Андрей Кашкаров - Условия кризиса доверия. Взаимодействие социальных страт
Поскольку основной функцией мышления является выявление объективных отношений между явлениями внешнего мира, а эмоции – создание субъективного отношения человека к предметам, явлениям, другим людям, в структурах сознания эти виды отношений синтезируются и определяют затем как организацию поведения, так и глубинные процессы самооценки и самосознания, то есть определяют уровень развития и процессы взаимодействия в социуме. Огромное влияние на организацию поведения оказывает воля.
По В.П. Зинченко выделяют два слоя сознания: бытийное (биодинамические свойства движений, опыт действий, чувственные образы) и рефлективное (значение, смысл).
На бытийном слое сознания решаются очень сложные задачи, способ действия личности должен вписываться в образ страты.
Значение – содержание общественного сознания, усваиваемое человеком.
Это могут быть операционные, предметные, вербальные, житейские и научные значения.
Смысл – субъективное понимание ситуации, информации и отношение к ней. Непонимание связано с трудностями осмысления значений. Процессы взаимной трансформации значений и смыслов (осмысление значений и назначение смыслов) выступают средством диалога и взаимопонимания.
Для нас нет ничего любопытнее, чем проанализировать истоки кризисных явлений в части первопричин – «обрушения» доверия к традиционным идеалам.
2.2. Причины и следствия обрушения доверия
Предполагая любой кризис как кризис доверия к установившимся, традиционным идеалам, то и саму проблему кризиса имеет смысл рассматривать с точки зрения выявления причин, подорвавших доверие к этим идеалам.
По сути, кризис идеалов – ни что иное, как обрушение доверия к господствующим идеям. Кризис доверия к идее монархической власти, воплотившийся в лозунге «Долой самодержавие» усугубился почти век тому назад, с одной стороны в связи с убежденностью в благости монархической власти и ее божественном происхождении. В силу ряда причин рухнула вера, а с ней и мистический статус «помазанника божьего» с его «непогрешимостью»; как только в самодержце стали видеть обычного человека, присвоившего себе ничем не обоснованное право на безграничное своеволие, доверие иссякло. Разумеется, это лишь одна из причин кризисного явления вековой давности.
Отсюда важно разрешить вопрос причинности недоверия к религиозной вере. Множество новых вопросов и запросов общества, в связи с возросшей общей информативностью, ходом поступательного развития социума и эволюции, усилением коммуникаций, привело к тому, что институт религии (церковь) утратил монополию на ответы на множество новых вопросов. А ответы, которыми она по традиции продолжала потчевать «паству», перестали казаться убедительными в виду набиравшего силу светского, рационального знания.
Идея социальной справедливости, на которой зиждется несколько социалистический теорий, только на первый взгляд, кажется рациональной; на деле она коренится в религиозном требовании личного самоограничения в пользу окружающих и является, таким образом, одним из элементов обоснования так называемой социальной справедливости. Словами классика-философа – сознание, вступившее однажды на путь познания мира, никогда уже не возвращается на путь прежний, и приходит время, когда индивидуум неизбежно ставит вопрос: «отчего же, и кому нужно ограничивать себя в пользу окружающих»?
И если убедительной, рационально осмысляемой мотивировки, оправдывающей сию идею «самоограничения», не находится, то и сознание закономерно от нее отказывается; так в свое время возник кризис доверия к идее социальной справедливости.
Сегодня ситуация такова, что рациональное научное знание, на наш взгляд, пока не нашло убедительных мотивировок, оправдывающих идею «самоограничения». Так называемые нравственные устои общества, знание и следование постулатам которых вошло в правило, считалось мерилом и ориентиром моральной личности. Для оправдания идеи «самоограничения личности» служил комплекс идей, называемых в традиционной (религиозной) системе ценностей универсальными мотивировками.
Разумеется, в череде перечисленных кризисов или взаимодополняющих элементов одного кризиса существует своя иерархия, но, на наш взгляд, первопричиной их явилась не столько развитие кризиса нравственных устоев, сколько кризис доверия к «традиционному» в течение ряда веков не требующему доказательств, постулируемому доверию к религиозному понятию нравственных устоев.
Однако, следуя такой логике размышлений можно углубиться в самообман и предположить, что кризис нравственности является следствием перестройки сознания с религиозного миропонимания на безрелигиозное (атеистическое), однако, это не совсем и не всегда так. Дуалистический подход к нравственному выбору – религия (а с ней безусловная нравственность) или «галилеева наука» с ее свободомыслием, превалированием личности над социумом остается важным – в части объяснения результатов: эгоистический индивидуализм, общество потребления, нравственная бедность зависит не только и не столько от такого выбора.
Очевидно, что содержательность понятия «веры» и понятия «знания» условна.
Это суть многозначные понятия, смысл которых далеко не исчерпывается связываемыми с ними манипулятивными шаблонами, традиционно-упрощенными интерпретациями, которыми столь богата наша история: знание далеко не всегда объективное и свободное, а вера далеко не всегда не рассуждающая и хрестоматийная.
Спасение души каждого отдельного человека, обретение им внутреннего состояния высокой нравственности – такая задача церкви на протяжении веков выполнялась, в том числе оттого, что в компетенции церковных иерархов находились не только вопросы нравственности паствы, но и фундаментальные по отношению к ним вопросы мироустройства.
Понятия земного бытия человека – для осознанного выбора между «добром» и «злом»; рай – для выбравших «добро»; ад – для выбравших «зло») убедительно и наглядно разъяснялись даже необразованному человеку, и для него (в общем, а не в частностях) не вставал вопрос о необходимости соблюдения постулятивно предписанных законов нравственного поведения граждан.
Если мы проанализируем историю, особенно в средние века, то увидим, что христианское мировоззрение того времени вовсе не исчерпывалось догматикой; с другой стороны, был синтез христианских идей с высоким знанием, пришедшим из античности (накопленным опытом), в частности с платонизмом и неоплатонизмом. Платонизму было свойственно символическая интерпретация богословской догматики, что приводило к живому слову Духа, познание Бога через познание его творений, жизни святых (в отличие от «мертвой» буквы текста Св. Писания). И это положение позволяло относительно гибко реагировать на вопросы и вызовы времени, отсюда у института религии того времени не столько непосредственно религиозная, сколько даже культурно-просветительская роль. Совмещение знания мироустройства с актуальными вопросами нравственности, порождало и поддерживало моральный авторитет церкви и обосновывало ее влияние на общественное сознание социума.
В этой ситуации высокого уровня доверия к такому институту власти, кризис мог быть спровоцирован только во вне, путем экспансии на данную «унавоженную» почву иной религии. Но это довольно обыденно решалось борьбой религий и войнами, без подрыва авторитета собственно религии, как одной из основ тогдашней власти и права.
С ростом «светского знания» росло и его значение, и его экспансия. С конца эпохи средних веков уже наметилось разделение непосредственно веры и знания. Вера продолжала отвечать за спасение души в загробном мире (и, как следствие – за нравственность в мире насущном) и знание (воплотившее собой почти все остальное). Ученые датируют такое разделение, которое мы предполагаем отправной точкой или импульсом к самому началу кризиса общественного доверия к религиозной составляющей, периодом проведения Константинопольских соборов XIV века, но мы в данной работе не будем уделять внимание конкретным датам, ибо не они являются ее целью. Важно, что в этой связи мы полагаем, что на авансцену исторического развития вышла новая субкультура общества, модернизированная относительно платонизма с присущим ему символизмом мировоззрения.
С этих пор знания открыто противопоставляются вере, а христианство постепенно теряет свое общественное значение.
Нравственность, по сути, производное от мировоззрения, а в бытовом понятийном аппарате «одежонка, которую берут на прокат все, кому ни лень», чтобы выглядеть модно, то есть соответствовать престижу морально-нравственной личности, поддерживаемой новой субкультурой. Кризис доверия к церкви в этом смысле проявился в утрате ее роли и престижа как единой и полноправной блюстительницы нравственности.
