобойными снарядами. И уж совсем не в чем упрекнуть Королевский Шропширский легкий пехотный полк, который отважно двинулся на Кан почти без поддержки танков. Даже если учесть, что прилив в тот день был необычно высоким – а предвидеть это было невозможно, – все же в неудачах следует винить высокое командование. Ни генерал сэр Майлс Демпси, командующий английской 2-й армией, ни генерал Монтгомери не продумали как следует столь важную часть общей операции и не распределили достаточно ясно задачи между соединениями и частями по степени важности.
Канадцам тоже не хватало вездеходов, какие были у американцев, но они, наступая на Карпике, здраво подошли к делу: посадили пехоту на танки и на все транспортеры с пулеметами «Брен». И все же попытка англичан с ходу овладеть Каном была обречена на неудачу, даже если бы они не замешкались и если бы на берегу с прибытием второго эшелона десанта не возникли многочисленные заторы. Шропширский полк совершил подвиг, дойдя до Лебизе всего в 3 км от центра Кана. Не имея поддержки танков, остатки понесшего тяжелые потери полка были вынуждены отступить.
