Джозеф Гамильтон - Оружие и правила дуэлей
Некая рукопись Джонаса Хануэя, тайно похищенная и представленная в ложном свете, рассказывает о тревоге, которой был охвачен джентльмен, склонный к дуэлям, от которого мистер Хануэй получил письмо следующего содержания: «Сэр, насколько я понимаю, Вы автор бумаги подписанной......., в которой есть заглавные буквы, имеющие в виду, как я предполагаю, именно меня. Поскольку я всегда противостою попыткам нанести мне оскорбление, жажду, чтобы Вы встретились со мной в ****** и прихватили с собой шпагу. Ваш... и т. д.»
На каковое письмо поступил следующий ответ:
«Сэр, отвечая на Ваше послание, смысл которого, насколько я предполагаю, заключается в вызове на дуэль с Вами, я не понимаю, в силу каких причин Вы призываете меня к ответу. Я не собираюсь говорить Вам, являюсь ли я автором упоминаемой Вами бумаги или нет; но думаю, что мое представление о чести вынуждает сказать Вам, что я никогда не имел намерения причинить урон кому-либо; если же оскорбление все-таки нанесено, та же честь требует от меня искупить его, не впутывая своих друзей в сложности, связанные с дуэлью; со своей стороны, я всегда считал необходимым не спускать оскорблений, оставаясь в границах, которые требуют здравый смысл и религия.
Что же до встречи с Вами в ******, у меня нет никакого желания прогуливаться по такой погоде, еще менее я расположен драться из-за ничего; но шпага всегда при мне, готовая к использованию при каждом подходящем случае. Остаюсь Ваш и т. д.».
«В данном случае, – говорит мистер Хануэй, – мой противник был удовлетворен и, без сомнения, рад, что избавился от дуэли, как любой человек, кроме тех, кто отравлен вином или, что то же самое, гневом или же совершенно лишен способности к пониманию. Я могу предположить, что такие же чувства испытывал и мой противник; встретившись, как он хотел, с моей шпагой, он бы скончался, за что, не сомневаюсь, мне был бы предъявлен счет – а что я мог бы сказать в свою защиту? Что я боюсь не Бога, а фантома общественного мнения. А что, если бы я убил своего противника и ситуация, представленная в лучшем свете, получила бы прощение со стороны человеческих законов? Могли бы все мои слезы раскаяния смыть с рук следы этого честного убийства?»
Сэру Ричарду Стилу, по его собственным словам, приходилось драться с несколькими тупоголовыми гениями, которые пытались «проверить на нем свое мужество», предполагая, что святой обязательно будет трусоват. Когда этот герой христианства убедился, что его разболтанный компаньон пренебрег своими обязанностями, он сел, чувствуя себя героем какой-то идиотской комедии.
Известный литератор поссорился с одним из своих знакомых; последний нашел повод для ссоры в следующем выражении из записки: «Моя жизнь к Вашим услугам, если Вы рискнете взять ее». На что тот ответил: «Вы сказали, что Ваша жизнь к моим услугам, если я рискну взять ее. Должен признаться, что не стану рисковать и брать ее. Благодарю Бога, что у меня не хватит на это смелости. Но хотя мне свойственна боязнь лишить Вас жизни, разрешите мне заверить Вас, сэр, что я в той же мере благодарен Высшему Существу, которое милостиво наделило меня достаточной решимостью нападать, чтобы защищать свою». Этот вдохновенный ответ достиг желаемого результата: резоны были услышаны, вмешались друзья, и примирение было достигнуто.
Некий американский джентльмен послал следующий юмористический ответ на вызов: «У меня есть два возражения по поводу дуэли: первый заключается в том, что я могу причинить Вам вред, а другой – в том, что Вы можете причинить вред мне. Я не вижу никакой пользы в том, что прострелю пулей какую-то часть Вашего тела; когда Вы будете мертвы, от вас не будет никакой пользы для целей кулинарии, какую мне могли бы принести кролик или индюшка. Я не каннибал, чтобы питаться человеческой плотью! Тогда чего ради я должен стрелять в человеческое существо, которое я никак не смогу использовать? У буйвола куда лучшее мясо, и хотя Ваша плоть может быть деликатной и изысканной, все же, чтобы она стала съедобной, потребуется слишком много соли. Во всяком случае, для долгой дороги она не годится. Правда, из Вас можно сделать хорошее барбекю, потому что по природе своей Вы енот или опоссум, но вот пока у людей нет привычки делать барбекю из человечины. Что же до Вашей кожи, то сдирать ее не имеет смысла, ибо она лишь чуть лучше, чем у годовалого жеребенка. Что же до меня, у меня совершенно нет желания становиться на путь, который может плохо кончиться для кого-то; я испытываю опасение, что Вы можете попасть в меня, и поэтому я думаю, что куда полезнее держаться от Вас на расстоянии. Если Вы хотите опробовать Ваш пистолет, то выберите какой-нибудь предмет, дерево или дверь амбара примерно моих размеров. Если попадете, пришлите весточку, и я охотно признаю, что, будь я на том месте, Вы бы попали в меня».
Когда Октавиан (будущий Август) получил вызов от Антония на поединок, он очень спокойно ответил: «Если Антоний устал от жизни, скажите ему, что есть и другие пути к смерти, кроме острия моего меча».
Отважный сэр Сидни Смит во время осады Акры отправил подобное послание Наполеону, который ответил, что, если отважный рыцарь хочет повеселиться, он прикажет отметить несколько ярдов на нейтральной полосе и прислать к нему гренадера, габариты которого повышают шансы поразить его, добавив, что, если сэр Сидни попадет в его представителя, он честно предоставит ему все преимущества победы; но у него лично в настоящее время так много дел на руках, он тратит столько физических сил на эту страну, что не может позволить себе развлечения, приличествующие школьникам. Таков был отчет генерала об этой переписке, но в разделе «Из истории дуэлей» мы приводим подлинное описание Наполеоном этого случая.
Джонас Хануэй рассказывает, что его друг знал о случае, когда вызванный на дуэль закричал в кофейне: «Ты, ............ , чем ты думал, посылая мне вызов? Ты что, считаешь, я такой дурак, что в отпущенное мне время жизни буду драться на дуэли?»
На встрече комиссии по банкротству в Андовере между мистером Флитом и мистером Манном, уважаемыми в городе адвокатами, возник спор, который кончился тем, что первый послал второму вызов и получил на него следующий поэтический ответ (вольный перевод):
В этот день, сэр, я имел честь получить два вызова.
Первый от приятеля Лэнгдона, второй от вас;
Если один приглашает драться, то другой обедать.
Я принял его предложение, а ваше должен отвергнуть.
И теперь, сделав сей выбор, я верю, вы признаете,
Что действовал я благоразумно и делал что должно,
Потому что при встрече, имея оружием лишь нож,
У меня мало шансов сохранить свою жизнь,
Ибо ваша пуля, сэр, может унести ее,
А вы знаете, что жить надо, пока живется.
Если же вы считаете, что я унижаю вас,
Решительно отвергнув вызов на встречу,
Уделите мне минутку, и я растолкую вам
Убедительные причины моего поведения.
18
Мистер Роллин говорит: «Никогда в истории греков или римлян, которые покорили так много народов и которые конечно же отлично разбирались в вопросах чести, прекрасно понимая, где идет речь о подлинной славе, за все века не встречалось ни одного примера такой приватной дуэли. Этот варварский обычай перерезать глотки друг другу, смывая выдуманное оскорбление кровью лучшего друга, который в наши дни называется благородством и величием души, был незнаком этим знаменитым завоевателям. «Они сохраняли, – говорит Саллюстий, – свои ненависть и отвращение для своих врагов и соперничали со своими соотечественниками лишь в чести и славе».
19
В собранных нами случаях можно найти сотни примеров, когда грубиян, оскорбивший или оклеветавший кого-то, убивает того, кого он задел своими словами или действиями. Тем не менее у нас есть описания более благородных историй; сейчас мы можем привести анекдот, полученный от Питера Пиндара: «Доктор Уолкот, несмотря на свойственную ему сатиричность характера, никогда не оказывался в затруднительном положении, которое серьезно обеспокоило бы его, если не считать случая с покойным генералом Маккормиком. «Мы вместе провели утро до полудня, – рассказывал доктор Уолкот, – когда какие-то сказанные мною необдуманные слова вызвали возмущение генерала. Он возразил. Я не пожалел ехидства, отвечая ему. Он ушел и на следующее утро прислал мне вызов. Время встречи было назначено на шесть часов, а местом поединка был выбран Грин, у Труро, где в это время пустынно. Без секундантов. Надо сказать, что окно моей комнаты выходило на Грин. Едва только встав с постели и одевшись, я отодвинул шторы и увидел генерала, который уже за полчаса до назначенного времени прогуливался по берегу реки. Солнце встало в облаках, утро было очень холодным, а зрелище генеральского пистолета и его заблаговременное появление на месте встречи конечно же имели целью подействовать мне на нервы. Пока я одевался, мне пришло в голову, что намерение двух старых друзей лишить друг друга жизни – это величайшая глупость. Решение было принято незамедлительно. Я позвал служанку: «Молли, тут же разожгите огонь в камине, сделайте несколько отменных тостов – и чтобы завтрак был готов через минуту-другую». – «Да, сэр». По моим часам до назначенного времени оставалось порядка минуты. С пистолетом в руках я вышел через заднюю дверь своего дома, которая выходила на лужайку. Я пересек ее подобно льву и подошел к Маккормику. Он сурово посмотрел на меня, но не произнес ни слова. «Доброго вам утра, генерал». Генерал поклонился. «Слишком холодное утро для дуэли». – «Есть только один выход», – отчужденно произнес генерал. «Предполагаю, тот, который вы, солдаты, называете извинением! Мой дорогой друг, я готов двадцать раз принести его за свое вчерашнее неправильное поведение – но сделаю это с одним условием». – «Я не могу говорить об условиях, сэр», – сказал генерал. «Тем не менее я прошу вас принять его. Вы зайдете ко мне и вместе со мной отдадите должное хорошему завтраку, который уже стоит на столе. Я от всей души сожалею, если вчера оскорбил ваши чувства, поскольку не имел намерения этого делать». Мы обменялись рукопожатиями, как старые друзья, и вскоре за чаем с тостами забыли наши разногласия; тем не менее я не люблю вспоминать эти пистолеты и то холодное утро. Я убежден, что много дуэлей могли бы кончиться столь же благополучно, будь у его участников такая же, как у меня, возможность увидеть из окна место дуэли в такое же холодное утро!»
