Леонид Млечин - Великая война не окончена. Итоги Первой Мировой
Казалось бы, в высшей степени патриотическое и благородное поведение. Британская королева заслужила уважение своих подданных, делая то же самое. Но в России утрачено доверие между различными классами общества, и решительно ничто не в состоянии изменить мнение об императрице!
«Появились открытки с фотографией царицы, ассистирующей хирургу во время операции, – пишет Борис Колоницкий. – Но, вопреки ожиданиям, и это вызывало осуждение. Считалось непристойным, что девушки ухаживают за обнаженными мужчинами. В глазах многих монархистов царица, «обмывая ноги солдатам», теряла царственность».
Царица и две старшие дочери почти всегда ходили в форме сестер милосердия.
«А для русских солдат медицинская сестра стала символом разврата, «тылового свинства», – отмечает Колоницкий. – В некоторых госпиталях на глазах солдат разыгрывались оргии с участием «сестер утешения» и «кузин милосердия». Профессиональные проститутки, подражая моде высшего света, использовали форму Красного Креста».
Роковое слово «измена» сначала шепотом, тайно, а потом явно и громко пронеслось над страной. И в Государственной думе 1 ноября 1916 года депутат от партии кадетов Павел Милюков каждый пункт обвинений царскому правительству заканчивал словами: «Что это – глупость или измена?» Эта фраза словно молотом била по голове.
Заметим: никто не преследовал Милюкова, который в разгар войны предъявил власти такие обвинения. Ни император, ни императрица, ни правительство! Закон не позволял репрессировать депутата за его речь. Незаконными методами император не пользовался. Так что Милюков мог ничего не опасаться. А ведь у него не было и не могло быть никаких доказательств. Он знал, что произносит чисто пропагандистскую речь. Обвинять царицу в прогерманских симпатиях было нелепо, а подозревать в измене – глупо.
«Я утверждаю, что не было ни одной более русской женщины, чем была ее величество, – писала после революции Татьяна Боткина, дочь императорского лейб-медика. – Глубоко православная, она никогда и не была немкой иначе, как по рождению. Воспитание, полученное ее величеством, было чисто английского характера. При дворе знали, как мало у ее величества общего с ее немецкими родственниками, которых она очень редко видела, а некоторых, например дядю – императора Вильгельма, прямо не любила, считая его фальшивым человеком».
Британский посол в России Джордж Бьюкенен жаловался императору, что в правительство назначаются люди с явными прогерманскими настроениями. Николай II, болезненно воспринимавший слова о чуждом влиянии на него, ответил раздраженно:
– Вы, по-видимому, думаете, что я пользуюсь чьими-то советами при выборе моих министров. Вы ошибаетесь: я один их выбираю…
Император не лукавил. Он был крайне упрям и назначал только тех, кому доверял.
«У императора не было личного секретаря, – вспоминал начальник его канцелярии. – Он так ревниво относился к своим исключительным правам, что собственноручно запечатывал конверты с собственными повелениями. Секретарь мог превысить свои полномочия: навязывать свои идеи, пытаться влиять на государя. Влиять на человека, который не хотел советоваться ни с кем, кроме своей совести. Даже мысль об этом могла повергнуть Николая II в ужас!»
Принимая посетителя, император курил и предлагал закурить собеседнику. Он выделял тех, кто изъяснялся просто и ясно, не выносил заумных речей.
«Перед тем как выслушать министра, – вспоминал чиновник императорского двора, – он брал в руки его отчет, просматривал несколько первых строк, чтобы понять, о чем идет речь, а затем внимательно читал последние абзацы, в которых министр излагал свои выводы и предложения».
Он не вступал в спор. Не выходил из себя. Говорил ровно и вежливо. Выслушав и задав все вопросы, Николай, как правило, подходил к окну и произносил какую-нибудь нейтральную фразу. Это был знак – аудиенция окончена. Часто министр, вполне довольный аудиенцией, уходил, думая, что ему удалось убедить царя. Но он ошибался. На следующий день министр получал уведомление об отставке.
Скажем, разговоры об отставке министра иностранных дел пошли еще осенью 1915 года. Об этом стали писать газеты.
Пошли разговоры об отставке Сазонова и в прессе. Министр пошел ва-банк. Во время доклада, сославшись на эти слухи, поинтересовался, когда именно ему ждать отставки.
«Государь император с крайним удивлением самым решительным образом опроверг существование даже мысли о них, – записано в дневнике МИД. – Его величество не скрыл своего раздражения по поводу постоянно возникающих в Петрограде всякого рода ложных слухов и прибавил:
– Слава богу, я живу на Ставке, куда весь этот вздор не доходит.
Государь распространился насчет невозможности в настоящую минуту даже говорить о смене министра иностранных дел. Кроме того, он выказал себя особенно милостивым лично по отношению к С.Д. Сазонову».
А летом 1916 года император все-таки уволил министра иностранных дел.
После смерти Распутина, рассказывал директор Департамента полиции Алексей Васильев, «я поручил провести обыск его квартиры и сразу же изъять все компрометирующие материалы… Но никакой компрометирующей Распутина корреспонденции, никаких писем к нему от царицы не было. Я также провел расследование, чтобы узнать, не хранил ли Распутин такие документы, а также деньги или драгоценности в банке. И это был миф».
Просто были люди, которые завидовали положению Распутина у трона, были те, кто использовал его в своих политических целях, и те, кто его ненавидел. Они убили Распутина. Эта история получила грандиозный резонанс! Тем самым они расшатали трон. Монархия рухнула, большевики пришли к власти, началась Гражданская война, и Россия умылась кровью.
Уинстон Черчилль писал после Первой мировой войны:
«Царский строй принято считать прогнившей, ни на что не годной тиранией. Но анализ тридцати месяцев войны с Германией и Австрией опровергает эти легковесные представления. Силу Российской империи мы можем измерить по тем ударам, под которыми она устояла, по бедствиям, которые она вынесла, по неисчерпаемой мощи, которую она развила, и по способности восстанавливать силы, которую она проявила.
Бремя решений лежало на Николае II. Давать ответы приходилось ему: воевать или не воевать, идти в наступление или отступить, согласиться на демократизацию или держаться твердо, уйти или устоять – вот поля сражений Николая II.
Самоотверженный порыв русских армий, спасших Париж в 1914 году, преодоление мучительного отступления, медленное восстановление сил, брусиловские победы, вступление российской армии в кампанию 1917 года непобедимой и более сильной, чем когда-либо. Разве во всем этом не было его заслуги? Несмотря на ошибки, большие и страшные, он решил войну в пользу России».
2 декабря 1916 года в Государственной думе выступал новый министр иностранных дел Николай Николаевич Покровский:
– Изверившись в возможность пробить брешь в нашем незыблемом союзе, Германия выступает с официальным предложением начать мирные переговоры. В своем непонимании истинного духа, одушевляющего Россию, наши враги льстят себя тщетной надеждой, что у нас найдутся малодушные люди, которые хотя на минуту дадут себя обмануть лживыми предложениями. Этому не бывать. Сердце не дрогнет ни у одного русского. Напротив, с еще большим единением соберется вся Русь и станет стеной кругом своего верховного вождя, с начала войны провозгласившего, что он не заключит мира до тех пор, пока последний неприятельский воин не уйдет с земли нашей.
Через три месяца и армия, и страна отвернутся от своего верховного вождя.
Николай и Александра. Любовь и революция
«Мой любимый! – писала последняя русская императрица Александра Федоровна своему единственному мужчине и мужу – императору Николаю II. – Какую глубокую радость сегодня утром доставило мне твое письмо. От всего сердца благодарю тебя за него. Да, милый, действительно, это расставание было одним из самых тяжелых, но каждый день снова приближает нашу встречу».
Письма императрица нумеровала. Набралось их очень много. Ее ласковые слова – вовсе не заученные формулы, каким обучали барышень, дабы они производили хорошее впечатление, а свидетельство искренних чувств и подлинной страсти. Ее письма – это настоящая история любви.
Николай и Александра родили пятерых детей и не утратили нежных чувств друг к другу. Этот брак точно был заключен на небесах. Его не назовешь династическим в прямом смысле этого слова. Его родители возражали против этого брака, а он настоял! Николай любил Александру.
Судьба последнего российского императора и его несчастной семьи сложилась трагически, но до самой последней минуты его жена была рядом с ним. И не по принуждению, а по желанию. Она всегда мечтала быть со своим любимым:
«Твои дорогие письма и телеграммы я положила на твою кровать, так что, когда я ночью просыпаюсь, могу потрогать что-то твое. Только подумайте, как говорит эта замужняя старушка – как выразились бы многие, «старомодно». Но чем бы была жизнь без любви, что бы стало с твоей женушкой без тебя? Ты мой любимый, мое сокровище, радость моего сердца. Чтобы дети не шумели, я с ними играю: они что-то задумывают, а я отгадываю.
