Александр Подрабинек - Карательная медицина
О применении инсулино-шоковой терапии в советских спецпсихбольницах свидетельствует С-н (Ленинградская тюремно-психиатрическая больница, 1952 г.), Р. Фин (Орловская СПБ, 1973 г.), П. Старчик (Казанская СПБ, 1974 г.).
Сульфозин применяется в психиатрической практике для лечения шизофрении, прогрессивного паралича, депрессивно-параноидных и кататонических состояний. Инъекции 1% раствора очищенной серы в масле — сульфозин — делаются внутримышечно, в ягодицу. Инъекция сульфозина вызывает резкую гипертермическую реакцию, подъем температуры до 38-40°С. (В связи с чем этот метод относится к пирогенной терапии — лечению повышенной температурой.) Инъекции делают через два дня на третий, начиная с 2 мл и доводя дозу до 6-8 мл. Механизм действия не выяснен. Противопоказан при туберкулезе и тиреотоксизе (заболевание, связанное с увеличением функции щитовидной железы)[112].
В практике карательной медицины сульфозин, как и галоперидол, назначается в качестве наказания. Инъекция сульфозина вызывает острую и продолжительную болезненность в месте укола. Перед инъекцией ампулу положено встряхнуть и подогреть до полного растворения осадка, однако этого обычно не делается, ибо задача врачей здесь — причинить заключенным максимум мучений. После нескольких инъекций на ягодицах образуются болезненные инфильтраты, из-за чего заключенные не могут сидеть, спать на спине, с трудом ходят. В сочетании с гипертермией достигается тот эффект, которого ожидают врачи, добиваясь ухудшения самочувствия своих пациентов. Вот что вспоминает один бывший политзаключенный спецпсихбольницы о сульфозине: «Эти вливания действуют, естественно, еще интенсивнее (чем таблетки аминазина — А.П.), причем вызывают невероятные боли. Как правило, эти вливания делают в ягодицу, в результате чего, как я сам наблюдал, люди месяцами не могли сидеть. Им приходилось обедать стоя, а ночью лежать на животе. Они не могли спать, задыхались, во рту жгло. Вот так и лежали, держась за спинки кроватей, чтобы не задохнуться. Это была такая невыносимая боль, что они не в состоянии были ни сидеть, ни лежать как нормальные люди.»
О широком применении пирогенной терапии сульфозином в спецпсихбольницах свидетельствуют Р. Фин, В. Борисов, С-н, П. Старчик.
Имеются сведения применения к политзаключенным в спецпсихбольницах мепробамата, элениума, тазепама, триоксазина, раунатина (и других алкалоидов раувольфии).
В. Гусаров свидетельствует о применении метода электрошоковой терапии в Ленинградской ТПБ в 1953 году. Других свидетельств у нас нет, что заставляет предположить об отсутствии этого метода лечения в современных СПБ (во всяком случае, в отношении политических заключенных.) .
По свидетельствам В. Гусарова и С-на, в 50-х годах был весьма распространен метод лечения сном. Б/з/к давались большие дозы снотворных, и они спали по нескольку дней (до недели), просыпаясь только для приема пищи и оправки.
Очень распространены в СПБ методы насильственного удержания, которые были популярны в психиатрической практике XVI-XVIII веков. В. Гусаров вспоминает, что в 1951 (1952?) году в Казанской СПБ заключенных заворачивали в «камзол» (смирительная или «горяченная» рубашка)[113]. В теперешнее время «камзол» в СПБ как будто не применяется, (хотя в тюрьмах и лагерях смирительные рубашки в ходу)[114].
К методам насильственного удержания относится и фиксация, заключающаяся в том, что заключенного привязывают за руки и за ноги к кровати и оставляют в таком положении на столько, на сколько заблагорассудится начальству, — на несколько часов, на день, на два, на неделю.
Появился новый, по-видимому, неизвестный нашим далеким предкам метод «лечения» — влажная укрутка. Для того чтобы применить такой современный и результативный метод «лечения», необходимо заключенного плотно запеленать хорошо замоченной в воде простыней. Суть метода заключается в том, что простыня, по мере того как высыхает, сдавливает жертву, причиняя ей невыносимую боль. Этот метод получил большое распространение в СПБ еще и потому, что обладает целебным свойством на расстоянии — услышав крики одного истязуемого заключенного, остальные начинают раздумывать: стоит ли им проявлять свои «психопатологические черты характера» и поддаваться новой психологической вспышке.
Наконец, предложенный на рубеже XIX века Эскиролем метод трудотерапии. Стремление к физическому труду расценивается в СПБ как признак улучшения здоровья, появления социальной адаптации. Трудолюбие кажется нам очень относительным критерием психического здоровья, особенно если учесть характер выполняемых в СПБ работ. Заключенные работают в переплетных, ткацких, портняжных, картонажных, швейных мастерских, на уборке территории, на кухне. И если человек, привыкший работать головой, а не руками, отказывается от физического труда, то это не кажется нам признаком психической неполноценности.
В большинстве спецпсихбольниц труд не вменяется в обязанность, хотя в некоторых (например, в III и IV отделениях Казанской СПБ) к нему принуждают насильственно. Поощрение труда или принуждение к нему объясняется, на наш взгляд, не столько причинами медицинского, сколько экономического характера. Заключенный получает нищенскую заработную плату за свой труд, и администрация СПБ, сбывая готовую продукцию, получает немалый доход.
И, наконец, последний, доселе неизвестный широким кругам психиатров метод лечения, выработанный и опробированный в советских спецпсихбольницах, — стенотерапия. Метод этот самый дешевый и простой из всех, перечисленных выше. Он заключается просто в длительной изоляции в СПБ или в угрозе такой изоляцией. В 40-50-х годах этот метод был самым популярным в советской спецпсихиатрии. Иногда в чистом виде применяется он и сейчас, но чаще в сочетании с другими методами «лечения». Врачи СПБ не стесняются своего метода и не держат его в секрете. В. Борисову (из Ленинграда) было прямо сказано: «Мы лечим Вас стенами!» В той же ЛСПБ не лишенный чувства юмора врач заявил одному заключенному: «Мы будем держать тебя до второго коммунизма».
Наибольшее распространение этот метод получил в Сычевской СПБ. Здесь заключенные не получают почти никаких психофармакологических средств и находятся в изоляции по много лет. Юрий Белов, например, сидел там с 1972 по 1976 гг. От него требовалось только признание своей психической неполноценности и раскаяние в содеянном. Тогда с первой же комиссией — выписка и затем свобода. Да только не смогли вырвать у него раскаяние...
Мы перечислили, кажется, все медицинские и медициноподобные методы воздействия на здоровых людей в спецпсихбольницах. Впрочем, может быть, и не все. Научный прогресс не стоит на месте. Психофармакология успешно развивается. Появляются новые лекарства. Может быть, уже есть что-нибудь новое и в СПБ...
Врачи психбольниц подвергают цензуре не только письма, адресованные «больным», но и их собственные.
На фотографии письмо политзаключенного Ленинградской психиатрической больницы общего типа № 3 Владимира Евгеньевича Борисова к своей матери. Письмо подвергнуто цензуре врачом этой больницы Арнольдом Ильичом Тобаком.
КАРАТЕЛИ
Десятки спецпсихбольниц и специальных отделений общих психбольниц. Сотни больничных коек за колючей проволокой. Тысячи здоровых людей, получающих губительные для их здоровья и рассудка лекарства только за то, что они осмелились в чем-то не согласиться с идеологией власти. Безотрадная картина психиатрического террора в СССР.
Кто же ответственен за эти преступления?
Кое-кто скажет — система! Да, за преступный замысел отвечает система. Но за его осуществление — только люди. Прежде всего — врачи. Их жалкие попытки свалить все беды на «систему» только способ, попытка снять ответственность с себя. Конечно, все участвующие в практике карательной медицины несут разную степень ответственности. Конечно, с полковника Лунца спросится больше, чем с санитара спецпсихбольницы. Но каждый, кто не протестует, вовлечен в орбиту творимого беззакония.
Большинство психиатров, практикующих в карательной медицине, в глубине души сознают безнравственность своих действий, но занимаются этим из страха перед властями или из карьеристских соображений. Им всем в той или иной мере свойственны элементы безграмотности (часто самовнушенной), преклонение перед авторитетами советской психиатрии. Они хоть и считают, что необходимости в принудительном лечении нет, но убеждают всех и, может быть, больше всего себя, что нормальный человек против государственной системы, против официальной идеологии не выступит. Это их критерий «нормальности». Такое убеждение им нужно еще и для морального оправдания, для самооправдания. Психиатр С. так объяснял мне поступок врача Никитенкова:[115] «Ведь нормальный человек разве на такое пойдет? Ведь он же знал, что его ждет. И потом, все же в спецпсихбольнице ему будет лучше, чем в лагере». Некоторые заключенные лагерей, думающие, как и этот психиатр, что в СПБ лучше, решаются «закосить», симулируют психическую болезнь. По воспоминаниям П.Г. Григоренко, попав в СПБ, они жестоко раскаиваются в своем решении и делают все возможное, чтобы вернуться обратно в лагерь.
