Японская разведка против СССР - Алексей Борисович Кириченко
В США у Растворова остались две дочери, а в Москве проживала одна. «Совершенно секретные» ассоциации бывших американских и советских разведчиков быстро подсуетились и организовали в Москве встречу трех сестер.
«Артур» — «Вьюн»
В конце шестидесятых годов (более точную дату не помню) мой товарищ по работе Игорь Андреевич Севастьянов, человек трудолюбивый как на работе, так и в домашних делах, скромно сообщил, что он завербовал перспективного агента, советского гражданина, который работал в Москве в Комитете защиты мира (КЗМ). Вновь приобретенный источник информации, который избрал себе псевдоним «Артур», хорошо владел японским языком и имел выход на интересовавших нас объектов, ибо часто бывал на устраиваемых японцами приемах и имел с ними связи по работе. Он был скромен, дисциплинирован и писуч. Как раз то, что надо. Ну как тут по-доброму не порадоваться за приятеля?
Через некоторое время начальник отделения Газизов сходил с Севастьяновым на контрольную явку с вновь приобретенным агентом. «Артур» ему «показался», и начальник стал работать с ним непосредственно. Что ж, это его законное право.
Агент поддерживал дружеские отношения с двумя молодыми японскими дипломатами Катэямой иТавамацу, о встречах с которыми подробно и красочно описывал в своих сообщениях. Указанные японцы и теперь работают в МИД Японии на солидных должностях. Знакомство с «Артуром» нисколько им не помешало продвижению по службе. А может быть, еще и способствовало этому? Ибо неизвестно, кто из них больше писал друг о друге — японцы о нашем агенте или он о них.
Крайне удовлетворенный работой с «Артуром», Газизов любил поучать нас, что именно такой агентурой и нужно располагать, чтобы взять японских разведчиков «за бока».
Правда, порой бывали и осечки. Так, однажды «Артур» засиделся допоздна в гостях у Тавамацу, и гостеприимный японец предложил переночевать у него. Так как у японского дипломата было только одно спальное место, то гость улегся в одну кровать с хозяином.
Подробности этого ночлега неизвестны, однако в очередной своей депеше «Артур» донес, что, по всей вероятности, Тавамацу гомосексуалист, ибо во сне пытался его обнимать, но, правда, не опорочил. Нужно быть опытным сексологом, чтобы по неосознанному поведению человека во сне сделать вывод о его индивидуальных отклонениях.
Но Газизов сделал однозначный вывод, что Тавамацу — японский гей, что тщательно скрывает от руководства японского посольства. Обуреваемый какими-то мыслями или замыслами, Газизов, шагал по кабинету и, радостно потирая руками, поговаривал:
— Ну, голубчик, скоро мы тебя прихватим тепленького!
Странно, что чекистский «Фрейд» убедил руководство контрразведки и оно поверило писаниям «Артура», что показали последующие события.
Случилось, как в сказке: Тавамацу, который до этого не увлекался путешествиями по Советскому Союзу, вдруг решил прокатиться на несколько дней в Тбилиси. Получив такие данные, Газизов убедил руководство, что пришла пора действовать, и в КГБ Грузинской ССР была отбита грозная телеграмма с просьбой оказать особое внимание японскому гостю. Главным в ней была рекомендация найти для амурных дел симпатичного «голубого» грузина.
Через некоторое время, когда японский путешественник возвратился в Москву, был получен и ответ от грузинской контрразведки. Газизов пренебрег вопросами конспирации и с хохотом зачитал нам грузинский ответ. Я не могу припомнить дословный текст, но смысл был примерно такой.
Относительно главного вопроса грузины ответили, что они подобрали настоящего «голубого бойца» и подставили его японцу. Однако любовнику-грузину сблизиться с японцем в первый день не удалось, так как встреча проходила в кафе.
На второй день озадаченный государственным заданием грузин прорвался к Тавамацу в номер гостиницы и стал приставать к японскому гостю. Когда до жителя Страны восходящего солнца дошло, чего добивается от него потомок грузинских царей, то он стал предлагать ему в качестве откупного всю имеющуюся у него в наличии валюту. Такой шаг японца глубоко обидел жаждавшего любви грузина:
— Слушай, кацо! Нэ абижай, этой зэлоной капусты у минэ навалом, могу и тыбе дат.
Однако неподатливый японец, хотя и был по нашим меркам хиляком и ни в коей мере был не чета грузинскому самцу, умудрился применить какой-то замысловатый прием из восточных единоборств, выкрутился из объятий ухажера и сохранил невинность.
На следующий день, сообщали подробности грузины, интимный акт тоже не получился, ибо японец во время экскурсии по Тбилиси застрял над городом на вышедшем из строя фуникулере и несколько часов провисел в раскачивающейся на ветру гондоле, едва не опоздав на улетавший в Москву самолет. Возможно, что находчивый японец как-то сам вывел механизм из строя и про себя решил, что лучше уж несколько часов раскачиваться под горным ветром в фуникулере, чем применять приемы джиу-джитсу в противоборстве с грузином.
Говорят, что с тех пор японец опасается кавказцев.
Вскоре после этой истории Газизов многозначительно сообщил нам, что «Артур» выдержал проверку боем и он его рекомендует на работу в советскую разведку. И действительно, вскоре все бумаги, касающиеся агентурного прошлого «Артура», были уничтожены и он был зачислен в ПГУ под фамилией своего приемного отца Левченко (он был усыновлен другом его отца после смерти родителей).
Я не знаю, как он работал в резидентуре, где маскировался под прикрытием собственного корреспондента журнала «Новое время».
Парень, говорят, он был не вредный. Его недолюбливал один из руководителей разведывательного отдела Центра, который сказал, что как только Левченко вернется в Москву, то загонит его в какую-либо дыру, как бездельника.
Левченко узнал о таких угрозах начальства и решил в СССР не возвращаться. Нашел приют в США, где написал книгу, в которой нелицеприятно отозвался о личных и деловых качествах работавших с ним советских разведчиков. Следует признать, что некоторые его характеристики недалеки от истины.
За трусливое поведение его окрестили «Вьюн» и приговорили заочно к расстрелу, хотя в оперативном плане, говорят, ущерб нанес он незначительный. Правда, из-за этого случая были наказаны резидент О.А. Гурьянов, который не успел получить генеральское звание и был из Токио отозван, а также Пончиков, которого из разведки вернули в контрразведку.
С Левченко у меня связаны и не совсем приятные воспоминания, которые произошли из-за царивших в тот период в КГБ порядков. Однажды во время обеда сидевший со мной за одним столом заместитель начальника отдела управления кадров КГБ В. Холмов сказал мне, что Газизов на днях выезжает резидентом КГБ в одну из стран. К тому времени он ушел
