Анатолий Ромов - След обрывается у моря...
А несколько часов спустя, когда мы пришвартовались и хотели идти на берег, Алексей Дмитриевич, вернувшись из штаба, предложил офицерам собраться у него в каюте. Мы поняли: случилось что-то серьезное.
– Только что получено сообщение. – Командир внимательно оглядел нас. – С этого дня надо усилить наблюдение за надводными целями. Особенно мелкими. Придется осматривать каждую подозрительную фелюгу, или лодку, или моторку. В нашем районе готовится переход границы. Значит, товарищи, особенно мелкие цели...
Мы прекрасно поняли смысл этих слов.
Через несколько дней корабль зашел в X. – порт на побережье, где мы часто заправляемся водой и горючим, в тот самый порт, где я впервые ступил на борт своего корабля. Здесь находится штаб погранотряда, и мне надо было по поручению командира передать бумаги в политотдел. Начальник политотдела пригласил меня присесть и, отвечая на чей-то телефонный звонок, сказал в трубку:
– Подполковник Марьянчик слушает...
Марьянчик? Стоп! Я ведь не раз уже слышал это имя. Ну, точно. Ведь у моего отца был друг – пограничник по фамилии Марьянчик. Михаил Борисович Марьянчик. Только он не был подполковником.
– Значит, лейтенант Минкевич, – задумчиво говорит подполковник. – Скажите, вы не сын Владимира Минкевича?
– Да, – отвечаю я. – А вы Михаил Борисович Марьянчик?
...Я сижу за столом перед подполковником. Я рассказываю все по порядку: как окончил училище, как получил назначение, как прибыл сюда...
– Ну, а как служба? – Михаил Борисович внимательно смотрит мне в глаза.
Я не нахожу, что ответить: разве обо всем расскажешь, и отделываюсь ничего не значащим:
– Все нормально.
Подполковнику Марьянчику не нравится мой ответ. Он хочет что-то сказать, и в этот момент раздается стук в дверь.
– Да-да! – резко бросает подполковник, глядя мимо меня на дверь.
– Капитан Свиридов! – докладывает дежурный.
– Да, пусть входит, – быстро говорит Михаил Борисович. – Сиди, сиди! – останавливает он меня.
Молодой капитан подходит к столу, вопросительно смотрит на меня.
– Говорите. – Михаил Борисович встает. – Познакомьтесь. Капитан Свиридов – лейтенант Минкевич. – Он медлит, потом добавляет с улыбкой: – Потомственный пограничник... Пусть слушает, ему полезно.
Мы знакомимся. Свиридов кладет перед подполковником фотокарточку. Михаил Борисович разглядывает фотокарточку, потом говорит мне:
– Видел когда-нибудь врага?
– Нет, – отвечаю я.
– Вот, полюбуйся. – Он протягивает мне фотокарточку.
На меня глядит ничем не примечательное, скучное, невыразительное лицо. Только у правой брови, на виске, небольшая черточка – то ли дефект фотографического отпечатка, то ли шрам.
– Андрис С., он же Николай Ч., – говорит Свиридов. – Родился в двадцать пятом году, во время войны находился здесь, в Прибалтике. Служил у немцев. Потом остался. Жил здесь безвыездно. За прошедшее время ничем особенно себя не проявил. Ездил в туристскую поездку за границу. Там получил задание. Сейчас хочет выбраться.
Несколько секунд мы сидим молча.
– Вот так, Володя. – Подполковник смотрит на меня. – Значит, враг...
Значит, враг... Я впервые в жизни понял, что это значит. Враг приносит ненависть и опасение. Опасение за города, за улицы, за каждое деревцо, за детей на тротуарах, за дождь в Удельной...
Враг где-то близко, где-то совсем рядом. Ходит, говорит, дышит, покупает в киоске сигареты, садится в автобус...
Враг мерещился мне на каждом шагу, он донимал меня на вахте, снился во сне...
Я с болью ощущал свое бессилие.
Новогодний гусь
Наверху, на мостике, сырость, мороз, ветер. И все-таки мы стоим здесь, молча вглядываясь в темные очертания знакомого родного причала. Наконец-то дом. Только человек, проведший несколько суток в штормовом зимнем море, может понять, какое это блаженство – вернуться домой из дозора. Нам кажется, это был самый трудный дозор. Ведь труднее в этом году уже не будет. Ведь сегодня 31 декабря. Нам повезло: Новый год встречаем дома!..
В квартире шум, веселье, суматоха. До двенадцати осталось полчаса – и тут появляюсь я! Володя Черняев и Леня Пугачев, увидев меня в передней, кричат: «Ура!» Приговор неумолим:
– Прежде чем показаться девушкам, штрафную!
– Подождите, дайте снять шинель!
Так и не успев отогреться после похода, я встречаю Новый год. Двадцать четыре ноль-ноль. Торжественно тушится свет. Перезвон кремлевских курантов.
– С Новым годом, товарищи!
– За тех, кто в море!
Это замечательно – сидеть за праздничным столом, смеяться вместе с друзьями, отвечать невпопад на расспросы о походе.
– Теперь танцевать!
Звонок, и мы все вместе бежим открывать. Видно, кто-то опоздал. Ребята кричат:
– Готовь штрафную!
Я открываю дверь. За ней – рассыльный.
– Прошу разрешения обратиться... Лейтенантам Минкевичу, Пугачеву, Черняеву срочно явиться на корабли. Приказ командира части.
Выскакиваем из подъезда, натягивая на ходу шинели. Косой мокрый снег резанул по лицу. Бежим, скользя по тротуару, бежим что есть силы...
Возле проходной мы сталкиваемся с двумя-тремя офицерами, успеваем спросить на бегу:
– В чем дело, не знаете?
– Знаем, как и вы... Видимо, в море...
Вот и корабль. Взлетаю на мостик. Там уже стоит Соин.
– Отходим?
– Да! – кричит он, как будто я его не слышу. – Идем на поиск.
– Поиск? Чего ж мы медлим?
– Ждем командира!
Из темноты показывается огромная фигура. Какой-то гражданский... Прыгает на корабль...
– Алексей Дмитриевич! – кричим мы.
Командир уже на мостике. Он в штатском костюме, видно, не успел переодеться. Наклоняется к микрофону, говорит:
– По местам стоять... Со швартовых сниматься...
Мы уходим, так и не дождавшись всех. Каждая секунда на счету.
От соседних причалов отходит еще несколько кораблей.
Сразу же по выходе из порта нас встречает крупная волна... Резкий ветер с моря.
Мы идем на поиск. Это первый поиск в моей жизни.
Из соседнего порта передано сообщение: нарушена граница. Ушел мотобот. Надо задержать его во что бы то ни стало. Это и называется поиск...
Нас кладет с боку на бок. Я стою, крепко вцепившись в леер. Алексей Дмитриевич наклоняется, что-то кричит мне на ухо. Сквозь рев ветра и шум моря с трудом различаю:
– Слышите, штурман... первый раз...
Только потом я понял, что это значило: такого шторма здесь не помнят давно...
Всю ночь мы ведем поиск. Безуспешно. Кажется, мы обшарили биноклями и прожекторами каждую волну. Наступило утро, а корабли все шли, непрерывно меняя курс.
Днем было получено приказание – окончить поиск.
Мы идем на базу. Я стою наверху, рядом с командиром. Только что дан отбой боевой тревоги, свободные от вахт матросы могут отдыхать. Корабль по-прежнему кладет с боку на бок. Но это меня не удивляет. Меня удивляет другое: почему я не свалился от усталости прямо тут же, на мостике?..
– Эх, штурман! – с улыбкой оборачивается ко мне командир. Я удивляюсь, как ему удается раздвинуть замерзшие губы. – Вы только представьте себе, штурман, какой был гусь!
– Какой гусь, Алексей Дмитриевич? – не понимаю я.
– Как какой? Свадебный! Я ж на свадьбе был тамадой! – Он поворачивается спиной к ветру, рассказывает неторопливо: – Свадьба и Новый год сразу. И я – тамада. А гусь, эх, штурман, какой гусь!.. Редкостный гусь! И вот – беру я его за крыло, поднимаю нож...
Дальше я уже знал и сам. Рассыльный пришел к моему командиру как раз в тот момент, когда он резал гуся.
Наконец мы швартуемся на базе. На этот раз, кажется, уже окончательно. Идем к дежурному по части, потом сидим в каюте командира. Можно идти на берег. Мы узнали, что нарушения границы не было. Было лишь подозрение, что граница нарушена. Мотобот, который, как предполагалось, похитили нарушители, найден сегодня утром у берега, недалеко от порта. Его просто сорвало волной и унесло в море...
Я вспоминаю все, что пришлось нам вынести этой ночью.
– Значит, зря выходили? – срывается у меня с языка.
Соин смотрит на меня удивленно.
Алексей Дмитриевич отвечает не сразу.
– Послушайте, штурман. – Он делает вид, что копается в столе. – Запомните раз и навсегда: на границе ничего зря не бывает.
Мы молчим.
– Эх, штурман, – неожиданно хлопает меня по плечу Алексей Дмитриевич, – если бы вы только видели, какой это был гусь! За-ме-ча-тель-ный!
Я виновато улыбаюсь. Через пять минут мы сходим на берег. Мы идем спать...
Враг уходит...
Андрис, сдерживая дыхание, следил сквозь мутное лестничное окно за удаляющимся огоньком папиросы случайного прохожего. Снял перчатки, подул на пальцы. Переложил финку во внутренний карман.
