Петр Дерябин - «Личная гвардия» Сталина. Главное управление НКВД
Наиболее яркими свидетельствами столь редких, как уже было отмечено нами, взаимоотношений между телохранителями и их «подопечными» служат два случая, связанные непосредственно с Молотовым. Когда этот иерарх, занимавший в ту пору пост министра иностранных дел, находился на конференции ООН, проходившей в 1947 году в Сан-Франциско, один из его телохранителей за какую-то провинность был отправлен назад на свою родину, где ему предоставили сравнительно низкооплачиваемую работу в местных органах государственной безопасности. Однажды вечером, вскоре после возвращения из США, Молотов поинтересовался, куда девался охранник, с которым он обычно играл в бильярд. Узнав, что в его отсутствие постоянный партнер по игре был наказан, самый близкий и к тому же старейший друг Сталина пришел в ярость. В результате на следующий же вечер опальный офицер, вернувшись на свое прежнее место, смог снова составить компанию Молотову.
Еще более благородно поступил Молотов со своим главным телохранителем — генерал-майором Василием Погудиным. Этот сотрудник Охраны, став хроническим алкоголиком, нередко напивался так, что скорее не он «опекал» Молотова, а Молотов его. Решив наконец расстаться с этим охранником, Молотов проследил, чтобы Погудина, предоставив ему хорошую квартиру в Москве, отправили с почетом в отставку, что и произошло в 1951 году. Однако полковник Александров, преемник Погудина, оказался в куда более сложной ситуации, типичной, впрочем, для телохранителей. Он получил свое новое назначение незадолго до того, как Молотов впал у Сталина в немилость. Горышев, заместитель Власика, сказал в ожидании обычной в таких случаях развязки: «Ну что ж, если они тронут Молотова, мы уберем Александрова», — и затем приказал одному из своих подчиненных порыться в личном деле Александрова в поисках какого-нибудь компромата, который позволил бы в случае чего, обвинив бедолагу в «троцкизме», разделаться с ним. Однако Молотову удалось-таки, хотя и с трудом, избежать, казалось бы, неминуемого конца. А вместе с ним уцелел и Александров.
Значительно меньше повезло начальнику охраны Ворошилова, пострадавшему в 1948 году из-за того, в чем он лично не был повинен, хотя «первый красный офицер» сделал все, что мог, чтобы не дать его в обиду. Беда подстерегла этого человека в канун Нового года. Во время детских игр вокруг праздничной елки на даче Ворошилова, которая находилась примерно в двадцати милях от Москвы, вспыхнул огонь. Произошло это исключительно по вине внуков маршала. Пожар случился глубокой зимой, к тому же необычайно суровой, так что вода замерзала в насосах и брандспойтах. Противопожарное же оборудование, высланное из Москвы, прибыло на место уже после того, как дача сгорела дотла. Огонь попортил все ордена и медали Ворошилова, наградные сабли и шашки, а также и знаки отличия, полученные им от советского руководства и правительств зарубежных стран. Сталин, сам не свой от охватившего его гнева, когда он услышал о том ущербе, который был нанесен разбушевавшимся пламенем самому послушному его приспешнику, распорядился дать начальнику охраны Ворошилова, начальнику хозяйственно-снабженческого подразделения Охраны и инспектору противопожарной службы Охраны от трех до семи лет тюремного заключения за якобы допущенную ими халатность, несмотря на тот факт, что ни одного из них не было на месте происшествия в то время, когда там начался пожар. Только спустя примерно три года по настоянию Ворошилова и, конечно же, без ведома Сталина все трое «преступников» были освобождены и вернулись в Управление, но с понижением в должности.
* * *Наибольшие проблемы у Охраны № 2 возникали в ту пору с маршалом Жуковым, хотя при этом ни один из охранников не сломал себе шею. Опасаясь прославленного героя войны и делая все возможное, чтобы дискредитировать его, Сталин отправил маршала сначала на сравнительно скромное место в Одессу, а затем на столь же малозначительный пост на востоке Урала, в Свердловске. Когда к Жукову впервые приставили телохранителей, он был достаточно наивен, чтобы думать, будто это еще один знак внимания, оказанный ему благодарным Сталиным. И только спустя какое-то время, избавившись от этого заблуждения, осознал, что сотрудники Охраны № 2 были скорее не телохранителями как таковыми, обеспечивавшими его безопасность, а надзирателями, следившими за каждым его шагом. Сделав это открытие, маршал начал нервничать и нередко набрасывался на своих телохранителей, — хотя и понимал, что они глубоко уважают его, относятся к нему исключительно доброжелательно, а если что и не так, то они лишь выполняют свой долг. Жуков жаловался — и с полным на то основанием, — что в то время как его охранники могут ездить в Москву и обратно, он, маршал Советского Союза, не может этого делать. Однажды, находясь в смятенном состоянии чувств, Жуков повернулся внезапно к подавальщице и закричал: «Почему ты следишь все время за мной?». Он сетовал также на то, что как-то раз сотрудник Охраны, ведавший транспортными средствами, не смог предоставить в его распоряжение достаточно машин для его многочисленных юных подружек. (То обстоятельство, что он заводил связи с представительницами прекрасного пола где-то на стороне, объясняется, по-видимому, тем, что горничные из Охраны отвергали его домогательства.)
Характеризует состояние маршала также и то, что, желая избавиться от одного из начальников приставленной к нему охраны, он выдвинул против него вымышленное им же самим обвинение в нарушении субординации. Тот же был лишь рад, когда его перевели в другое место, тем более что высокое начальство, отлично зная Жукова, никак не наказало охранника за этот инцидент.
Затем, в 1950 году, Жукову вздумалось вдруг появиться на проходившей в Свердловске областной партийной конференции, на которой он выступил с небольшой речью. Хотя слова маршала не содержали ничего мало-мальски важного, делегаты в течение пяти минут стоя аплодировали ему. Появление опального героя войны на столь многолюдном собрании уже само по себе такое событие, которое власть предержащие не могли проигнорировать. Когда Сталина, ревностно относившегося к маршалу, известили о «возмутительной выходке» строптивца, — в том же, что сообщение об этом моментально было передано в Кремль, можно не сомневаться, — начальник телохранителей Жукова оказался в весьма сложном положении. Однако, поскольку почти всем было ясно, сколь трудно иметь дело с ссыльным, по существу, маршалом, и к тому же не нашлось готовой замены начальнику охраны, тот отделался выговором.
Что же касается Жукова, то ему ясно дали понять, чтобы впредь он не появлялся более таким вот образом на публике. Телохранители в свою очередь стали внимательно следить за тем, чтобы маршал никогда не нарушал этого распоряжения.
* * *Телохранители маршала Тимошенко не сталкивались с подобными политического характера проблемами, поскольку их «подопечный» безропотно воспринял тот «факт», что это Сталин, а не Красная армия, одержал победу в войне во благо Советскому Союзу. Однако он имел склонность компенсировать свою послевоенную участь под властью Грузина тем, что прикладывался к бутылке с горячительным напитком чаще, чем положено. Его продолжительные запои не были ни для кого секретом, и так как Тимошенко отдавал предпочтение водке, приставленные к нему охранники должны были обладать недюжинным здоровьем, поскольку их хозяин попросту приказывал им участвовать в попойке.
Подобные пиршества длились порой по нескольку дней. Как они проходили, можно судить хотя бы по тому, что одного из начальников охраны пришлось срочно переводить в Москву после того, как он во время ночного кутежа ударил бутылкой адъютанта Тимошенко.
Точно так же не носили политической окраски и «фокусы», которые «выкидывал» маршал Рокоссовский. И тем не менее у первого отдела возникало немало проблем, связанных с его «подопечным», которому он должен был обеспечивать «защиту». Если отвлечься от военных характеристик этого современного проконсула в Польше (подобно Дзержинскому и Менжинскому, Рокоссовский был поляком), то можно смело сказать, что он являл собой самый что ни на есть образ классического распутника. Мало того, что этот офицер, кавалер многих орденов, имел массу неизвестно откуда взявшихся «жен», ему надо было еще поставлять целые толпы девиц, готовых разделить с ним досуг.
Подобное его увлечение носило столь шокирующий характер, что в Комитет партийного контроля при ЦК КПСС то и дело поступали жалобы на него с обращенными к Сталину просьбами лично вмешаться в безобразие, которое творит этот человек. Но поскольку Рокоссовский в политическом отношении беспокоил Сталина значительно меньше, чем Жуков или Тимошенко, он оставлял эти просьбы без внимания. Однажды, например, перелистав бегло очередную докладную записку о беспутстве маршала, Грузин отшвырнул ее в сторону и произнес: «У меня нет Суворова, Рокоссовский же — мой Багратион». (Сравнение Рокоссовского с этим выдающимся русским полководцем, прославившимся в эпоху наполеоновских войн, является самым что ни на есть пустословием, впрочем, Сталин ведь не был военным историком.)
