Ладислас Фараго - Игра лисиц. Секретные операции абвера в США и Великобритании
Даже такой знающий биограф, как Иан Колвин, в подзаголовке своей книги «Главный шпион» назвал ее «Невероятная история адмирала Вильгельма Канариса, который, будучи начальником гитлеровской разведки, являлся и секретным агентом англичан», хотя на самом деле никакого сотрудничества не было.
Хроника его жизни и этапы карьеры отражены в его личном досье и в двадцати восьми характеристиках, подготовленных его командирами. Я обнаружил их нетронутыми в немецких архивах, захваченных в Берлине, хотя следовало ожидать, что такие важные документы будут уничтожены.
Вильгельм Франц Канарис родился 1 января 1887 года в Аплербеке близ Дортмунда – в самом сердце Рура, и был младшим из трех сыновей состоятельного инженера, управляющего металлургическим заводом. Мальчик был невысоким и худощавым, но крепким и живым, он был обычным ребенком, живущим в любящей лютеранской семье.
Дома его звали Вилли, а друзья детства прозвали его Kieker, что можно перевести как «шпик», «подглядывающий» или «соглядатай». В 1917 году он познакомился с Эрикой Вааг, сестрой флотского офицера, и женился на ней 22 ноября 1919 года. Она была единственной женщиной в его жизни, к которой он питал романтические чувства.
Полагают, что он потомок адмирала Константина Канариса – греческого политика и участника национально-освободительной войны XIX века[9].
Молодой Вильгельм поступил в Императорскую военно-морскую академию в Киле 1 апреля 1905 года. Его первое служебное плавание внезапно было прервано в декабре 1914 года, когда крейсер «Дрезден», на котором он служил, участвовал в битве за Фолклендские острова. Преследуемый в чилийских водах, был затоплен – единственное судно злополучной эскадры адмирала графа Шпее, которое не было потоплено огнем английских пушек. Молодой лейтенант Канарис был интернирован на острове Квириквин в виду Вальпараисо, и это стало началом его богатой приключениями жизни.
Он бежал из чилийского лагеря, уплыв на лодке на материк, затем на лошади пересек всю страну, в том числе и Анды, и прибыл в Аргентину. В Буэнос-Айресе он под видом молодого чилийца Рида Розаса взял билет на голландский пароход «Фризия», направлявшийся в Роттердам – в нейтральные Нидерланды, якобы «для получения наследства, оставленного родственниками матери».
На пути он прошел все английские проверки и вскоре оказался в Гамбурге. Затем, по-прежнему используя имя Рид Розас и свой чилийский паспорт, он отправился в Мадрид на свое первое настоящее задание в разведке.
В феврале 1916 года, когда Канарис пытался вернуться в Германию для прохождения обучения командованию на подводных лодках, в Домодоссоле близ швейцарской границы его арестовали итальянцы по подозрению в шпионаже (его прикрытие, «Рид Розас», было к тому времени уже ненадежным) и поместили в тюрьму Генуи. Однако Канарису снова удалось бежать. Он совершил побег, убив тюремного священника, которого заманил в камеру. Он надел сутану убитого и покинул тюрьму, прежде чем труп священника был обнаружен. Вернувшись в Германию через Мадрид, он стал командиром подводной лодки и до конца войны сменил еще несколько должностей в военно-морском флоте.
После поражения в Первой мировой войне он стал мастером интриги. В ноябре 1918 года он стал одним из первых профессиональных офицеров, добровольно перешедших на службу Веймарской республике, и это послужило началом той цепи предательств, которые были спутниками всей его карьеры. Он вошел в штат сотрудников нового военного министра – социал-демократа Густава Носке и в течение нескольких недель служил его младшим адъютантом. К январю 1919 года он становится тайным членом печально известной военно-морской бригады реакционных офицеров-авантюристов, которые под командованием капитан-лейтенанта Георга фон Пфлюгк-Хартунга окопались в берлинском отеле «Эден». Когда эденских головорезов обвинили в убийстве Карла Либкнехта и Розы Люксембург, вождей «Спартака», Канарис принял командование бригадой, претендуя на роль покровителя арестованных ее членов. Одним из главных обвиняемых на суде был их собрат – офицер Фогель, который, как полагали, утопил тело Розы Люксембург в канале Шпрее. Канарис обеспечил Фогеля деньгами, поддельным паспортом и помог ему бежать в Голландию.
В феврале 1920 года Канарис был повышен в звании и стал старшим офицером крейсера «Берлин», базирующегося в Киле. Но это было лишь прикрытием. Фактически он был адъютантом контр-адмирала барона фон Гагерна, командующего Балтийской военно-морской базой – одним из военно-морских опорных пунктов для политических заговоров и тайного перевооружения Германии. В марте 1920 года Канарис без колебаний согласился содействовать восстановлению кайзера на троне. Он снабжал мятежников деньгами и оружием из секретных фондов и запасов военно-морской базы.
В 1922 году он принимает на себя еще одну тайную роль, став одним из главных организаторов негласной программы перевооружения военно-морского флота. Он участвует в создании нелегальных судоверфей и торпедных заводов за рубежом, манипулируя при этом значительными суммами для взяток и фондами для финансирования этих секретных проектов[10].
Канарис был «неугомонен душой», как охарактеризовал его в секретном докладе один из начальников, «блестяще выполнявшим необычные и трудные задачи по управлению секретными военно-политическими операциями во время его частых миссий за границей». В те дни Канарис был постоянно в пути, переезжая под вымышленными именами и легендами при осуществлении тайных программ строительства военно-морских сил.
Так он провел большую часть бурных двадцатых годов. Другие появлялись на сцене и исчезали, но Канарис оставался постоянным кадром этого тайного консорциума, направляемого из архиконсервативного флота, – идеолог, кукловод, рабочая лошадка и специалист по улаживанию конфликтов, доверенный адмиральской клики. Хотя он не участвовал ни в одном из заговоров, он стал мишенью для подозрений и нападок социал-демократов. Он оставался на действительной службе, и в его секретном личном деле скопилось множество блестящих характеристик. Он постоянно повышался в звании, а его власть и влияние росли еще быстрее. Как оценил своего нешаблонного подчиненного один из его начальников, Канарис стал заглавным элементом в механизме, подрывающем основы Веймарской республики.
И в 1933 году он приветствовал приход Гитлера к власти.
Хотя ему еще не было пятидесяти, щуплый, с желтоватой морщинистой кожей, Канарис выглядел значительно старше. Подчиненные сразу же прозвали его Старик. В первые недели работы в абвере ничто не сняло его опасений и не утвердило в правильности выбора места службы. Он укрылся в кабинете, из которого Патциг вывез всю собственную мебель, делавшую его уютным и удобным. Теперь кабинет был обставлен безликой казенной мебелью, как бы отражая его несентиментальный и безразличный характер, но Канарис добавил сюда несколько личных вещиц. На его письменном столе стояла антикварная статуэтка, которую Канарис сделал символом абвера: известные три обезьянки, которые не видят, не слышат и не говорят ничего дурного. На одной стене висела большая карта, на другой – гравюра-портрет адмирала Канариса, японская картина с изображением дьявола и фотография его любимой таксы по кличке Зеппль[11].
Порой он шел по слабо освещенному коридору, держась около стенки, и при встрече кивал с легкой, почти незаметной улыбкой каждому, от старших офицеров до секретарей. Казалось, что это чужой среди чужих.
Я познакомился с Канарисом в январе 1935 года, через несколько недель после его прибытия на набережную Тирпиц на частном обеде в ресторане Аэроклуба неподалеку от его конторы. Обед был организован нашим общим знакомым, издателем еженедельника, собирающим информацию для абвера. Возможно, обманувшись моими частыми разъездами как корреспондента американской газеты в Германии, он, видимо, решил, что я мог бы стать неплохим случайным агентом с задачей сбора «полезной информации» во время поездок. Незадолго до этого посетил и сфотографировал (без официального разрешения) Вестерплатте, тщательно охраняемую, укрепленную польскую базу со складами вооружения в Нойфарвассере, контролирующую подходы к вольному городу Данцигу. Этим, по-видимому, он и обосновал перед Канарисом необходимость знакомства.
Этот хрупкий человек произвел на меня впечатление. Вспоминая наше краткое знакомство, я осознаю, что он, должно быть, затронул мое тщеславие. Вялое рукопожатие и небрежное приветствие свидетельствовали о его неудовольствии знакомством. Позже я узнал, что он был противником сотрудничества с журналистами, даже в качестве случайных информаторов. Во время обеда он почти не говорил и почти все время смотрел своим характерным отсутствующим взглядом не на меня, а сквозь меня.
