Диана Машкова - Караван счастливых историй
Лилли у нас интеллектуалка, все хочет знать, все время допрашивает нас: «Это, не знаю!» (Значит: «Что это?») Я заметила, что каждая поездка для нее – это серьезный скачок в развитии. Мы съездили в Италию, там она начала ходить. Побывали в Армении, провели там всего неделю, у нее резко увеличился словарный запас. Кстати, она у нас сразу два языка естественным образом учит, правда, пока не отделяет один от другого – разные слова в одном предложении. А еще я с ней учу язык жестов. К нам несколько лет назад в церковь пришла группа глухих людей, чему мы были очень рады. Сначала они ходили с переводчиком, а потом я поняла – чтобы служить этим людям, как пастор я должна худо-бедно с ними общаться напрямую. Так я пошла учить язык жестов, влилась в эту культуру. Кстати, есть такое исследование, что слышащие младенцы, с которыми изначально общаются на языке жестов, быстро усваивают жесты и возникает коммуникация еще до того, как они смогут говорить. Более того, в дальнейшем они лучше развиваются в речевом и интеллектуальном плане, потому что язык жестов становится для них лингвистической основой для последующего речевого языка. А еще язык жестов используют с детьми, у которых есть проблемы с речью (например, у детей с синдромом Дауна и аутизмом). Лилли нравятся жесты, она воспринимает их как игру и с легкостью усваивает. У Лилли удивительно развит мыслительный процесс. Она наблюдательная, вдумчивая, часто сидит и книжку листает – смотрит, «читает». Но, конечно, и побегать любит – и на площадке, и дома.
Почему у нас до сих пор есть детские дома? Думаю, очень важно менять сознание людей, чтобы они принимали детей, научились не делить детей на «своих» и «чужих». Я как-то зашла к одной давней приятельнице в гости, мы разговорились. Речь зашла о садике прямо рядом с домом, и она говорит: «Я своих детей туда ни за что не отдам! Там одни нерусские». У меня тут же возникло желание развернуться и уйти, но потом я сказала: «Скажи, а мы какие?» (Лилли у меня осетинка, черненькая, глаза как угольки). Она начала оправдываться: «Ну, я не о том. Я же не про всех…» К сожалению, многие так думают. Я понимаю, что в людях сидит страх перед «другими», и страх этот постоянно подпитывается СМИ, обществом. Я 15 лет билась с ксенофобией даже среди церковных людей. Особенно тяжело было с людьми пожилого возраста. Они вроде слушают, соглашаются, но на уровне инстинктов все равно остаются эти разговоры, страхи. Жуткие въевшиеся стереотипы. Всегда всем рассказываю историю, которая произошла со мной в начале девяностых. Тогда жизнь была тяжелой, денег не было. А меня развели около метро, все деньги забрали. Причем я ехала за тортом, у мамы был день рождения. Так обидно было, денег нет, торт не купишь! Стою, плачу, а все идут мимо. Подошел только один парень, армянин, и спросил, что случилось. Я рассказала. Он потом пошел, разобрался с теми, кто меня «нагрел», и они мне все отдали. Вот он, армянин, помог, а русские просто шли мимо… Это лишь один пример, а таких много. Так что мне эти мифы про «своих/чужих» как кость в горле. Все дети одного Небесного Отца.
Дай бог, чтобы абсурдная ситуация с иностранными усыновлениями разрешилась поскорей, сколько детей из-за этого остаются в системе и не только не попадают в зарубежные семьи, но и в практически российские семьи, как у нас, тоже могут не попасть. Что касается нашей семьи, то в будущем мы хотели бы принять и ребенка постарше. Хоть я слышала мнение о том, что детей в семью нужно брать младше тех, которые уже есть, но, думаю, здесь все очень индивидуально. Ни возраст, ни национальность нам точно не помешают.
Семья Ставровых-Скрипник
До и после
Юлия Ставрова-Скрипник, учредитель и управляющий партнер детского развивающего центра «Солнечный город», мама шестерых детей, четверо из которых приемные.
Не так давно я поняла, что отправной точкой в детстве для меня стал фильм с Натальей Гундаревой «Хозяйка детского дома». Я его пересмотрела уже в зрелом возрасте и нашла тот кадр, который меня потряс. Наверняка я видела и еще какой-то фильм, потому что очень четко помню еще один кадр про детский дом, где ребенка посадили в стиральную машинку и там закрыли.
Мы тут недавно выяснили в разговорах с другими приемными родителями, что очень часто усыновители – это травмированные в детстве взрослые. У каждого своя история. Я, например, сейчас читаю книгу Людмилы Петрановской «Дитя двух семей» и без слез буквально ни строчки прочитать не могу. Мне настолько жутко стало, что я начала вспоминать, видела ли когда-нибудь фотографии своей мамы, беременной мной. А может, не случайно моих родителей спрашивали, не приемная ли я дочь у своего папы. В общем, с детства я знала, что так и будет – обязательно усыновлю. Более того, пока одна растила двух своих сыновей, у меня была собственная внутренняя установка: если до 35 лет не выйду замуж, то возьму девочку из детдома. Замуж я, кстати, вышла, это ничуть не помешало. А вот в части возраста все совпало – 8 февраля, когда мне должно было исполниться 36 лет, я собиралась лететь на Гоа с одной известной журналисткой, у нас с ней день рождения в один день. Но 11 января, пока мне еще было 35, я нашла Ангелину. И полетела, соответственно, не на Гоа, а в ЧАО – Челябинский административный округ.
Вторым переломным моментом, помимо поразивших меня кадров из фильмов, оказался тренинг личностного роста, который я проходила, когда мне исполнилось 33 года. В ту лидерскую программу была включена благотворительная цель – мы всей командой ездили в детский дом в Орехово-Зуево. И если до этого момента я все время просто думала, то здесь появилась решимость. Причем раньше у меня уже много раз были мысли, не пойти ли мне поработать волонтером в Дом ребенка – я где-то слышала, что младенцев надо держать на руках, а в учреждениях у нянечек и воспитателей такой возможности нет. Было такое вот наивное представление об этой теме. Единственное, я боялась идти в Дом ребенка, потому что понимала – мне тут же захочется всех там усыновить и удочерить. Я не смогу пережить такого стресса. А тут мы приехали в детский дом, пока там не было детей, и начали работать, как это делают все. Мы красили стены, стригли газоны, сажали цветы. То есть цель лидерской программы состояла не в том, чтобы просто собрать деньги и подарить детям подарки. Во-первых, мы должны были найти деньги для обустройства территории и на подарки – причем свои нельзя было вкладывать, надо было собрать средства у других. То есть мы учились привлечению людей в эту тему. И, во-вторых, мы обязательно должны были провести два часа личного времени с ребенком. В один из таких приездов мы организовывали веревочный курс командного образования уже вместе с детьми, вывезли их на природу, провели тренинг. На той встрече я познакомилась с девочкой, которой тогда было 15 лет. Это был 2008 год.
Я с самого начала отдавала себе отчет в том, что не я ее выбрала, а она меня. Но я начала общаться, а потом помогать, чем могла. Помню, на выпускной я привезла девчонкам огромное количество красивых платьев, но они оделись во что-то ужасное, да еще стали курить. Моя Диана на этом же вечере нагрубила мне, убежала в туалет, села там на подоконник и начала курить. В тот момент я вообще ничего не понимала. С половины выпускного уехала с тяжелым сердцем. Сейчас уже, конечно, по-другому пересматриваю ситуацию и сознаю, что у меня даже в мыслях не было тогда принять в семью взрослого ребенка, адекватно реагировать на все ее закидоны, к тому же я была одна с двумя детьми. А ей, видимо, хотелось именно в семью. Она была социальной сиротой, как и подавляющее большинство детей в детских домах, у нее была бабушка, у нее был брат. И вот чем дальше, тем сложнее становилось наше общение. В какой-то момент она начала сбегать из детского дома. Был случай, когда Диана позвонила мне и попросила приехать к ней. Я приехала, и уже на месте выяснилось, что она сбежала, а меня ни о чем не предупредила. Детский дом в 100 км от Москвы, я оставила своих детей одних, чтобы приехать к ней. Конечно, я ей написала, что так делать нельзя, некрасиво. А потом она вышла из детского дома и очень быстро родила ребенка от гастарбайтера из Таджикистана. Родила очень рано, как и многие девочки – выпускницы детских домов. Ее сыну сейчас уже три года. Им дали от государства квартиру с дырой в туалете, в доме, которого нет на карте, – это просто хибара под снос, ветхое жилье. Я, чем могла, помогала первое время – давала деньги, когда малыш родился, привозила пакеты с едой. Был период, когда я пыталась устроить ее на работу. Но со временем пришло понимание, что я не могу, мне не хватает сил. И потом, когда я приехала однажды, увидела шесть детей и совсем молодых мамашек, которые в этом же помещении курили и пили, мне стало дурно. Честно говоря, я до сих пор не могу понять своих мотивов во всей этой ситуации с Дианой. Например, моя подруга, с которой мы вместе тогда проходили тренинг, взяла шефство над девочкой из того же детского дома, сейчас она учится в Китае. Причем там страшнее была ситуация – в кровной семье этой девочки происходили какие-то убийства. Я считаю, что Саша, моя подруга, она герой. Взяла и как старшая сестра довела до положительного результата. Ее девочке тоже лет 15 было тогда, она воспитывалась в одной группе с моей. А у нас с Дианой тогда все закончилось ничем. И потом как-то эта тема сошла на нет, постепенно мы перестали общаться и потерялись. Я как раз тогда начала свой бизнес и открыла первый детский центр. Крутилась как белка в колесе. И ни времени не стало, ни даже денег на бензин, чтобы доехать до Орехово-Зуева. Я писала Диане, что сейчас приехать никак не могу. Действительно, был период, когда, открыв детский центр, я «бомбила» ночами на своей машине. Такие суровые моменты выживания были. И только спустя несколько лет удалось свободней вздохнуть.
