Петр Румянцев-Задунайский - Великая и Малая Россия. Труды и дни фельдмаршала

Унтер-офицер и обер-офицер Сербского гусарского полка -

Литография. Середина XIX в.

Рядовой артиллерист Московского легиона второй половины XVIII века.

Литография. Середина XIX в.

Сим образом в час пополуночи выступили все войска из своего лагеря, отправив все обозы в построенный позади оного вагенбург, и продолжали поход к неприятельскому лагерю, в котором по фальшивой тревоге минут несколько слышен был сильный оружейной огонь и канонада и несколько лошадей в сбруе к нам прибегали, с коего времени, как после мы сведали, турки уже не спали, но все приготовлялись к бою по внутреннему побуждению, ожидая нас к себе, хотя того еще не видели. Все пять частей построились в порядок бою и в оном на рассвете приблизились к Траяновой дороге. Коль только оную перешли, то неприятель, обозревши на себя наше наступление, оказал нам все свои силы на высотах, окружавших его лагерь, и встретил многочисленною конницей, которой мы конца не видели. Жестокой с нашей стороны канонадой, а наипаче скорострельным огнем из главной батареи, которой распоряжался генерал-майор Мелиссино, скоро приведен был в замешательство неприятель в его лагере, и те притом, которые в лице у нас были. Но в то же самое время воспользовался неприятель глубокою лощиною, которая между гребнем, где первая дивизия проходила, и другим, где вел свое каре генерал-поручик граф Брюс, была, и пробежал по оной даже в тыл нам, снося по себе наижесточайшие выстрелы пушечные и оружейные, коими его старались сдержать обе дивизии. Сквозь густоту дыма, от стрельбы происходившей во всех фазах сего каре, его сиятельство главнокомандующий генерал, приметя, что неприятель, как в той лощине, так и за Траяновою дорогою задерживаясь, довольно мог вредить наш фронт, немедленно приказал маршировать вперед и из каре отделить резервы пехоты и охотников с пушками и наступательно вести их на неприятеля, где он кучами держался, сказав между тем и всему каре принимать влево, чтобы конницу турецкую, забежавшую по той лощине, отрезать. Сей маневр столько устрашил неприятеля, что оный под конец, боясь быть отрезанным от своего лагеря, обратился во всю лошадиную прыть с криком к оному, провождаем будучи от нас наижесточайшею пушечной стрельбой, которая порывала в густых толпах великим числом всадников, отчего вострепетала и вся прочая турецкая конница, нападавшая со всех сторон на каре Племянникова, графа Брюса, князя Репнина и Боура, и пустилась назад, примером отраженной от каре генерала-аншефа Олица. Так, сломив первое стремление на себя неприятельское, быв в огне непрерывном с пятого часа утра по восьмой, очистили мы себе путь и удвоили свои шаги к неприятельскому лагерю, в котором еще видели, что пехота и конница смелость имеют нас к себе дожидаться. Не прежде, как в меру против нашего движения, открыл неприятель большие свои батареи, действия которых напряжены были наипаче на то каре, где главнокомандующий находился, и по правую сторону идущее генерала-поручика Племянникова. Мы усугубили в примечании того стрельбу и поспешали достигнуть к ретраншементу, который, сверх чаяния своего, увидели в одну ночь обширно сделанным стройным глубоким рвом и последний наполненный их янычарами. Его сиятельство под сильными ядрами неприятельской артиллерии, которые нередко попадали в лошадей, с ним ездивших, чрез все время разъезжал перед каре Олица, ободряя примером собственным к неустрашимости следовавших за ним. Как уже действием превосходным нашей артиллерии брали мы верх над неприятельской многочисленной, осыпавшей нас ядрами и картечью, без большого однако же вреда, и их батареи приводили в молчание. В то самое время тысяч до десяти или более янычар, выйдя из своего ретраншемента, неприметно опустились в лощину, примыкавшую к их левому флангу, близ которой шел с своим каре генерал-поручик Племянников, и только что уже его части доходило простереть руки на овладение ретраншементом, как те янычаре, внезапно выскочив из лощины с саблями в руках, обыкновенною своею толпою ударили на правый того каре [фас] и в самой угол оного, который составляли пехотные Астраханский и Первомосковский полки. Едва первый плутонг Астраханского полка мог выстрелить, то янычары, смяв его, одни ворвались внутрь каре, а другие вдоль пошли по правом фасе и силой своей превосходной замешали те полки и другие того каре, то есть Муромский, четвертый гренадерский и Бутырской, и пригнали к каре генерала-аншефа Олица, к которому перед фронтом сквозь их промчалась с великою яростью янычаров толпа и их знаменосцы.

В сем случае его сиятельство главнокомандующий показал опыты наиощутительнейшие своей храбрости и беспримерной твердости и удостоверил, что́ может сделать в самой опасности присутствие предводителя, любимого и почитаемого воинством. Увидев своих бегство, сказал он принцу Брауншвейгскому, с ним вместе ездившему: «Теперь настало наше дело», и с сим словом, презрев грозную опасность, бросился к бегущим, кои уже перемешались с лютыми янычарами, под саблей сих последних. Одними словами: «Ребята, стой» – мог он сдержать своих ретирующихся и возобновить к отражению неприятеля, велев притом ударить наижесточайше из своих батарей по янычарам, которые без того меньше минуты могли бы уже коснуться каре генерала Олица. Первой гренадерской полк, внимая его повелению и предводительству, весьма храбро ударил на все стремление неприятельское и оное сокрушил бодрым духом и отважною рукою, к чему споспешником ему был командир оного бригадир Озеров. Их штыки и пушки, тут случившиеся, в один момент все дело решили, и с удивительною скоростью и послушанием построенное опять каре генерала-поручика Племянникова, воскликнув единодушным гласом: «Виват Екатерина!», шло вперед. Тут послал его сиятельство на сию дерзкую пехоту свою тяжелую кавалерию, с которою с одной стороны генерал-поручик граф Салтыков, с другой – генерал-майор князь Долгоруков, пробившись, ее посекли и силою вообще огненного и белого [холодного] оружия великую часть янычар положили на месте, а остальных погнали и в ретраншемент потом вошли. Как оба первых каре, так к тому времени приспели туда же вступить с своими частями – с правого фланга генерал-поручик граф Брюс, а с левого – генерал-квартирмейстер Боур, производя, покудова держался неприятель, пушечную по нем пальбу. Визирь, увидев в сем случае лучших своих янычар, составляющих первую стену, падших, на всю мочь побежал из лагеря со всеми войсками; а при вступлении главнокомандующего, отделенный от корпуса генерал-квартирмейстера Боура, подполковник граф Воронцов с своим батальоном, с левой стороны взойдя в неприятельский ретраншемент, сопротивляющихся в нем янычар истребил, заняв в той части батареи и несколько отбив у турок знамен. Генерал-поручик князь Репнин со своим корпусом в продолжение сего захватывал, сколь возможно было, обращенного в бег неприятеля, заходя взад его лагеря и провождав пушечною пальбой, отчего неприятель, видя свой великий урон, бросил весь обоз и побежал толпами во все ноги к стороне Дуная, где было до трехсот судов больших, которые послужили к его переправе, но не безбедственной; а затем завладели войска турецким полным лагерем, получили в добычу всю артиллерию в числе ста сорока хороших орудий на лафетах и со всеми к тому артиллерийскими запасами и великим багажом.

31 июля 1770 г., лагерь при устье р. Кагул

Сим обстоятельнейшим донесением имею честь дополнить предыдущие мои и всеподданнейшие уведомления вашему императорскому величеству от 21, 24 и 27 июля, сколькими победами над неприятелем турком и верховным их визирем Халил-беем прославил Всевышний благословенное оружие вашего императорского величества на береге Дунайском и перед оным.

Разбивши при реке Ларге 7-го числа сего месяца хана крымского КапланГирея и трех турецких пашей – Абазу, Абди и Измаила, шел я с армией за сим бегущим неприятелем, стараясь его достигнуть новым поражением; но оного нигде мы не видели остановившегося, доколь не пришла армия на реку Сальчу, а передовые корпусы генерал-поручика и кавалера князя Репнина и генерал-квартирмейстера Боура – к реке Кагул. Тут я намерен был его атаковать 13-го числа и на тот конец, оставив все свои обозы в вагенбурге, пошел с одним только войском прямо на него, но, получив известие от генерала-квартирмейстера Боура, что неприятель отдалился назад более двадцати верст, взял было лагерь и послал за своим обозом; в самую однако же ту минуту подоспел от генерала-поручика и кавалера князя Репнина рапорт, что неприятель на него наступает, и, увидев при том пушечные выстрелы, я поднял лагерь и поспешил навстречу сему неприятелю, в больших силах идущему, которой, видно, для обозрения нашей позиции подходил и скоро ретировался.