Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №10 за 2005 год

«Похоже на центр Вселенной», – подумала я, смутно припоминая подобную картинку из энциклопедии «Мифы народов мира», которую листала в детстве.

В это время к нашей «компании» присоединились еще двое – монахи в своих неизменных полыхающе-красных одеждах. Они любезно поздоровались, но, естественно, ни в какие беседы не вступали, пока не исполнили несложный на вид буддистский ритуал. Вокруг Одинокого необходимо обойти в сосредоточенном безмолвии несколько раз (сколько именно – зависит от специфики и цели обряда). Мысленно приобщиться к святому месту и обменяться с ним энергетическим импульсом. Потом уже можно и разговаривать:

– Сто пятьдесят лет назад этот тополь посадил Кургаш Бакши, известный калмыцкий лама… Собственно, посадил он много деревьев, сам черенки из Тибета вез. А прижилось, как видите, только одно, – монах изъяснялся по-русски чисто, но с легким и каким-то непривычным гортанным акцентом, который, впрочем, очень «подходил» к степному эху. – Этот Бакши учился в Тибете и, говорят, не напрасно. Стал врачевателем. Большой дар у него открылся.

Я слушала и думала: что за последнее время изменилось в Калмыкии? В укладе жизни, наверное, не так много. Разве что за последние 10—15 лет совсем другим стал «эталон» красоты. Раньше красивой считалась женщина, сбоку тонкая, плоская, как ладонь, и с кривоватыми ногами (значит, хорошая наездница). А теперь глобальная смена эпох, похоже, повлияла даже на генотип нации: откуда ни возьмись, появился вполне европейский тип внешности. Выросло поколение высоких, длинноногих, стройных, неотразимых барышень – притом, что, конечно, экзотическая «изюминка» в них сохранилась… Вероятно, дело тут в питании: калмыки стали есть больше фруктов, овощей, и вообще, их рацион сблизился с общероссийским. Ну и, конечно, стандарты мировой моды – куда от них денешься?

Вознамерившись поделиться лирическими мыслями со вторым из присутствовавших монахов – все же мужчина и должен смотреть на такие вещи более трезво, – я вдруг с изумлением поняла, что это, собственно, не монах, а монахиня. Девушка, хотя и не вполне соответствующая новому стереотипу красоты. Очень юная, с кротким взглядом черных глаз. Круглая голова острижена ежиком, как у всех ушедших от мира буддистов:

– Что делать?.. А раньше коса была дли-и-инная, ниже пояса. Жалко было отрезать, – молвила хрупкая барышня так тихо, что пришлось напрягать слух.

– Вообще, у калмыков не принято отдавать дочерей в монастыри. – Тут же вмешался ее старший товарищ. – Собственно, и монастырей-то кочевники никогда не строили. Представляете, за все время после 1917 года у нас были только три монахини. Одна из них – наша Тензин Дюнзанг.

Тензин, в миру Оля, живет с мамой, но каждый день ни свет ни заря выскальзывает из дому – на духовное служение.

На вопросы не отвечает вовсе, а только все ниже опускает светящиеся «пуговки» глаз, тихо смеется и молчит. Это похоже на буддистов – они высказываются лаконично и только, когда хотят. Иногда ждешь от них необходимого, казалось бы, слова, и – тишина. А иногда они начинают говорить на «ровном месте». Но в любом случае, остается ощущение «недосказанности», загадки.

Скажем, пока я пыталась разговорить Олю-Тензин, фотокорреспондент журнала все сетовал на сапфировые тучи, пришедшие невесть откуда и лишившие его возможности «прицелиться» к пейзажу. Монах же, Олин «напарник», стоял в это время в сторонке и как-то странно двигал кистями рук – мне не было видно, как именно. И вдруг чудесным образом снова появилось солнце. Вот и гадай, почему так все совпало, кого «послушалось» солнце – громко стенавшего фотографа или совершавшего загадочные пассы «божьего человека». Фотокор уверенно приписал успех последнему.

В поселке Шатта – народ отта, то есть, переводя с калмыцкого на русский: народ задиристый и хулиганский.

Впрочем, поначалу, гуляя по Шатте, мы никакого народа вообще не обнаружили. Старинное село в Кетченеровском районе, где всего около ста домов, по большей части обветшалых и небогатых, опустело. Оказывается, так бывает не только в городах, но и посреди степи: стоит только начаться футболу, и прекращается жизнь на улицах и площадях. Куда при этом девается женское население – загадка. Спортивный ажиотаж не спадает, даже если футбол предназначен тем, «Кому за сорок» – так назывался организованный здесь турнир с участием пяти команд из разных сел республики.

Одну из них тренировал некто Санал Аляевич, которого мне рекомендовали как известного знатока народных обычаев, человека надежного и, вообще, большого оригинала. Аляич вроде бы изъявил готовность свозить нас в свое родное село имени Чапчаева, известное главным образом лучшими коровами «эндемической» калмыцкой породы.

Скоро, однако, стало ясно, что спортивный долг для этого человека – безусловно превыше нашего расписания. Даже мои раздраженные выпады, вроде: «Аляич, скажите, к вам экспедиции „Вокруг света“ каждый день приезжают?» – ничего не могли изменить. Впрочем, не влияли они и на добродушный настрой нашего нового товарища.

– А вы как думали? Футбол– национальный пунктик!

– Даже если бы мне сказали, что горит мой сарай, я не покинул бы поля, – поддакнул находившийся тут же маленький худой парень по имени Дмитрий.

У Черного Димы, так позже прозвала я его за «вековой» загар, цвет кожи был действительно черным, что характерно для работяг из степных селений, которые три четверти жизни проводят под палящим солнцем.

Да, прохлаждаться здесь не приходится. В Димином хозяйстве – 16 коров, 6 телят, десятки овец, и это хорошо сказывается на его душевном здоровье. Он готов без конца острить и дерзить, если подвернется случай, а после с той же легкостью переходить к полному благодушию, освещенному доброй белозубой улыбкой на «закопченном» лице (у калмыков, вообще, как правило, отличные зубы – сказываются столетия мясомолочной диеты). «Кто держит скот, у того рот всегда в масле», – радуется Дима, и эту радость способен нарушить лишь какой-нибудь забавный пустяк. Скажем, сегодня его бравая команда все же проиграла матч. И ее немного расстроенный тренер Аляич все же отправился с нами в Чапчаево. Правда, через минут пятнадцать он уже пришел в хорошее расположение духа.

Аляич вообще принадлежит к породе людей с врожденным обаянием – хотя и непонятно сразу, чем «берет». Невзрачный, сухопарый, подвижный человек, вероятно, за сорок, но выглядит гораздо моложе (я заметила, что по внешности почти никогда не удается определить возраст калмыка)… Типичный селянин, хотя и учился на историческом факультете университета, а позже преподавал в школе (правда, почему-то физкультуру). Потом еще 13 лет руководил тем же средним учебным заведением. Теперь «пошел в гору»: возглавляет организацию с диковинным названием «Элистинское спортивное воздухоопорное сооружение». Там четыре теннисных корта, поля для мини-футбола, волейбола и так далее, а деятельность Аляича заключается в устройстве турниров по всем этим видам спорта.

– В степи легко заблудиться, черти водят, – рассказывал Аляич. – Человек, бывает, сам отлично понимает, что крутится на одном месте, а сделать ничего не может. Без провожатого никак нельзя…

Да и провожатый, как выяснилось, тоже не застрахован от происшествий.

Директор воздухоопорного сооружения как в воду глядел: мы заблудились, но… никакого страха я не ощутила. Наоборот, пришло чувство абсолютной свободы, незнакомое мне раньше. Тут же закружилась голова: от запаха молодой полыни, говорят, можно потерять сознание. Пройдет всего неделя-другая, она созреет, и по степи распространится иной аромат, более густой, тяжелый, насыщенный. И уже не такой пьянящий. Но сейчас одного вдоха оказалось достаточно, чтобы улетучилось мое нетерпение, беспокойство, желание скорее добраться до цели. Заблудились? Проторчим здесь месяц? Ну и ладно.

– Вот именно. В наших краях чем сильней спешишь, тем скорей застрянешь. Это вам любой чабан подтвердит. А вы – впечатлительная натура, – похвалил меня скорее интонацией, чем словами Аляич, когда его зоркий глаз уже взял свое, и «шнива» развернулась в нужном направлении. – И правильно. Степи нужно доверять, тогда и она тебе доверится. Если потерял дорогу – оглядись по сторонам. Казалось бы, все ровно, но всегда найдется зацепка. Там, где мы плутали, помните, курган был?

– Помню.

– На этом кургане меня еще отец учил ориентироваться в степи. А что там, под холмом, знаете?

Это я как раз знала: по Калмыкии там и здесь разбросаны знаменитые скифские захоронения. Мне всегда было интересно представлять себе: еще не построены ни Колизей, ни Кремль, ни Нотр-Дам, а эти могильники уже стоят посреди степи – точно такие же, как сейчас… Аляич, однако, не дал разгуляться моему воображению: