Мария Петровых - Избранное
1962
Кукушка
Не понимаю тяги к предсказаньями тех, что ходят к ведунам, к ведуньям,и на бобах или по гороскопамхотят дознаться — что их ожидаетв грядущих днях. Какое утешеньеи смысл какой жить в знаемом заране?Страницу за страницею нам должнотаинственную книгу бытиячитать с надеждой, не спеша узнать —что будет дальше. Тот же, кто охваченнечистым, недостойным любопытствомиль дьявольскою дерзостью и хочетнасильно разодрать завесу дней,чтоб до конца свою судьбу постигнуть,тот не увидит жизнь, увидит смерть.
Ребенком, с бабушкой, в Салониках веснойя проходил вблизи казарм турецких.Над желтыми высокими стенамитолпились в лихорадочном смятенье,как пред грозою, сумрачные тучии кроны лип мятущихся. Оттудавсегда я слышал возгласы кукушки.И потому что знал я, что кукушкапредсказывает, сколько лет нам жить,я убегал, закрыв руками уши,лишь не услышать бы, что предвещаетнечеловеческий, невидимый, ужасныйтот голос из глухой густой листвы.
1963
Где-то в России
Усталый поезд у вокзаластал для разгрузки и погрузки.Заря заката угасаланад неоглядной степью русской.
Вот девушка на виадукепротягивает парню руки,он к ней спешит, и в небе где-тоя вижу два их силуэта.
Вот на велосипеде спешнопромчался кто-то вдоль избенок;вот разрыдался безутешно,от матери отстав, ребенок.
Прощально дрогнули вагоны,отходит поезд от перрона,вдали остался шум вокзальный,и мчится поезд, мчится дальний.
Тот велосипедист, что скрылся,мелькнув передо мной случайно, —приехал ли, куда стремился?Мгновение осталось тайной.
И парня девушка встречалаиль провожала, обнимая?Ребенок в толчее вокзаланашел ли мать?.. Я не узнаю.
Мгновеньям этой краткой встречи —им никогда не повториться.Не это ль жребий человечий —пройти неведомым и скрыться?
1965
К родине
Я не избрал тебя, но в летний зной когда-тоздесь родился на свет, увидел утро жизни,и ты мне дорога не тем, что ты богата,но тем, что на земле — лишь ты моя отчизна.
Я сын твой оттого ль, что впрямь подобны чудуи подвиги твои, и слава бранной силы?Нет, только оттого, что я не позабудуоб ослепленных встарь солдатах Самуила[3].Пусть ищет кто другой путей к преуспеяньюи к почестям идет дорогою любою, —меня всего сильней роднит с тобой страданьеи то, что твой удел моею стал судьбою.
1965
Приятелю
Ты, говоришь, купил в какой-то деревенькеодин из тех домов, где нет уже хозяев,и сможешь там творить спокойно — в отдаленьеот суеты пустой, от шума городского.
Дивлюсь, приятель мой, твоей ошибке странной:ты с совестью твоей там не найдешь покоя.В покинутых домах присутствует тревога,и призраков полно под опустевшей кровлей.
И ты ошибся: треск ступенек деревянныхисходит от шагов, а не от древоточца,и не в трубе печной, как счел ты, воет ветер, —то бесприютных душ доносится рыданье.
Предчувствие — вот-вот увидишь поздней ночью,от полнолуния прозрачно-голубою, —они пустым двором приблизятся неслышно,вернутся в дом родной, захваченный тобою.
1976
Художник и ветер
Ивану Симеонову
Художник хотел нарисовать ветер и рисовал листья, что летели в смятении с веток осенних, будто искры бушующего костра.Он хотел нарисовать ветер и рисовал, как, поблескивая, струится трава на лугу.Он хотел нарисовать ветер. и рисовал облака в их паническом бегстве по небу.Художник хотел нарисовать ветер и видел всегда, что рисует другое.
1977
Валерий Петров (р. 1920)
Родители
На дачу съездить время выдалось,и я повез их, но в путимашина отказала, выдохлась,придется им пешком идти.
По Витоше наверх идут они,гляжу со страхом им вослед,дивлюсь недавней мысли путаной:да ты привязан к ним иль нет?
В моей он куртке, не теперешней,а старенькой, что чуть жива,ведет жену за локоть бережно,хоть сам он держится едва.
Она, пучок прикрыв панамою,неспешно с палочкой идет.С тревогою глядят глаза мои,как двое движутся вперед.
Зашли за взгорье недалекоев минуты гаснущего дня;ее фигурка невысокаясокрылась первой от меня,
еще мгновенье вызывающеторчали волосы его,и вот в закатной дымке тающейуже не вижу никого.
Провинившийся
Что было делать! Он бедствием стал,лаял так страшно, что я и решил, хоть не сразу:сунул в машину его, завез в дальний квартал,выпустил там и прибавил газу.Было мне тяжко, но я уже говорил:лаял он так, что терпеть не хватало сил.А через неделю в дверь что-то скребется упрямо,что-то скулит и колотит хвостом второпях,что-то на грудь мне кидается прямо,что-то лижет меня со слезами в глазах.Заросший и грязный,промокший, несчастный,и какой-то весь драный,и со свежею раной…Трется о ноги мои, жмется ко мне,голос его понимаю вполне.Он молит: — Хозяин, хозяин бесценный,моя вина несомненна,но прости, заклинаю!Что случилось — не знаю!Припадаю к ногам твоим, плача,я отыскался, я цел!Честное слово собачье —я убежать не хотел!Оттеснило меня народомиль в глаза мне попала пыль —потерял я за поворотомтвой автомобиль!У, как было ужасно!У, как было опасно!Я не раз подбегалк одному магазину,но твой запах пропал,сбитый вонью бензина!Знать, ругал ты собакуи жалел ты о ней,но и я ведь, однако,рыскал эти семь дней,думал — дальше иль ближе?..Так прости же, впусти же!Не исчезну я снова,пропадать не посмеюи даю тебе словолаять вдвое сильнее!— Заходи, — отвечаю, —но сержусь на тебя я,ты не будешь отнынеразъезжать на машине!
Из польской поэзии
