Сборник - Убийство императора Александра II. Подлинное судебное дело
Таким образом, как мы видим, дело о цареубийстве могло было быть передано на рассмотрение нескольких судов в зависимости от решения царя. Высочайшим указом взошедшего на престол Александра III дело об убийстве Александра II было передано на рассмотрение Особого присутствия Правительствующего сената для суждения дел о государственных преступлениях.
Особое присутствие Правительствующего сената для суждения дел о государственных преступлениях в соответствии со ст. 1059, 1061 Устава уголовного судопроизводства было составлено из первоприсутствующего и пяти сенаторов, назначенных высочайшей властью. Учитывая характер дела (государственное преступление), к Особому присутствию Правительствующего сената были присоединены один из губернских предводителей дворянства, один из уездных предводителей дворянства, один из городских глав губернских городов Европейской России и один из волостных старейшин Санкт-Петербургской губернии.
Заседание Особого присутствия Правительствующего сената длилось пять дней и проходило с 26 по 30 марта 1881 года. Формально процесс проходил в открытом режиме, однако присутствовать в зале суда могли только обладатели специальных билетов, на каждом из которых указывалась фамилия, имя и отчество, а также звание владельца, подписи инспектора здания судебных установлений и прокурора судебной палаты и сургучная печать[6].
Обложка дела 1 марта 1881 года Государственный архив Российской Федерации
Перед тем как открыть судебный процесс, судом в распорядительном заседании, проведенном до открытия основного судебного заседания, было рассмотрено заявление Желябова о неподсудности его дела Особому присутствию Правительствующего сената как суду коронному, сделанное им 25 марта 1881 года, за день до начала рассмотрения дела. В поданном заявлении Желябов указывал, что действия, за которые он предан суду, направлены против правительства; что правительство есть заинтересованная сторона; что Особое присутствие, состоящее из правительственных чиновников, не может рассматривать это дело и оно должно подлежать рассмотрению присяжных заседателей как представителей общественной совести и не связанных в своих действиях присягой на верную службу одной из заинтересованных в деле сторон. Суд квалифицировал сделанное Желябовым заявление как отвод о неподсудности дела и, рассмотрев его по правилам ст. 600 и п. 2 ст. 1031 Устава уголовного судопроизводства, отклонил. Нам представляется интересной позиция суда, который рассмотрел это заявление по правилам двух институтов – отвода и подсудности. Уголовно-процессуальные нормы того времени предоставляли подсудимым право отвода суда по четырем основаниям, которые служили прообразом современного понятия личной прямой или косвенной заинтересованности в исходе дела. Вопрос подсудности регулировался главой 4 Устава уголовного судопроизводства «О порядке разрешения пререканий о подсудности» в случаях, когда возникала неопределенность относительно полномочного суда. Однако в рассматриваемом случае суд присяжных вообще не был наделен компетенцией по рассмотрению дел о государственных преступлениях, поскольку вмененное обвиняемым преступление предусматривало наказание, соединенное с лишением прав состояния.
Полагаю, что современным юристам должны быть интересны как описания фактических обстоятельств преступления, изложенные в материалах дела, так и речь товарища прокурора Санкт-Петербургской судебной палаты Н.В. Муравьева, речи подсудимых и особенно их защитников – присяжных поверенных Алексея Михайловича Унковского, Константина Федоровича Хартулари, Августа Антоновича Герке 1-го, Владимира Николаевича Герарда и Евгения Ивановича Кедрина. Мы же, не вдаваясь в подробности пересказа всего дела, остановимся на двух его аспектах – на предъявленном обвинении, а также на объяснениях подсудимых относительно тех обстоятельств, которые толкнули их на путь террора.
Всем подсудимым было предъявлено обвинение в совершении государственных преступлений, предусмотренных главами «О преступлениях против священной особы государя императора и членов императорского дома» и «О бунте против власти верховной и о государственной измене» Уложения о наказаниях уголовных и исправительных в редакции 1866 года (далее – Уложение о наказаниях), а именно ст. 241, 242, 243 и 249 (Михайлов, помимо указанного, обвинялся также в преступлении, предусмотренном ч. 2 ст. 1459 Уложения о наказаниях в редакции 1878 года). Основная фабула предъявленных обвинений сводилась к тому, что подсудимые:
1) вступили в тайное сообщество – «Русскую социально-революционную партию», имеющее целью свергнуть посредством насильственного переворота существующий в империи государственный и общественный строй, причем преступная деятельность этого сообщества проявилась в ряде посягательств на жизнь императора, убийств и покушений на убийство должностных лиц и вооруженного сопротивления властям;
2) принадлежа к этому сообществу и действуя для достижения его целей, они решили между собой и с другими лицами лишить жизни императора, для чего:
а) из подвальной лавки в доме № 56—8 по Малой Садовой был проведен подкоп под улицу с устроенным в нем аппаратом для взрыва динамита при проезде государя императора и
б) 1 марта 1881 года при проезде императора Александра Николаевича по набережной Екатерининского канала Рысаков бросил взрывчатый снаряд под императорскую карету, последствием чего был взрыв; последовавший второй взрыв, произведенный другим участником сообщества, и причинил государю тяжкие ранения, повлекшие его кончину. При этом Желябов, замыслив преступление, руководил подготовкой к нему и склонил к нему Рысакова; Перовская, по задержании Желябова 27 февраля, не только сменила его, но и руководила совершением покушения; Тимофей Михайлов участвовал в приготовлениях, а также находился на месте преступления, вооруженный метательным снарядом; Гельфман была хозяйкой конспиративных квартир, в которых происходили совещания и подготовка преступления; Кибальчич изобрел и изготовил четыре метательных снаряда, в результате взрыва одного из них императору были причинены телесные повреждения, от которых он вскоре скончался.
Дополнительно подсудимые обвинялись в иных покушениях на жизнь Александра II, а именно: Желябов – в покушении 18 ноября 1879 года близ города Александровска, Перовская – в покушении 19 ноября 1879 года близ Москвы, Кибальчич – в покушении близ Александровска и подготовке покушения около Одессы осенью 1879 года.
Единственно возможной санкцией за вмененные преступления было лишение всех прав состояния и смертная казнь. Лишение всех прав состояния и смертная казнь как вид ответственности предусматривались ст. 17 Уложения о наказаниях. Согласно ст. 22 Уложения о наказаниях, первая часть из данного наказания, а именно лишение прав состояния, заключалась в том, что дворяне теряли дворянство и все преимущества, с ним связанные; духовенство лишалось духовного сана и звания с потерей всех преимуществ, ему предоставленных; почетные граждане и купцы лишались доброго имени и всех преимуществ, им присвоенных; лица прочих классов лишались доброго имени и прав, полагающихся каждому из классов. Помимо этого, лишение всех прав состояния также сопровождалось лишением почетных титулов, чинов, орденов и прочих знаков отличия, а также изъятием принадлежащих осужденному грамот, дипломов, патентов и аттестатов. Закон устанавливал, что последствия лишения всех прав состояния не распространяются ни на жену, ни на детей осужденного. Что касается смертной казни, то существовало несколько ее видов, применение которых определял суд в приговоре в зависимости от социального положения преступника. Однако в соответствии со ст. 1069 Устава уголовного судопроизводства осужденные могли рассчитывать на милость царя, который своей волей мог помиловать осужденных к смерти, заменив смертную казнь на иной вид наказания, что в том числе и было сделано по делу 1 марта в отношении Геси Гельфман. Она известила Особое присутствие Правительствующего сената о том, что находится на четвертом месяце беременности, и суд, приговорив ее к лишению прав состояния и смертной казни, отсрочил приведение приговора в исполнение, а в последующем Александр III удовлетворил ее прошение о помиловании, заменив смертную казнь вечной каторгой (впрочем, Гельфман вскоре после родов умерла).
Возвращаясь к показаниям подсудимых, данным ими в суде относительно причин, толкнувших их на путь террора, можно, на первый взгляд, сделать вывод, что первоначально ими двигали исключительно благие намерения, такие как стремление к поднятию экономического благосостояния народа, а также уровня его нравственного и умственного развития. Каждый из них присоединялся к движению добровольно, поскольку разделял его цели и программу. И только когда власть начала преследовать «пошедших в народ» за подобную деятельность, вновь образованной «партией» было решено прибегнуть к террору как средству «сломления деспотизма» и достижения новых политических форм правления. Подсудимый Кибальчич так прокомментировал эту ситуацию: «Если бы обстоятельства сложились иначе, если бы власти отнеслись, так сказать, патриархально, что ли, к деятельности партии, то ни крови, ни бунта, конечно, теперь бы не было. Мы все не обвинялись бы теперь в цареубийстве, а были бы среди городского крестьянского населения. Ту изобретательность, которую я проявил по отношению к метательным снарядам, я, конечно, употребил бы на изучение кустарного производства, на улучшение способа обработки земли, на улучшение сельскохозяйственных орудий и т. д.».
