Виктор Кожемяко - Валентин Распутин. Боль души
Вспоминается русский философ и писатель Иван Солоневич, который в таких случаях успокаивал: «Но – пройдут даже и прохвосты». Пройдут, можно не сомневаться.
Что касается интеллигенции – нет в России больше интеллигенции в той роли и служении, какой она была прежде. Ну, может быть, в провинции, в глубинке, осталась та, что называлась когда-то земской, – труждающаяся, безотказная, держащая на своих плечах совесть народную, – из учителей, врачей, музейных работников. Но само понятие интеллигенции исчезает. То, что было ею, называет себя сегодня «элитой». А это качественно иное образование, вроде недоброкачественной опухоли. Элита, разросшаяся в элитарщину, грубая, самонадеянная, корыстная, презрела и извратила свои прежние идеалы и никому, кроме себя самой, не служит. По-моему, настоящими интеллигентами всея Руси в самом лучшем, государственном и нравственном смысле этого слова были недавно ушедшие от нас Георгий Свиридов и Виктор Розов.
Ну и о внучках великих писателей. Знаете, это какое-то страшное, мистическое перерождение, что-то противоестественное и противоположное. Природа не отдыхает на них, как прежде считалось, а награждает вирусом бесноватости. Ведь рядом с Дуней Смирновой очень энергично злословит еще и Татьяна Толстая, внучка автора «Петра I» и «Русского характера». Можно и продолжать этот ряд – да надо ли?
– Вернусь к Беслану и его последствиям. Если президент говорит, что нам объявлена война, то первый наш взгляд – на военных. А в каком состоянии армия наша сегодня? Говорю даже не о том, как она вооружена, обучена и т. д. Говорю в первую очередь о морально-психологическом состоянии людей, которые служат. Солдат и офицеров. За что они призваны сражаться и кого защищать?
Да, верно, есть великое понятие Отечества, Родины. Однако разве не сказывается на духе солдата ощущение, что в Отечестве этом у твердилась величайшая несправедливость? Абрамович может для забавы купить зарубежный футбольный клуб и вообще все что угодно, а родители этого солдата, возможно, голодают и замерзают. Это же реальность нашей жизни! И реальность, что богатые предпочитают сынков своих в армию не посылать. Ну и что, благотворно ли все это скажется для нас на войне, которую мы вынуждены вести? Приблизит ли нас к победе?
– Вы правы, нынешний защитник Отечества вынужден жить и служить с раздвоенным сознанием. Родину защищать надо, в этом нет сомнений, но Родина требует защиты прежде всего от врага внутреннего, оседлавшего ее, погоняющего, обирающего ее и ее же ненавидящего… Разве не приходят нашему защитнику на ум тяжкие мысли, что вместе с Родиной и народом он защищает еще и воцарившуюся на Родине несправедливость? В чеченской войне наши ребята защищали Березовского, а он в это время оплачивал оружие для уничтожения наших ребят. И сейчас, сколько бы мы ни говорили о солидарности и патриотизме, эти слова останутся пустым звуком, притом кощунственным, когда за один только прошлый год в огромных размерах увеличилась сумма вывозимых за границу миллиардов долларов. Миллиардов, отнятых у стариков и сирот, которые там, в заграничных банках, могут пойти на подрывную работу против России, если не на боевое оружие. И после этого авены еще смеют глаголить, что быть бедным неприлично!
– В развитие нашей темы хочу сказать: власть все продолжает искать национальную идею. И пока безуспешно. Без национальной идеи в самом деле нельзя. Но я, например, убежден, что для нас, для России, эта идея – справедливость. Социальная, национальная и так далее. Вот к чему всегда стремился русский человек! Это же и в основе Православия – справедливость и праведность. Но почему власть предпочитает таких понятий избегать? Несправедливости все больше становится по сравнению с временем советским, а нас пытаются убеждать, что наоборот…
– Согласен с вами: в теперешних обстоятельствах национальная идея – это прежде всего справедливость. Нет ничего более скрепляющего, оздоровляющего и возвышающего, чем она, справедливость, отравление государством правды, совести и неподкупного закона. И нет ее. Ее, может быть, в полной и абсолютной мере никогда и не было, это возможно только в раю, и все же лучшие государственные мужи, при монархии или социализме, пеклись, чтобы в должной мере справедливость действовала и на нее можно было опереться. Мера ее могла повышаться или понижаться, как температура тела в показаниях градусника, но колебания ее оставались в тех пределах, в каких невозможен кризис.
И вот просто взяли и выкинули под пьяную ельцинскую руку эту справедливость на помойку. Вот и слышим от господина Авена в ответ на предложение поделиться награбленным с народом весьма остроумный пассаж: «А может, и отметками в школе надо было делиться? У одного пятерки, у другого двойки. Несправедливо!» Вот и слышим от господина Чубайса: «Больше наглости!» То есть справедливость не признается вовсе. Притом не признается громко, декларативно, нагло, чтобы слышно было повсюду.
– Наверное, справедливость абсолютная, полная, как идеал, недостижима. Однако, согласитесь, надо стремиться к ней. Иначе – тупик. У нас же сегодня главная забота государства состоит, по-моему, в том, чтобы любой ценой закрепить создавшуюся чудовищную несправедливость. Президент может лишь попросить богатеев «поделиться» с бедняками, а они соответственно на просьбы эти плюют. И все время повторяется как рефрен: пересмотра итогов приватизации не будет. Почему же? Если всем очевидно, что это и есть самая большая несправедливость нашего времени! Тем не менее «привлечен к ответственности» пока только один Ходорковский, что создает впечатление лишь видимости борьбы против явной несправедливости. Вообще мне представляется, что государство занято сегодня в основном именно созданием видимости какой-то полезной для большинства общества деятельности, имитацией такой деятельности. Говорят о переменах, но если по сути – они тоже лишь имитация. Взять хотя бы телевидение. Разве, по существу, не остается оно тем же, что было? Разве не те же люди там заправляют? Но о каком объединении, какой консолидации общества можно тогда говорить?
– Снова хочется повторить: вся причина наших несчастий, вся идеология непрекращающихся реформ поперек России объясняются тем, что решено сорвать Россию с ее естественного, тысячелетием выработанного, собственного пути и направить по чужим дорогам. Все у нас другое, чем в Европе или Америке, – и психология народа, и традиции, и отношения между людьми, отношения с законом, государством – все-все иное. Не зря же говорилось: что русскому – хорошо, то немцу – смерть. А теперь: что немцу – хорошо, то русскому – смерть. Судиться у нас считалось за грех, суда боялись как огня; нахваливать себя или свой товар – значило отпугнуть от товара; за богатством не гонялись – был бы достаток. Все судилось-рядилось в своем обществе по справедливости (достаточно вспомнить роман С. Залыгина «Комиссия»)… И вся жизнь народная – во всеобщности, взаимовыручке, сочувствии и поддержке.
И вот все наоборот. С мясом, с кровью содрали Россию с ее днища, бросили клич: обогащайся кто и как может! – и разбоем прошлись по городам и весям, все уворовали, разбомбили, даже и то, что считалось Божьим, припасенным для будущих поколений. Все растащили, по новым законам присвоили – и негде стало приложить человеку руки. Совсем негде, хоть обрубай их. Вся карусель жизни построилась на торгашестве чужого товара, попала в зависимость от бандитов и бандитских законов.
Несоответствие внутреннего своего и внешнего чужого, прямая противоположность, с одной стороны, нравственных, а с другой – практических мерок, разрыв личностного с общественным – это самое горькое, что постигло наш народ и Россию за всю ее историю. Такого не бывало и при Орде. Там, откуда исходит подобная политика, прекрасно понимают, что этого соответствия своего чужому никогда и не добиться, а потому безжалостно разрушают.
Читаю на днях: Греф считает, что государство должно уйти из сельского хозяйства. Это как так? Это все равно что человеку «уйти» от сердца своего или легких – этак налегке взять и уйти, не считаясь с последствиями. Такое, кажется, до сих пор никому не приходило в голову. Ни в Японии, ни в Америке государство на произвол судьбы своих земледельцев не бросает.
А у нас все можно в угоду другим, мы уходим со своего поля, в ВТО уходим. Наше государство уходит из культуры, образования, медицины, предварительно бросив их на растерзание дикому рынку. Мы такие.
Уходит государство. Из России уходит. Бросят ее под глобалистские жернова – и поминай как звали.
У нас и детей сейчас воспитывают в школах, как янычар: чтобы они презирали родное и шли за чужое в огонь и воду.
А вы спрашиваете о консолидации…
Февраль 2005 г.
Слезы богатых и слезы бедных
