Александр Орлов - Сталин в преддверии войны
На следующий день из Берлина в Лондон поступила ответная нота. Германия соглашалась на переговоры с Польшей, но требовала прибытия в Берлин польского представителя «в среду, 30 августа»285. Это был явный ультиматум, рассчитанный на то, что поляки не успеют принять решение, и можно будет обвинить Польшу в отказе от «мирного урегулирования». Начальник генерального штаба сухопутных войск Германии генерал Галь-дер записал в тот день в своем дневнике: «Фюрер хочет вбить клин между англичанами, французами и поляками... Поляки прибудут в Берлин 30 августа. 31-го переговоры будут сорваны. 1 сентября начать применять силу»286. Однако в Лондоне и Париже продолжали искать возможность компромисса.
30 августа Чемберлен в личном письме Гитлеру сообщал, что ответ Германии рассматривается «со всей срочностью». Он просил принять меры для избежания пограничных конфликтов и приветствовал «проявление стремления к англо-германскому взаимопониманию, которое имело место при состоявшемся обмене мнениями»287. В полночь с 30 на 31 августа Риббентропу был вручен ответ на послание германского руководства от 29 августа. Правительство Великобритании, говорилось в нем, будучи всецело за скорейшие переговоры между Берлином и Варшавой, «считает практически невозможным установить контакт уже сегодня»288. Министр иностранных дел рейха заявил британскому послу Н. Гендерсону, что английский ответ опоздал, так как польский представитель не явился до полуночи. Тут же он зачитал последние предложения Германии по «урегулированию» конфликта. Посол был удивлен «мягкими» условиями этих предложений: Германия требовала только возвращения Данцига и проведения плебисцита в отношении Польского коридора, и то лишь через 12 месяцев. Причем сторона, которой доставался коридор, предоставляла другой стороне право иметь экстерриториальное шоссе и железную дорогу. Польше оставлялся порт Гдыня289.
Гендерсону было невдомек, что эти предложения предназначались отнюдь не Польше, они были рассчитаны на обман немецкого народа и мирового общественного мнения. «Мне нужно было алиби, особенно в глазах немецкого народа, — говорил Гитлер в те дни, — чтобы показать, что я сделал все, чтобы сохранить мир. Только этим объясняются мои щедрые предложения в отношении Данцига и коридора»290. 31 августа в 9 часов вечера текст предложений рейха был передан по германскому радио, уже после того как войска получили приказ о вторжении в Польшу.
Тем не менее в течение всего дня 31 августа в Лондоне и Париже стремились реализовать немецкие предложения, пытаясь разрешить конфликт в духе Мюнхена. Министерства иностранных дел Англии и Франции через своих послов в Варшаве и Берлине оказывали давление на польское правительство, чтобы заставить его вступить в переговоры с Германией. В 2.00 31 августа Ген-дерсон разбудил польского посла в Берлине Ю. Липского и посоветовал ему рекомендовать своему правительству выступить с предложениями организовать встречу верховного командующего вооруженными силами Польши маршала Рыдз-Смиглы с Герингом291. «Условия мне кажутся умеренными, — телеграфировал тот же Гендерсон Галифаксу 31 августа. — Это не Мюнхен...» А в письме ему же, посланном в тот же день, утверждал, что «предложения Германии не угрожают независимости Польши»292.
Утром 31 августа в посольстве Польши в Берлине появился французский посол Кулондр, который стал настаивать, чтобы Липский добился от своего правительства разрешения на встречу его, Липского, в качестве «полномочного представителя» с правительством Германии293. Уже дважды за день Галифакс посылал английскому послу в Варшаве X. Кеннарду телеграммы с требованием ускорить ответ Польши294. Днем министр иностранных дел Польши Бек письменно сообщил Гендер-сону, что правительство Польши «подтверждает свою готовность... принять участие в прямом обмене мнениями с правительством Германии»295. Он считал, что главное — это «установить прямой контакт».
В 18 часов 30 минут Липский встретился, наконец, с Риббентропом (после пяти часов ожидания) и вручил ему послание своего правительства. Оно осталось без ответа. Гитлеровцы и не думали вступать в переговоры. Приказ о наступлении был отдан Гитлером в 12 часов 30 минут 31 августа.
В тот же день Муссолини предложил правительствам Англии, Франции и Германии собраться в Риме 5 сентября на конференцию для «изучения пунктов Версальского договора, из-за которых сегодня происходят все беды»296. 1 сентября, когда в Польше уже полыхало пламя войны, французское правительство согласилось на такую конференцию, даже не поставив условия прекратить продвижение немецких войск по польской территории297. И только вечером правительству рейха были вручены ноты Англии и Франции, из которых следовало, что обе эти страны выполнят свои обязательства перед Польшей, если Германия не выведет оттуда свои войска. А через дипломатические каналы до германского правительства было доведено, что эти ноты всего лишь предупреждение, а не ультиматум298. Гитлер не удостоил их даже ответом. Но и после этого западные державы не решались предъявить Германии ультиматум об объявлении войны. Находившийся в те дни в Берлине американский журналист У. Ширер писал, что от британского правительства, «казалось, исходил запах Мюнхена». Начальник генштаба сухопутных войск Германии Ф. Гальдер в канун войны записал в своем дневнике после беседы Гитлера с британским послом Н. Гендерсоном: «Фюрер не обидится на Англию, если она будет вести мнимую войну»299. Он был недалек от истины.
Муссолини предпринял последнюю попытку направить ход событий на мюнхенские рельсы.
2 сентября он предложил заключить перемирие с условием, что немецкие войска останутся там, где они находятся к этому времени, а через два-три дня созвать конференцию. «Данциг уже немецкий, — писал Муссолини Гитлеру. — На руках у Германии такие козыри, которые гарантируют выполнение большей части ее требований. Более того, Германия уже получила «моральное удовлетворение». Если она согласится с условиями проведения конференции, то достигнет всех своих целей»300.
Германия согласилась дать ответ через день-два, если западные державы подтвердят, что их ноты не носят ультимативного характера. Однако правительство Великобритании соглашалось принять предложения Муссолини только при условии отвода немецких войск к прежним границам рейха. Французское правительство поддержало британский ответ. Это не помешало министру иностранных дел Франции Бонне позвонить 2 сентября в 9 часов вечера итальянскому министру иностранных дел Чиано и заверить его, что французская нота «не носит ультимативного характера» и французское правительство будет ждать ответа Германии до полудня следующего дня. В ночь на 3 сентября Бонне позвонил итальянскому послу в Париже и задал вопрос: «Нельзя ли добиться хотя бы символического вывода немецких войск с территории Польши?»301
2 сентября Великобритания, наконец, решилась предъявить ультиматум Германии и объявить ей войну, если она не выведет свои войска из Польши. Но французский генштаб потребовал отсрочки на 48 часов для проведения без помех всеобщей мобилизации. Возникло новое осложнение: в то время как общественность Англии требовала объявления войны, правительство Франции, которой предстояло непосредственно вступить в военные действия с Германией, всячески оттягивало это решение.
И только под давлением общественного мнения, после ряда проволочек правительство Чемберлена 3 сентября в 9 часов утра предъявило Германии ультиматум. В нем говорилось, что, если до «11 часов утра британского летнего времени сегодня, 3 сентября, правительство Германии не представит удовлетворительных гарантий правительству Его Величества в Лондоне, два государства будут находиться в состоянии войны, начиная с обозначенного выше времени»302. Фашистское правительство принять ультиматум отказалось.
Но Бонне продолжал надеяться, что Муссолини склонит Гитлера к сделке, и войны можно будет избежать. Он употребил все свое влияние, чтобы через бельгийского посла уговорить короля Леопольда оказать нажим на Муссолини, чтобы тот в свою очередь повлиял на Гитлера303. Но все было тщетно. Теперь уже английский кабинет торопил
Францию принять решение. В 12 часов 30 минут 3 сентября Кулондр вручил Риббентропу ультиматум, срок которого истекал в 17 часов.
