Литерное дело «Ключ» - Гелий Трофимович Рябов
Господи, как же они плакали, эти мумии, перемежая невнятными междометиями унылые свои воспоминания: «Он ведь был полковник императорской армии… Как звучит – будто Бонапарт поднялся из гроба!» «Да-да! – вторил следующий, постарше. – А как он, как… То есть я желал бы отметить его любовь к Бонапарту…» Старики невнятно улыбались, путали и вскоре забыли, зачем к ним пожаловал внук и вообще – откуда он и кто. Но эта встреча укрепила позиции и бытие новоявленного выпускника Сорбонны (здесь все было на самом деле и весьма чисто: окончил заведение среди лучших). Объявив городскому сообществу, что желает употребить деньги невинно убиенного на рыботорговлю (враждебность к Советам была уже давно не в моде, к тому же привлекла бы излишнее внимание), создал великолепное предприятие, выстроив его на остатках разорившегося заводика по переработке чешуи. Город получил множество рабочих мест, новоявленного «русского» поминали в молитвах… В разное время и в разном обществе вспоминал он свою вымышленную одиссею, всякий раз вызывая сочувствие, сопереживание и любовь. Только однажды, на вечере в честь торжественного тезоименитства мэра, нарвался вдруг на враждебное непонимание. Это случилось в тот момент, когда скромно повествовал о внезапной трагической вести из России (Грузия ведь прочно вцементировалась в СССР). «Бабка скончалась на месте, выронив телеграмму на Хорасан, великолепный коллекционный ковер ручной работы, XVII века! Она как раз на нем стояла, вспоминая, как дед вывез его из путешествия по Персидскому заливу. Слава богу, что предусмотрительный дед успел переправить все деньги из «Взаимного кредита» в парижский «Континент-банк». Иначе бы мы все просто-напросто умерли с голоду! Вы уже не помните, господа, но ведь русские офицеры работали половыми в трактирах и ресторанах, крутили баранку такси…»
Молодой человек в смокинге, со значком франко-советской дружбы на лоснящемся лацкане, ядовито улыбнулся и задал вопрос: «Кто же был исторически прав, месье?» – «О-о, – ответил не задумываясь. – Конечно же мои предки! Ведь они боролись за единую и неделимую Россию!» Молодой человек нахмурился: «Ваши предки были врагами русского народа, как, скажем, были врагами нации Бурбоны! Вы не понравились мне!»
«О, как это плохо, Базиль! – всплеснул руками владелец рыболовного траулера. – Это редактор коммунистической газеты! Он сотрет тебя с лица земли!»
И правда. Уже на следующий день в местной марсельской газетке с ностальгическим названием «Стена коммунаров» появился очерк о владельце рыбных предприятий месье Базиле Абашидзе, человеке сомнительного происхождения и сомнительных суждений. Знал бы чертов француз, о ком он сочинил свой пасквиль…
Пришлось доложить в Москву. Решение последовало немедленно: воспользоваться профессией врача-фармацевта, приобретенной в Сорбонне, купить в Женеве престижную аптеку и незамедлительно перебраться. Тем более что Франция не делала более активно-враждебных попыток против СССР. Исполнил все точно и в срок, даже повезло: в первый же день нового поприща ощутил, как швейцарцы любят свое здоровье и милейшее обхождение. Просьбы исполнял мгновенно, вернул в лексикон давно забытое «Чего изволите?». Получилось великолепно, все были в восторге, аптека начала процветать.
…Решил прогуляться, на воздухе думалось лучше. Обдумать же, а потом и придумать следовало многое. Спустился к озеру, в уютном летнем кафе велел принести чашечку черного и, уставившись немигающим взглядом на фонтан, снова погрузился в воспоминания. Они вообще часто посещали в последнее время вдали от любимой Москвы, Нины, двоих детишек («Наш пострел везде поспел!» – любил произносить шутливо по данному поводу) – старшей, Леночки (уже в седьмом, отличница), и младшего, Николая (этот пока пребывал в пятом классе и намеревался идти по стопам дорогого папы, всей правды о котором, естественно, не знал. Но главное – отец – солдат незримого фронта – повторял как молитву или заклинание, это льстило, давало внутреннее ощущение бесконечного превосходства над одноклассниками и даже друзьями). Славный мальчик, как-то сложится твоя карьера, жизнь, усмотрит ли, уследит нежная, томная Нина за нравственностью… Сам ведь прошел и Суворовское, и специальную школу, всякое там бывало, неведомое начальству. Ведь даже тупому понятно: можно увидеть и услышать (оборудуй литер – и нет проблем!), проследить – все что угодно можно, кроме одного: мысли читать. А под черепной коробкой происходит другой раз такое… Бедное начальство, никогда тебе не узнать! У Васико половина грузинской крови, но ведь человек руководствуется главным в себе… Очень, очень опасна эта взрывная смесь!
Настоящая мать Василия Андреевича была русской, настоящий отец – грузином из Тбилиси, игроком местного «Динамо». До поступления в команду отец служил в Комендантском отделе Министерства госбезопасности Грузии и, утомленный кроваво-подвальной работой, охотно внял призыву руководства спортобщества и, используя всеми признанное свое футбольное мастерство, занялся спортом, повел спокойный и здоровый образ жизни. Свою будущую жену встретил в паспортном отделе, когда дали квартиру. Нина мягко улыбнулась, тиснула в паспорт (теперь у Андрея был паспорт, как у всех, а не «красная книжечка») штамп о прописке, пожелала счастливого новоселья. Вглядываясь в ее миловидно-округлые черты, пепельные волосы, еще не тронутые пергидролем, бездонные иссиня-голубые глаза, Андрей Абашидзе рухнул мгновенно и безвозвратно: встал на колени и с истинно грузинской пылкостью предложил руку и сердце. Кто же устоит перед новой квартирой в центральном городском районе? Из окон виден дом вождей и лучших людей страны, все лучшие магазины здесь и лучшие люди рангом пониже – тоже. А бывший сотрудник комендатуры даже и не понял, что на самом деле есть удивительный закон, возникший на стыке Грузии и России: если русский перед волоокой грузинкой и может устоять, то нет такого грузина, который не рухнул бы перед голубыми глазами и вздернутым носиком русской женщины… Впрочем, Андрей – волосатый, кривоногий, с литыми бицепсами и цепким профессиональным взглядом подвального психолога последних человеческих мгновений, с огромным горбатым носом (Нина еще в юные годы узнала от более опытных подруг о том, что «в магазине всегда то, что на витрине», и, поняв сокровенный смысл поговорки, отнюдь ее не отрицала) – тоже произвел на девушку
